Историческая преемственность традиций российской цивилизации. Заменательные даты, исследования и новые документы - Татьяна Бушуева

Четвертый фактор тот, что оглянешься на Волгу – черт ее переплывет. Это уже чисто географический фактор.

Были корреспонденты-иностранцы, все допытывались, какие части здесь стояли, где они комплектовались. Спрашивали, что это, сибирские части? Я говорю, ничего подобного – русские, украинцы, узбеки, татары, казахи и т. д. Фактически так и было. Здесь были представители всех национальностей, а не какие-то особые, отборные части, специально созданные для Сталинграда. Конечно, русских было больше, потому что русского населения было больше. Лучше всего дрались у нас русские, потом украинцы и даже узбеки, которые раньше никогда не воевали.

Правда, первый и второй день плачут, потом сама обстановка заставляет его смотреть на русского, на украинца и с ними вместе бьется и умирает. Высокое политическое сознание было исключительное для бойцов.

Мы бы там легли, но мы бы не отступили, в крайнем случае пули бы себе в лоб пустили. Такое у нас было решение, что без приказа свыше мы ни в коем случае не уйдем. В этом отношении я со всей ответственностью заявляю, что Военный совет не ушел, а за ним не ушли бы и другие.

Чувствовалась ли помощь и поддержка Москвы?

Что значит, когда Н. С. Хрущев позвонит по телефону, а он звонил очень часто. Мы знаем, что такое Н. С. Хрущев – член Политбюро, член ЦК партии, который непосредственно может поговорить с товарищем Сталиным. Он не произносил его имени, но тот факт, что он часто звонит и спрашивает, как дела, как настроение, для нас очень много значило.

– Ничего, терпеть можно.

– Хорошо, я надеюсь на вас.

Еременко приезжал. Он двое суток ко мне переплывал только через Волгу, чтобы поговорить. Волга кипит, горит, и все-таки он ко мне приезжал на каком-нибудь катеришке. Мы с ним старые приятели.

– Мне товарищ Сталин приказал навестить тебя, посмотреть, как ты живешь, в чем ты нуждаешься.

В отношении боеприпасов и прочего снабжения плоховато было. Подвоза ни черта нет, снарядов мало. Как дашь в Москву телеграмму – моментально дается ответ и сразу чувствуешь материальную поддержку. Подвоз боеприпасов и снарядов для нас – это было все. Тут была помощь не только морального порядка, но, если что-либо надо прошибить, всегда через Москву. Верно, я редко прибегал к этому делу, но все же прибегал.

Раненых эвакуировали на ту сторону. «Истекаем кровью, – пишу в Москву, – умирать мы согласны, деремся мы храбро, Сталинград удержим, давайте силы!»

Дают. Прямо пишут: «КП, мне». «Почему Чуйкова не снабжаете тем-то и тем-то? Направляйте то-то и то-то».

Мы регулярно получали газеты. Разве бойцу не лестно прочитать, что, начиная с передовицы и кончая последними страницами, центральные газеты «Правда» и «Известия» все время пишут: «Сталинград», «Сталинград».

Мне главный заместитель начальника Санитарного управления Красной Армии говорил: идет тяжелораненый боец. Его спрашивают: откуда и куда? Раненый ударяет себя в грудь и говорит:

– Из 62-й армии, три раза ранен, выздоровею и вернусь туда обязательно.

А посылок сколько нам слали со всех концов Союза. Мы все-таки умудрялись бойцам преподносить эти подарочки: пару яблок, кусок колбасы. Но лучшие, особо отличившиеся бойцы все время получали.

Что говорить… Приезжает Мануильский, хочет ехать к нам. Гуров согласился. Я категорически возражал и не пустил к себе.

К чему человека потерять? Не обязательно, чтобы член Исполкома Коминтерна приехал нас поддерживать, мы пока еще не падаем, а рисковать мне просто было жалко. Я уговорил его, и он к нам не поехал.

А жена что мне пишет: «Я знаю, ты в Сталинграде. Там опасно, но я горжусь борьбою сталинградцев. Это похоже на единоборство с фюрером. Побей его похлеще, чтобы он язык высунул, как это показано на картинке». А бойцам что писали? А командирам что говорили?

В отношении страны, в отношении Москвы, в отношении высшего командования, лично товарища Сталина язык не повернется плохое что-нибудь сказать.

Чувствовали себя обреченными, потому что физически мы были отрезаны от всего, чувствовали всю тяжесть своего положения, чувствовали, что умрем, если надо будет по обстановке, но чтобы про нас кто-либо забыл или не оценил, этого мы не чувствовали. Конечно, мы знали, что писать открыто про защитников Сталинграда, называть персонально было нельзя. Это была военная тайна. Но, когда в Наркомате обороны состоялось постановление в отношении того, чтобы особо выделить 62-ю армию, то у каждого бойца нос на квинту, козырем начал ходить.

