Доверие - Димитр Ганев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Игнатов поднялся из-за стола. Встал и Занин.
— Господа офицеры, — обратился Игнатов к своим помощникам спокойным внушительным голосом, — в час тридцать в том же составе устраиваем засаду вокруг двора Саира. Обращаю ваше внимание: все — в полной тайне! Поручик Стефанов, вы берете на себя руководство засадой, блокирующей двор. Подпоручик Занин, вы — действиями засады, расположенной на сеновале. Действуем по варианту-один.
Затем, отпустив их, Игнатов взял с письменного стола синюю папку. Долго перелистывал, читал и подписывал документы. В открытое окно веял прохладный ветер, напоенный запахом смолы.
Когда построенных на плацу пограничников отпустили на отдых, урядник Славеев перебрался через ограду, миновал сад лесничества и поспешил проверить, в погребе ли Караосман. Он огляделся, стукнул три раза — дверь открылась.
— Здравствуй, Кара!
— А погромче нельзя? — пробормотал Караосман.
Славеев никак не мог научиться стучать так, как велел Караосман.
— Что я, громко, что ли? — спросил он.
— Все село слышало. — Караосман задвинул засов и тяжело плюхнулся на шкуру. — Что за команды в это время? Топот, кони…
— Сняли засаду у Саира, — сообщил Славеев. — Отпустили всех отдыхать. Завтра занятия на стрельбище.
Караосман ничем не показал, что сообщение о засаде представляет для него интерес. Всецело полагаться на Славеева было рано.
— Сведений у меня нет, — ответил урядник и услышал, как Караосман пробормотал что-то, но не понял, что именно.
— Когда капитан отправляется на границу?
— Кажется, на следующей неделе, но…
— А ты точно узнай, точно! Ну ладно, иди спи.
— Запрешься?
Караосман поднялся со шкуры, подождал, пока хозяин выйдет, снова задвинул засов, вернулся, взял автомат, подвесил к поясу гранаты и покинул сырую нору. На плацу еще слышались голоса, мелькали силуэты солдат.
Он дошел по берегу до каменной ограды, покосившейся от подмывающей ее реки, легко перемахнул через нее и оказался в саду Саира. У Асины светилось окно. Прижимаясь к стене, сгибаясь под низкими ветвями яблонь, добрался до амбаров и легко отодвинул неприколоченную доску. В бывшей бане, где сейчас хранился приготовленный на продажу табак, было темно, но он пролезал в эту дыру неоднократно и знал, куда ступить, что обойти, чтобы попасть в погреб. На этот раз дверные петли скрипнули. В нос ему ударил кислый запах гниющих виноградных выжимок.
Караосман встал в углу. Над его головой была кровать Асины, но ничто не выдавало присутствия женщины. Стукнув ножом по доскам, сосредоточенно прислушался: половицы слегка скрипнули, послышались легкие шаги. Асина пересекла комнату, замерла у дверей. Щелкнул замок.
— Асина! — глухо прозвучал его голос. — Асина!
Караосман напряженно смотрел на почерневшие от времени доски, освещая их карманным фонариком. Там, наверху, на пружинной кровати лежит в ночной рубашке она, жена Саира, которую в прошлом месяце он заманил на сеновал и к которой сейчас вновь собирался войди.
— Асина!
Низкий его голос прозвучал в погребе, как в бочке. И снова ничего — тишина, грозная, давящая тишина, когда кажется, что кто-то следит за тобой из угла…
После той ночи на сеновале Асина избегала его. Саир, конечно, догадывался обо всем, маялся, но молчал.
Нащупав бочонок, Караосман сел. Надо было подождать, пока Асина успокоится. Он был почти уверен, что она испугалась, не узнав его голоса. На улице звенела убаюкивающая песня сверчков. Время от времени торопливо и как-то зловеще долетало со стороны реки кваканье лягушки, очень похожее на лай пулемета. «Проклятая! Словно время отмеряет!» — думал, слушая ее, Караосман: и интервалы, и «очереди», и «осечки» были безошибочны. В других обстоятельствах послушал бы это кваканье — было в нем что-то забавное. Но сейчас оно взвинчивало нервы, пугало и путало его и без того сумбурные мысли.
Караосман снова достал нож и стукнул. Асина молчала. Он взял автомат и осторожно подошел к узкому отверстию. Выглянул. У сеновала мелькали люди — подходили один за другим и бесшумно исчезали внутри. «Меня предали!» — подумал Караосман.
Он вылез из погреба, огляделся и ползком пробрался к полю, засеянному люцерной. По ту сторону ложбины тоже была засада — кто-то стукнул по камню металлическим предметом. Стало ясно, что его засекли, но Караосман не стал размышлять, случайность это или предательство: все его внимание было направлено на то, чтобы быстро и решительно перемахнуть через стену.
Ему оставалось до нее шагов десять, когда послышался отчетливый голос:
— Нет, не там. Спрячься за камень!
Узнав голос Славеева, он понял смысл этого «случайного» восклицания и почувствовал, что тело его сжалось, точно пружина. Перемахнув через стену, Караосман дал очередь из автомата, перебежал речку, но здесь его встретил громкий окрик:
— Сто-о-ой!
Славеев знал, что Караосман слышал ею, что сейчас он бежит на него, не боясь выстрелов, так как видел автомат, направленный вверх. Урядник должен был подать команду «Огонь!», и он подал ее, когда Караосман был уже вне опасности. Выстрелы неслись ему вслед, но он уже скрылся в кустарнике на берегу Сарыдере.
Спустя полчаса после перестрелки капитан Игнатов отпустил Стефанова, подробно доложившего ему о провале операции у дома Саира. Игнатов истолковал действия Славеева как проявление страха перед лицом врага и велел поручику подготовить и принести на подпись приказ о взыскании Славееву.
Пережив и эту неудачу, Игнатов сообщил о ней в штаб дивизии, но там ему рекомендовали подробно разобраться в случившемся и только тогда представить письменное донесение, а не устное. Стоя у раскрытого окна, капитан смотрел на синие очертания Белтепе, терявшиеся в темноте.
В дверь постучали.
— Войдите!
— Урядник Тотев… — Дежурный подтянулся под строгим взглядом начальника. — Али, полевой сторож, просит его принять.
— Какого дьявола ему надо? Ночь на дворе! Он что, пьян?
— Никак нет, господин капитан.
— Ладно, но, если пьян, гони. Врежь ему… знаешь куда?
— Так точно!
Дежурный, четко повернувшись, выбежал.
Игнатов опустился на диван. «За каким дьяволом мне сейчас Али? Наверное, насчет сена пришел. Или Пармак опять не взял его в засаду?» — думал он.
И все-таки Игнатов испытывал особое чувство к этому сухощавому низенькому человечку — кавалеру двух орденов за храбрость, герою Дравы. Может, именно поэтому или потому, что Али был инвалидом — левая его рука, задетая осколком снаряда, не разгибалась, — Игнатов относился к нему по-братски: всегда внимательно выслушивал и помогал. Али обожал командира участка и готов был, как он говорил, облить себя керосином и сжечь посреди села, если бы Игнатов это приказал. Только от пьянства не мог избавиться полевой сторож, поэтому Пармак и не включал
