Шпион, который спас мир. Том 1 - Джеролд Шектер

— Я знаю, что вы можете меня продать вместе с потрохами, но что вы от этого выиграете?

Пеньковский быстро ушел, сказав, что вернется на следующий день. Ван Влие и Харрисон пошли ужинать в ресторан гостиницы «Националь».

Оба канадца долго обсуждали происшедшее, но так и не пришли к решению, что делать с пакетом Пеньковского{45}. Когда Харрисон ушел, Ван Влие снова стал разглядывать полученный от Пеньковского пакет, но не открыл его. Это был дважды перевязанный объемистый пакет без имени адресата. Было непохоже, что это личное письмо американскому другу, с которым, как сказал Пеньковский, он познакомился в Турции, когда работал там военным атташе. Ван Влие решил вернуть конверт Пеньковскому при первой же возможности, объяснив, что не может передать пакет с неизвестным содержимым американскому военному атташе.

Через два дня Пеньковский посетил Ван Влие в гостиничном номере и спросил, передал ли он материал в посольство США.

— Я не занимаюсь такими делами, — сказал Ван Влие и вернул ему нераспечатанный пакет. Если бы это была подстава КГБ, Ван Влие пришлось бы объяснять послу, зачем он взял письмо, ведь это противоречило принципам посольской политики. Его бы выдворили из Советского Союза. Он не был женат, у него была русская подружка, и в Союзе ему нравилось. Ему не хотелось рисковать. Ничего, кроме неприятностей, не могло получиться из сотрудничества с работником Госкомитета в таком деле.

Выдворение из Советского Союза черным пятном ляжет на его удачно складывающуюся карьеру дипломата, пусть даже стало бы ясно, что дело о выдворении сфабриковано советской стороной. Чтобы прикрыть себя, Ван Влие описал свою встречу с Пеньковским в докладной записке послу Канады.

«В среду в 19.00 заехал господин Пеньковский, и я предложил ему выпить и присесть. Он согласился на первое, но отказался от второго предложения, поскольку стул стоял напротив двери, а вместо этого спросил, можно ли ему сесть на диван в другом углу комнаты. У меня был включен проигрыватель, и я, исходя из такого начала разговора, оставил его включенным, пока Пеньковский находился у меня.

Я начал разговор на темы, затрагивающие наши общие интересы, касающиеся Государственного научно-технического комитета. Господин Пеньковский почти сразу же спросил меня, передал ли я письмо, на что я ответил, что не передал, поскольку не имею оснований вручать неизвестные документы от имени советских граждан. Он забрал письмо. С самого начала, когда господин Пеньковский вошел, он казался довольно возбужденным, и спокойствие к нему так и не вернулось. Я попытался перевести разговор на другую тему и говорить только о том, что строго входит в рамки наших рабочих отношений относительно Государственного комитета. Но это было безуспешно, и Пеньковский постоянно возвращался к вопросу о том, насколько важно для него встретиться с кем-нибудь из посольства Соединенных Штатов.

Пеньковский сказал, что, хотя он и может понять то, что я не хочу становиться посредником между ним и американцами, его судьба теперь в моих руках, он сказал, что надеется, что я не сообщу об этом никому (надо полагать, советским). Он сказал, что последние полгода безуспешно пытался найти какой-нибудь подход к американцам и подумал, что его настоящая работа в Государственном комитете поможет реализовать эту возможность. Он предложил мне показать содержание письма, от чего я отказался, и сказал, что в добавление к документам по баллистическим ракетам в пакете находятся личные письма к президенту Эйзенхауэру и избранному, но еще не вступившему на пост президенту Кеннеди. Он сказал, что надеялся передать мне другие материалы, и вынул из кармана еще более объемистый запечатанный конверт.

Он не оставил своего намерения, как он заявил, вступить в контакт с американцами, чтобы передать им ценную информацию, а главной его задачей является выезд из Советского Союза с женой и дочерью. Почти вскользь он заметил, что испытывает материальные трудности.

И снова он попросил, чтобы я организовал ему встречу с кем-нибудь из посольства Соединенных Штатов, устроив свидание в канадском посольстве или пригласив на обед, и, если ничего из этого не получится, сказал, чтобы я хотя бы передал о его заинтересованности американцам. Пеньковский объяснил, что не может сам пойти в американское посольство из-за советской охраны и даже в Госкомитете по науке и технике существует правило, что при встрече с иностранцем обязательно должны присутствовать двое русских. Он предложил мне оставить номер своего домашнего телефона, на что я согласился, но сказал, что лучше буду ему звонить на работу».

