Историческая преемственность традиций российской цивилизации. Заменательные даты, исследования и новые документы - Татьяна Бушуева

Что значит тысяча самолетов? Пять минут не бывало времени, чтобы над тобой не крутились 12–18–30 самолетов. И сбрасывают, сбрасывают. Настолько это вошло в привычку, что, когда приносят суп кушать, то надо было ложкой осколки вынимать. Смотришь – осколки бомбы или камня, пока несут – попали.

В начале ноября самое страшное было – это Волга. Лед идет, река не останавливается. На лодках никакого движения нет. Бронекатера не могут пробиться, иначе говоря, подвоза нет. Самолетами дня три стали сбрасывать, причем могли сбрасывать только ночью, потому что днем показаться не могли. Самолетам трудно было сбрасывать, потому что настолько узкая полоска, что когда бросают, не знают – не то на берег, не то к противнику, не то к нам. Прямо летит и кричит: «Эй, куда сбрасывать?» У-2 в основном отличались. Мы поистрепались, боеприпасы на исходе. В боепитании были лимитированы, и в питании были лимитированы. Дошли до последнего патрона, с отчаянием, но дрались. За это время были упорные рукопашные схватки.

<…> У нас есть снимок, когда наши бойцы на штыки сажают фрицев – самая настоящая рукопашная схватка. Это без всякой подстройки. Идет бой, и его засняли <…> Это было самое тяжелое положение. Было в запасе несколько тонн шоколада, думаю, хоть по плитке выдать бойцам, вода есть, проживем. Но больше всего смущали боеприпасы. Приехали московские тыловики, начали бросать обмундирование, продовольствие. Я посылаю их к чертовой матери и говорю: «Дайте мне боеприпасы, потому что драться портянками я не собираюсь». Все-таки мы вышли из положения. Обмороженных в армии – меньше всех. Голодать мы не голодали. Вшивости у нас было мало. И вот сейчас в 64-й тиф косит, а у меня всего шесть случаев подозрительных. У меня бойцы три раза в месяц ходили в баню, бани с паром. Идешь, так нахлещешься, что будь здоров! Все это было в берегу. Тут идет бомбежка, а вы приходите и моетесь себе на здоровье. Верно, больше месяца не было бани, потом организовали несколько десятков, а может и сотню бань. Десять раз в месяц бойцы мылись в бане.

Управление все время не было потеряно. Мы планы противника знали хорошо. Зная его планы, мы вовремя делали контрподготовку. Что значит контрподготовка! Мы наблюдаем, от пленных узнаем, что противник в таком-то месте будет наносить сильный удар, потому что он туда подтягивает силы, средства, тянет артиллерию, пехоту, танки, боеприпасы. Мы имели группировку немецких войск в квадрате трех-четырех километров. Получался такой сгусток войск, на который плюнуть нельзя – обязательно попадешь. Выждешь момент, когда противник подготовится, и за несколько часов до его наступления как дадим огонь из артиллерии, из «катюш», минометов, часа на два, на три дадим такого жару. И наблюдаем, как в кино, как взрываются их боеприпасы, их транспорт, ноги, руки вверх летят. И от того стройного порядка, который он хотел создать, ничего не остается, мы его разбивали. Ему вновь приходилось это дело налаживать.

Эти потери противника мы почти не учитывали. Сообщали то, что непосредственно на переднем крае противник терял. Этой контрподготовкой мы изводили его в доску. В какие-нибудь 10–15 минут мы бросали тысячи снарядов в этот сгусток его войск. О результатах знали от тех же пленных. Когда они начинают описывать наши огневые налеты, наши действия, то гордость поднимается. Он пишет, что у него волосы встают дыбом, что Сталинград не можем взять – зубы поломали, что они несут тяжелые потери, что ничего в Сталинграде нельзя сделать, потому что здесь не люди, а какие-то звери. «Ну, кушай себе на здоровье!»

Всего рабочего класса под ружьем было 650 человек на весь Сталинград. Ружья-то были хорошие, а люди-то были паршивые. Когда мы пришли, ни один завод не работал, за исключением СТЗ, где мы ремонтировали танки. Из рабочих создали тройки, зачислили на паек, зачислили в военнослужащие. Они и до сих пор работают. Заводы работали до конца сентября, до начала октября. Конкретно секретаря обкома т. Чуянова, который называется здесь председателем Комитета Обороны, я увидел лично <…> знаете, когда? Пятого февраля 1943 г. на митинге. Секретаря горкома т. Пиксина увидел, если не ошибаюсь, в конце января или в середине января 1943 г. До этого я никого из них не видел. Один раз секретарь Краснооктябрьского райкома был с директором завода и смотался тут же. Больше мы их не видели. 650 человек рабочих в основном следили за соблюдением порядка и охраны своих объектов. Рабочих не эвакуировали.