Я, по разрешению товарища Сталина, в 1943 г. летал на самолете к своей семье в Куйбышев. Это как раз совпало с празднованием годовщины Красной Армии 23 февраля. Я был приглашен в театр. Меня уговорили выступить минут на 5–10. Там был маршал Советского Союза Шапошников. Выступали многие, их встречали тепло, но когда последнему мне дали слово, я, как дурак, минут пять стоял. Начну говорить – меня прерывают. Чувствовал, насколько все-таки наше положение и нашу борьбу понимали.

Все наши бойцы были уверены, что армия должна быть гвардейской. Все были уверены в этом. И сейчас непонятно, почему этого не сделали. Почти все дивизии получили звание гвардейских дивизий. Имейте в виду дивизии, а армейские части, армейское управление? Вновь прибывшие дивизии, даже не гвардейские, совершенно по-другому будут относиться и по-другому будут рассматривать задачи, которые перед нами стоят, и с них всегда больше спрашивают.

Наша армия вела до 14.00 2 февраля 1943 года. Привязанного зайца каждый охотник возьмет. Ставка Паулюса окружена, что его не взять? Но выдержать натиск его авиации, артиллерии – вот с кем надо было состязаться. Пленными мы не блещем, но количество убитых!.. По-моему, весь фронт столько не перебил, сколько мы перебили. Привязанного зайца может взять всякий, но, когда он не заяц, а когда он гидра, вот с ним побороться и вот где честь. Это не просто трупы, которые лежат во всем городе, это были звери в полном смысле слова. С ними приходилось бороться.

Чем дольше шли наступательные бои, тем упорство противника ослаблялось. Артиллерия мало работала, авиация уже не бомбила, но они сидели в хороших укреплениях, в хороших блиндажах, патроны у них были, стреляли. Так что из каждого подвала, из каждого окопа, из каждого блиндажа приходилось выковыривать штыком, гранатой или жечь. В этом отношении наши люди приспособились. 20–30 ручных гранат запустят в блиндаж или термитной шашкой подожжет.

Жертвы с нашей стороны небольшие. Последний бой 2 февраля. Бои закончились боями за поселок «Баррикады». Мы как раз с Гуровым стояли в этом пункте и наладили все это, организовали. Наши бойцы идут в атаку с танками, артиллерией, прямой наводкой разносят фрицев. Мы находимся в 500 метрах и наблюдаем все это дело. Фрицы стреляют, не сдаются. Из одного убежища выкурят, часть побьют, часть уничтожат огнем, преследуют – не сдаются. Тогда наша пехота ворвалась в сам поселок и завод. Вдруг около двух часов 2 февраля мгновенно, как дирижер оркестра махнул палочкой, все прекратилось, ну моментально. Тогда и наши прекратили. Никакой стрельбы, ничего. Мы с Гуровым пришли к заводу «Баррикады». Нас встречает с этого завода толпа пленных. Когда смотришь на этих фрицев, думаешь: черт возьми, все вы такие изможденные. Офицерство, правда, сытое, полны карманы колбасы. Дико казалось. А с другой стороны, отлегло у всех бойцов и командиров. Лица у бойцов были какие-то напряженные, сумрачные, смотрели зверем, а тут начинают улыбаться, идет вразвалку, вроде как победитель.

Был какой-то один момент, когда из штаба фронта позвонили – прекратить действия до 10 часов. Я возмутился, думал – зачем такое унижение. Предложили? Не сдались, теперь сдаются на милость победителя, выбрасывай белый флаг и все, а там дело наше, что с вами делать! Потом это отменили. Возможно, что Москва тут вмешалась – передышки им не давать никакой <…> Очистка от засевших фрицев продолжалась до 20 февраля, сидели проклятые. По-видимому, набрали харчи, спрятались и сидели. В частности на заводе «Баррикады» группу обнаружили в подземном хозяйстве. Дожидались, по-видимому, возможности проскочить из подвалов. Их вытаскивали. Авиация им подбрасывала продовольствие. Думали создать свой потайной цейхгауз и сидеть около этого цейхгауза. Там два командира корпуса были и командир дивизии, все генералы из штаба армии.

Спрашиваю: что это вы так плохо воевали? Что вы нас не сбросили в Волгу?

– Это вам повезло.

– Как это повезло? Сегодня повезло, но нужно немножко и умение.

– От ваших бойцов никто не ожидал такого сопротивления.

Они на этом просчитались и просчитались крепко.

– Вы знаете, какая армия стояла против вас?

– Конечно, знаем, 62-я.

– Где мы находились?

– Ваши пленные говорили, что вы находитесь здесь, но мы не верили, считали, что здесь штаб дивизии. Где вы фактически находились?

– А в том месте, где мы с вами беседуем.