На астероиде (Прикл. науч.-фант. повесть— «Путь к Марсу» - 2) - Левон Хачатурьянц

…Снова сделавшись из грозного «обличителя» робеющим и косноязычным провинциалом, Иеремия пробормотал несколько извиняющихся фраз, низко поклонился «высокоученому собранию» и бочком, неуверенно слез со сцены. Семен заметил, что Коллинзу бурно аплодирует часть зала — три-четыре ряда, сплошь занятых ярко одетыми пожилыми дамами и мрачноватыми парнями боксерского вида…

— Ну не мерзавец ли? — истово возмутился Виктор Сергеевич и даже, позабыв о малом тяготении, ударил кулаком по столу, так что Семену и Марине пришлось удерживать его от «взлета». — Хороши, впрочем, и ваши канадцы: допустить такого на конференцию.

— Ничего, — сказал Тарханов, угрожающе прищурив левый глаз и покачивая головой. — Во-первых, Коллинз все-таки сказал побольше, чем обычно в статьях и книжонках. Откровеннее сказал. Комитет по разоружению уже заинтересовался всерьез «космоборцами». А во-вторых, выступил сверх программы наш Валерий Федорович, академик, и быстренько все расставил по местам.

— Это он всегда умел, — успокаиваясь, кивнул командир. — Великий логик.

— Ну да. Спокойненько, сухо, даже, можно сказать, вяло. Коллинза и присных его так прямо назвал «явлением контркультуры» и место им определил где-то между сектантами, юродивыми во Христе или в Будде, и штурмовиками на содержании у монополий. Любо-дорого! Я одного боялся, чтобы не пальнул в него кто-нибудь из зала. С них станется; ничего, обошлось. Иеремия сидел с видом мученика, терпел и ангельски улыбался. Мол, сами видите поношение праведных. Однако нашего шефа слушали получше, чем «пророка». А почему?

Логика. Наш язык научный. Все основано на доказательствах. — Семен начал загибать пальцы. — Прежде всего с цифровыми выкладками разобрал «безумные» затраты на дальний космос — и оказалось, что никого они не разоряют, что расстояния полетов и сложность экспедиций увеличиваются в строгом соответствии с материальными возможностями стран. Никаких «земных» отраслей наше дело не ущемляет, тем более, когда осуществляются многонациональные программы. Далее: «безымянным труженикам» не на что жаловаться еще и потому, что любые полеты рано или поздно окупятся. Открытия космонавтов уже подстегнули мысль физиков, энергетиков, биологов; человек все больше узнает о строении Вселенной и о своих собственных возможностях. Окупится космос и в самом прямом, меркантильном смысле: например, находками редких элементов, или каких-нибудь бактерий с чудесными свойствами, или просто драгоценных металлов… Чего стоят первые шахты на Луне или хотя бы ваш камешек, где одного золота тысячи тонн!.. Наконец, освоение новых миров даст человечеству возможность расселяться, а ведь известно, что на Земле скоро станет и тесновато, и с жизнеобеспечением довольно сложно.

— А как он насчет мирового господства? — поинтересовался Панин.

— Да что тут можно было сказать! Только одно: с больной, мол, головы — на здоровую. Уже одни бригады, приглашенные со всего мира, в том числе и из западных стран, говорят о «высокой секретности» всего, что делается на астероиде. Родственники летают на свидания, всюду телекамеры, ни одной запретной зоны. — Семен замахал ручищами, точно отгоняя назойливых мух. — Стыдно и вспомнить эту Коллинзову белиберду!

— Ладно, — сказал Виктор Сергеевич, основательно приложившись к «груше» с чаем и как бы почерпнув в ней силу для решительного поворота в разговоре. — Все это, конечно, очень поучительно, но, к сожалению, Земля Землей, а у нас тут своих бед хватает. Спасать надо, Семен Васильевич, эти самые бригады; постоянный экипаж надо спасать.

Семен лишь на какую-то неуловимую долю секунды склонил кудрявую лобастую голову и остро, испытующе глянул из-под бровей на командира. Наблюдательная Марина по одному этому движению убедилась, что начальник психофизиослужбы космоцентра не зря затеял «отвлеченный» разговор о канадской конференции и Коллинзе. Ох, непростой человек Семен! Самолюбие, что ли, щадит? Хочет, чтобы мы сами обнаружили второе дно в его рассказе. Связь с нашими проблемами. Какую?

И Марина, решив вызвать маститого психолога на откровенность, начала с усердием школьницы:

— Я, Сеня, не буду особенно распространяться о том, как ширится эпидемия. Ты об этом знаешь не хуже меня, а если захочешь подробностей — вот, терминал под рукой, получай любые сведения. Попробую только объяснить, как я сама понимаю причину болезни.

— А ну-ка, интересно! У меня пока никаких гипотез нет, — благодушно отозвался Тарханов.

Марина была уверена, что Семен устраивает нечто вроде теста для нее и Виктора Сергеевича. Но не ударяться же в амбицию, тем более перед лицом такой опасности. И она продолжала все тем же звонко-бесстрастным тоном рапорта:

— Поскольку случай неординарный, я позволю себе воспользоваться несколькими сообщениями, очень простыми терминами.

Семен, все так же лениво щурясь, кивнул Марине.

— Назовем эпидемию нервно-психических нарушений «кольцевой волной».

Вы знаете, что это соответствует истине. Центр, из которого эта волна расходится, определить нетрудно. Шестой буровой комплекс. Первый случай — бригадир монтажников Альгадо. Все, кто входил с ним в контакт, подавлены.

— Поподробнее об Альгадо, — как бы невзначай попросил Семен, но прищур его на мгновение стал жестким.

— Я так и хотела. Думаю, что наши медкомиссии вместе со своими компьютерами проглядели у него некое скрытое душевное расстройство. Глубоко загнанный страх. Фобию.

— Теперь я вынужден просить поподробнее… вернее, попонятнее, — вмешался внимательно слушавший Панин.

— Пожалуйста. Фобия — термин старый. Это след или отпечаток, оставленный в памяти тяжелым событием. У мозга мощные компенсаторные свойства, как говорится, время все сгладило, иначе мы не смогли бы выжить, например, после потери любимого человека… Волнение должно улечься, горе — растаять. Мы возвращаемся к нормальной жизни, но… Где-то в недрах подсознания тлеет очажок. И если в доме повешенного заговорят о веревке, если обстоятельства напомнят о пережитой драме, фобия сработает. Взорвет изнутри наше равновесие.

— Так, — сказал Виктор Сергеевич. — Значит, ты считаешь, что у Альгадо…

— Был тайный очаг страха и нервозности. Что-то на астероиде пробудило его. Теснота скафандра. Невесомость. Пустота, тишина, голые скалы. Пришли страхи, тревоги, воскресили старые переживания…

— Старые ли? — поднял палец Семен, и снова Марине показалось, что гость направляет разговор по неким ему лишь ведомым рельсам. — Ведь мы знаем биографию Альгадо, он провел не одни сутки в космосе, в том числе и на малых орбитальных станциях… и никогда ничего подобного. Может быть, фобия появилась совсем недавно, перед отправкой на астероид? Или даже здесь?