Рабочие сталинградские оказались очень нехорошими. Когда им секретарь райкома говорил и директор завода, что надо эвакуироваться, они говорили: хорошо, пойдем за вещами. Разойдутся и никто не приходит. Они считали, что Красная Армия разбита, немцы придут, куда нам бежать, не лучше ли остаться. Но когда они почувствовали, что Сталинград держится неделю, держится другую, их домики разваливаются как карточные домики, они побежали. Организованной эвакуации не было.

На обороне Сталинграда работала дивизия НКВД. План был составлен неплохо с точки зрения постройки укреплений, но выполнен был этот план на 10 % до прихода противника. А баррикады были построены таким образом, что зацепишь крылом машины – и они разваливаются.

Я был в Сталинграде и в Туле. Если сравнить В. И. Жаворонкова и Чуянова – тот и другой были для меня незнакомыми лицами, то они друг от друга отличаются, как небо от земли. Один заинтересован был и работал, ни один вопрос без него не решался, чувствуется, что все ключом бьет, а здесь – ничего.

Военный совет армии, командующий армией защищают Сталинград, сидят на Мамаевом кургане. В моменты, когда нас окружают автоматчики, прыгаем на берег Волги. Бывали моменты, когда мы сидели в 150 метрах от переднего края противника. Были ли здесь местные партийные организации? Были ли Чуянов, был ли Пиксин? Я их увидел (и познакомился с ними) – одного на митинге, другого в январе месяце. Конечно, Сталинградская эпопея богатая. Организация боев под Царицыным и под Сталинградом – это как небо от земли. Я считаю, что, если [бы] было соответствующее руководство, здесь было бы другое положение. Армия состоит из людей, а большевистское руководство находится там, где больше всего опасность угрожает в такие минуты трудные.

Волжская флотилия – это военная флотилия: бронекатера, суда. Противник уже ворвался в Сталинград. На заводе СТЗ было много сотен тонн горючего. Горючее переправить очень трудно через Волгу, все это сопряжено с колоссальнейшими опасностями. Говорю: забрать это горючее! Встречаю директора завода СТЗ, который мне заявляет, что, согласно постановлению СНК, ничего с завода не может быть взято. Приказываю вооруженным бойцам забрать. Они встретились с вооруженной охраной, с направленными пулеметами против наших бойцов. Что мне было делать? Плюнул и отказался. Горючее осталось у противника.

Вот комендант г. Сталинграда, когда стихло более или менее, является на тот берег.

– Чем вам помочь?

– А вы кто?

– Комендант города.

– Где вы сидите?

– За Волгой – Ленинск, Ахтуба, Красная Слобода – они там сидят.

Режим, который создали немцы в Сталинграде, был ужасен. Часть жителей, которые не отправляются в Калач, расстреливаются, часть жителей, которые попадают немецкому солдату на улице, он заставляет работать. Сам курит трубку, а жители работают. Несладко досталось им в этом отношении.

Первые бои в городе были в заводских поселках. Гитлер не рассчитывал, что мы будем сопротивляться. Когда бойцы попали в город, когда десятки и сотни фрицев стали сдаваться, это ободрило бойцов, они увидели, что немцев бить можно, и крепко бить. Это первый фактор.

Второй фактор – это приказы и потом наша агитация – умри, но не уходи, дальше отступать некуда, в Сталинграде решается судьба нашей родины. Это бойцам было понятно. И у самих бойцов было такое настроение, что их вытаскивают раненых, с переломанным хребтом, то они со слезами на глазах уезжают на тот берег, когда они прощаются с товарищами, приехавшими, привезшими их на тот берег, они не хотят расставаться, говорят: лучше нас здесь закопайте. Считали для себя позором идти ранеными на тот берег. Это явилось отзвуком приказа товарища Сталина.

Третий фактор тот, что с трусами и паникерами мы были беспощадны. 14 сентября комиссар и командир 40-го полка бросили полк и бежали. Тут же их расстрелял перед всей армией. Две бригады сбежали у меня с этого берега на тот берег и за нос меня водили несколько дней. Нашел, расстрелял командиров и комиссаров. Приказ отдал по всем частям, что трусам и изменникам никакой пощады не будет

Четвертый фактор тот, что оглянешься на Волгу – черт ее переплывет. Это уже чисто географический фактор.

Были корреспонденты-иностранцы, все допытывались, какие части здесь стояли, где они комплектовались. Спрашивали, что это, сибирские части? Я говорю, ничего подобного – русские, украинцы, узбеки, татары, казахи и т. д. Фактически так и было. Здесь были представители всех национальностей, а не какие-то особые, отборные части, специально созданные для Сталинграда. Конечно, русских было больше, потому что русского населения было больше. Лучше всего дрались у нас русские, потом украинцы и даже узбеки, которые раньше никогда не воевали.