Еще сотрудник канадского посольства сказал, что «отклонял все предложения, исходящие из этого одностороннего потока, соглашаясь только на то, чтобы поддерживать с ним связь в Госкомитете в интересах нашей крепнущей торговли. Я пригласил его на ужин, но он отказался, сказав, что у него нет настроения, на чем и кончилась наша сорокаминутная встреча, которая шла на английском»{46}.

Ван Влие сказал послу, что не представлял себе, чем можно объяснить все эти визиты.

«Господину Пеньковскому около сорока семи, это приятный человек и мог бы показаться вполне разумным. Стремительное развитие событий за время наших коротких встреч, конечно же, вселило в меня глубочайшую осторожность. Он, очевидно, принадлежит к тому типу людей, которые, ничуть не колеблясь, попросят о личном одолжении, подтверждением чего и была его просьба о том, чтобы ему кое-что прислали из Канады, как, например, мазь от экземы, которая, как он предполагает, будет послана ему через посольство. Хотя я его и не просил, он постоянно вдавался в детали в наших разговорах, останавливаясь, например, на таких незначительных моментах, как включенный проигрыватель, рассказывая о случайных звонках у него на работе, без конца повторяя, что его судьба в моих руках, особо ynov пая о материалах и письмах и выражая свое сожаление о том, что я, по-видимому, не был достаточно убежден в искренности его стремления войти в контакт с посольством США и т. д., что в какой-то мере можно было объяснить театральностью поведения, оставшегося от его прежней должности — он работал военным атташе.

Вполне вероятно, что нынешнее его положение в Госкомитете по науке и технике не такое значительное, с низкой зарплатой — большое понижение после его карьеры военного. Возможно, он недоволен своей судьбой.

Если он честен в своем явном желании передать ценную информацию американцам и если бы действительно хотел покинуть с семьей Советский Союз, то не был бы настолько многоречив. Если это достаточные основания, то всякая связь с ним представителей канадского посольства очень нежелательна, за исключением строго рабочих связей»{47}.

Ван Влие не мог знать, что Пеньковский — полковник Советской армии, находящийся на службе при Главном разведывательном управлении Генерального штаба и использующий Государственный комитет, куда он ходил в гражданском, как прикрытие. Доктор Харрисон не рассказал Ван Влие о случае в Ленинграде, когда Пеньковский, чтобы заказать обед, отрекомендовался полковником Советской армии. Вернувшись в Канаду, доктор Харрисон, который не проходил специального опроса со стороны канадского правительства, написал письмо поверенному в делах канадского посольства в Москве с благодарностью за помощь, оказанную посольством. Он пошутил в письме, что надеется быть где-нибудь далеко на Аляске, если Пеньковский приедет в Канаду. Харрисон послал письмо в Москву простой почтой, которая, по заведенному порядку, прочитывается КГБ, и мог бы скомпрометировать Пеньковского прежде, чем тот начал работать на Запад. По-видимому, в КГБ не поняли шутку или просто не прочитали письмо.

Пеньковский обратился к канадцам и британцам как раз в то самое время, когда «Компас» находился в Москве, не имея возможности войти с Пеньковским в контакт. В ЦРУ не знали о том, что Пеньковский сделал попытку выйти на англичан, пока Мерримен не сообщил об этом в МИ-6 и его не соединили с центром ЦРУ в Лондоне. 12 января 1961 года ЦРУ предложило МИ-6 свое участие в дальнейшем опросе Мерримена. Англичане не возражали, но ответили, что считают Пеньковского «обычным провокатором». Из-за вопиющей прямоты подхода британская разведка считала Пеньковского звеном цепи, предназначенной для того, чтобы скомпрометировать американского или английского дипломата. ЦРУ пока еще не сообщило британцам, что прошлым августом Пеньковскому удалось переслать письмо со студентом Коксом.

14 января «Компас», человек ЦРУ, посланный в Москву с заданием выйти на Пеньковского, встретился с сотрудниками американского посольства, чтобы обсудить ситуацию. Госдепартамент со своей традиционной осторожностью отказался подвергать риску советско-американские дипломатические отношения, поощряя непроверенного советского офицера, выразившего желание работать на Запад. Посольские чины во главе с послом Томпсоном решили, что Пеньковский — провокатор и посольству даром не нужен. На этом этапе посол мгновенно принял решение. «Компасу» придется держать Пеньковского подальше от посольства и «Дома Америки» во избежание любых неприятных осложнений. Посол снова запретил сотрудникам американского посольства вынимать содержимое тайника, описанного Пеньковским в письме. Посол запретил также использование «Дома Америки» в качестве места, где Пеньковский мог бы передать материалы. Для выхода на контакт с Пеньковским и изъятия материалов, положенных Пеньковским в тайник, «Компас» вынужден был рассчитывать только на свои собственные силы.