Снова умереть - Тесс Герритсен

— И соблазна, — мягко добавила Маура.

— Соблазна к нему вернуться? — Джейн покачала головой. — Ты приняла решение. Держись и двигайся дальше. Вот чего бы мне хотелось.

Вот что так отличало их друг от друга. Джейн действовала быстро и всегда была уверена в том, что нужно сделать. Она не изводила себя бессонницей, прикидывая разные варианты. Но именно неопределенность мучила Мауру по ночам, когда она лежала и обдумывала выбор, просчитывая последствия. Если бы у жизни, как у математической формулы, был бы всего один ответ.

Джейн поднялась.

— Подумай о том, что я сказала, ладно? Мне будет слишком сложно привыкнуть к другому судмедэксперту. Поэтому я рассчитываю на то, что ты останешься. — Она коснулась руки Мауры и тихо добавила: — Я прошу тебя остаться.

После она в типичном стиле Джейн Риццоли резко повернулась, чтобы уйти.

— До завтра.

— Вскрытие утром, — произнесла Маура, когда они направлялись к входной двери.

— Я бы предпочла его пропустить. Я уже увидела более чем достаточно личинок, спасибо.

— Могут возникнуть сюрпризы. Тебе не захотелось бы их пропустить.

— Единственным сюрпризом будет, — сказала Джейн, выходя наружу, — если там появится Фрост.

Маура заперла дверь и вернулась на кухню, где остывала запеканка из баклажанов. Она засунула ее обратно в духовку, чтобы подогреть. Кот снова запрыгнул на стол и улегся на клавиатуре ноутбука, словно говоря: «На сегодня достаточно работы». Маура схватила его и сбросила на пол. Кто-то должен применить власть в этом доме, и это уж точно будет не кот. Она разбудила экран, который засветился последним снимком, который она изучала. Это было фото внутренностей, изогнутую поверхность которых подчеркивали тени в косых лучах света. Она уже собиралась закрыть ноутбук, когда ее внимание привлекла печень. Нахмурившись, она увеличила изображение и уставилась на изгибы и трещинки. Это была не просто игра света. И не искажение, вызванное бактериальным вздутием.

У этой печени было шесть долей.

Она потянулась к телефону.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Где он? — кричит Сильвия. — Где его остальная часть?

Она и Вивиан стоят в нескольких десятках ярдов отсюда, под деревьями. Они смотрят на землю, на что-то, скрытое от моего взгляда травой, доходящей до коленей. Я перешагиваю провод, очерчивающий периметр лагеря, на котором до сих пор висят колокольчики, те колокольчики, которые ночью предупреждающе не зазвенели. Вместо них тревогу забила Сильвия, крики которой заставили нас выскочить из палаток, кто в чем. Мистер Мацунага все еще пытается застегнуть свои штаны, когда выбирается из своей палатки. Эллиот даже не удосуживается надеть брюки, вывалившись в холодный рассвет в одних трусах и сандалиях. Мне удается нащупать одну из рубашек Ричарда, и я натягиваю ее поверх своей ночной сорочки, пока пробираюсь через траву. Моя обувь не зашнурована, и камешки, попавшие в нее, больно царапают голые подошвы. Я замечаю окровавленный лоскуток цвета хаки, обмотавший ветку куста словно змея. Подойдя на несколько шагов ближе, я вижу еще больше разорванной ткани и клочок чего-то, похожего на черную шерсть. Я делаю еще несколько шагов и вижу, на что уставились девушки. Теперь я понимаю, почему кричала Сильвия.

Вивиан отворачивается и бросается в кусты.

Я слишком ошарашена, чтобы двигаться. Даже сейчас, когда Сильвия поскуливает и учащенно дышит рядом со мной, я изучаю разные кости, разбросанные по этому участку с примятой травой, и чувствую себя странно отчужденной, словно нахожусь в чужом теле. Возможно, ученого. Или анатома, который смотрит на кости и ощущает необходимость собрать их вместе, чтобы объявить: «Это правая малоберцовая кость, это локтевая, а эта — от мизинца правой ноги. Да, определенно с правой ноги». Хотя на самом деле я не могу идентифицировать почти ничего из того, на что смотрю, поскольку осталось слишком мало, и все разорвано на кусочки. Все, в чем я могу быть уверена: там есть ребро, потому что кость напоминает ребрышки в соусе, которые я ела. Но это не свиное ребро, о нет, это обглоданная и разгрызенная человеческая кость, и она принадлежала кому-то, кого я знала, тому, с кем я говорила не больше девяти часов назад.

— О, Господи, — стонет Эллиот. — Что произошло? Что, мать вашу, произошло?

Раздается голос Джонни:

— Назад. Все назад.

Я оборачиваюсь и вижу, как Джонни врывается в наш круг. Сейчас мы все здесь: Вивиан и Сильвия, Эллиот и Ричард, чета Мацунага. Не хватает только одного человека, но не хватает лишь частично, потому что здесь находится ребро и прядь волос Кларенса. Запах смерти витает в воздухе, запах страха, свежего мяса и Африки.

Джонни приседает над костями и с минуту ничего не произносит. Никто не двигается. Даже птицы затихли, потрясенные этой человеческой тревогой, и все, что я слышу — шелест травы на ветру и слабый шум реки.

— Кто-нибудь из вас видел что-нибудь прошлой ночью? — спрашивает Джонни. Он поднимает голову, и я замечаю, что его рубашка расстегнута, а лицо небрито. Его глаза сталкиваются с моими. Все, что я способна сделать — лишь отрицательно помотать головой.

— Кто-нибудь? — Джонни сканирует наши лица.

— Я спал, как убитый, — говорит Эллиот. — Я не слышал…

— Мы ничего не слышали, — перебивает Ричард. Отвечает в своей обычной раздражающей манере за нас обоих.

— Кто его нашел?

Вивиан отвечает почти шепотом:

— Мы. Сильвия и я. Мы пошли в туалет. Уже почти рассвело, и мы решили, что можно безопасно выйти. В это время Кларенс обычно разводит костер, и…

Она замолкает, ей явно не по себе от того, что она произнесла его имя. Кларенс.

Джонни поднимается на ноги. Я стою к нему ближе остальных и подмечаю каждую деталь: от его растрепанных после сна волос до глубокого узла шрама на животе, который я вижу впервые. Сейчас он не проявляет к нам никакого интереса, поскольку мы не можем ничего ему рассказать. Вместо этого его внимание сосредотачивается на земле, на разбросанных остатках убийства. Сначала он смотрит на охранную проволоку вокруг лагеря, на которую нанизаны колокольчики.

— Колокольчики не звонили, — произносит он. — Я бы их услышал. Кларенс бы их услышал.

— Значит, оно… чем бы оно ни было… не входило в лагерь? — спросил Ричард.

Джонни игнорирует его. Он начинает ходить по кругу, все расширяя и расширяя его, и нетерпеливо отодвигая всех, кто попадается ему на пути. Здесь нет голой земли, только трава, и никаких отпечатков ног и лап животных, которые могли бы дать какую-то подсказку.

— Он заступил на дежурство в два часа ночи, а я отправился спать. Огонь почти погас, значит, поленья не добавляли уже несколько часов. Зачем он бросил его? Зачем вышел из лагеря? — Он осмотрелся вокруг. — А где винтовка?

— Вот она, — отвечает мистер Мацунага, указывая на круг из камней, где сейчас затухал костер. — Я вижу ее, она лежит на земле.

— Он просто оставил ее там? — недоумевает Ричард. — Он ушел от костра и бродил в темноте без оружия? Зачем Кларенсу так поступать?

— Он бы так не поступил, — тихо и холодно отвечает Джонни.

Он снова ходит по кругу, осматривая траву. Находит обрывки ткани и обуви, но небольшие. Он двигается дальше в направлении реки. Внезапно он падает на колени, и я могу видеть лишь его светловолосую голову над травой. Его неподвижность приводит нас в замешательство. Никому не хочется выяснять, но что он сейчас смотрит; мы уже видели более чем достаточно. Но его молчание словно сила гравитации, притягивающая меня к нему.

Он поднимает на меня глаза.

— Гиены.

— Откуда Вы знаете, что это сделали они?

Он показывает на сероватые комки на земле.

— Это помет пятнистой гиены. Видите в нем шерсть животных и частички костей?

— О, Боже. Это же не его?

— Нет, этому помету уже несколько дней. Но мы знаем, что здесь есть гиены. — Он показывает на оторванный клочок окровавленной ткани. — И они нашли его.

— Но я считала, что гиены всего лишь падальщики.

— Я не могу утверждать, что это они его убили. Но думаю, ясно, что они его ели.

— От него осталось так немного, — бормочу я, глядя на обрывки ткани. — Словно он просто… исчез.

— Падальщики ничем не брезгуют, после них ничего не остается. Вероятно, его останки они утащили в свое логово. Не понимаю, почему Кларенс погиб, не издав не единого звука. Почему я не слышал, как его убивают.

Джонни все еще сидит возле серых комочков экскрементов, но его глаза изучают местность, подмечая то, о чем я даже не подозреваю. Его неподвижность обескураживает меня; он, как никто из моих знакомых находится в гармонии с окружающим миром, кажется его частью, пустившей корни в этой земле словно деревья и тихонько колышущаяся трава. Он совсем не похож на Ричарда, чья извечная неудовлетворенность жизнью заставляет его разыскивать в Интернете квартиру получше, место для отпуска получше, возможно даже девушку получше. Ричард не знает, чего он хочет и где его место, в отличие от Джонни. Джонни, продолжительное молчание которого заставляет меня желать вставить какой-нибудь бессмысленный комментарий, словно моим долгом является поддержание разговора. Но это исключительно мой собственный дискомфорт, о котором и не подозревает Джонни.