Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания - Вера Семенова

— Может, сменяемся? — предложил он достаточно громким шепотом, чтобы Гвендолен могла его услышать. — Моя будет повеселее.

— С чего ты вдруг сделался такой щедрый? — фыркнул Казарра.

— Я просто хочу сделать тебе приятное. Уверен, что она тебе понравится. Грустно смотреть, как ты мучаешься с этим ходячим фонтаном. А я уже хочу отдохнуть перед совещанием с послами. Девчонка — огонь.

Казарра нахмурился. Он явно чувствовал подвох. Но отказать Баллантайну при всех, может быть, вызвать открытый скандал… Потом он смерил взглядом ярко-рыжие волосы и сверкающие глаза Гвендолен, и на его лице появилось такое же равнодушно-похотливое выражение, с каким он дотрагивался до Таби под столом.

— Смотри, не пожалей, обратно не отдам, — он издал короткий смешок. — Забирай свой ручей слез, да хорошенько отожми по дороге, а то она тебе весь камзол замочит!

Таби наконец вскинула глаза и прижала руки ко рту.

— Гвен… — голос ей повиновался не до конца. — Не надо… Я…

Гвендолен почти пихнула ее в сторону Баллантайна, меняясь местами, и проводила их взглядом. Вам не понравится то, как я постараюсь помочь вашей подруге, сказал он. Он был прав — ей это не понравилось. Но не потому, что она осталась с Казаррой. Потому, что она не хотела бы с ним расставаться. И сейчас испытывала невольную зависть к глотающей слезы Таби, молча плетущейся за вице-губернатором к его креслу. Теперь она будет смотреть в его глаза цвета неба над Тарром и видеть его улыбку.

Гвендолен заскрипела зубами и отбросила волосы назад характерным движением. Те, кто ее знал, моментально поняли бы, что это не предвещает ничего хорошего тому, с кем она осталась.

— А ты везде-везде такая рыжая? — рука Казарры блуждала по ее ноге, старательно пытаясь забраться поглубже под плащ. — Хотел бы я на это посмотреть. Интересно, когда спишь с крылатой, какую позу лучше выбирать?

Вдруг он нащупал рукоять кинжала в приделанных к бедру ножнах и на мгновение удивленно отдернул руку.

— Городской совет Валлены всегда уделял особое внимание торговым связям со своими соседями. Главное, чем во все века славился наш город — это сильный флот и умелые моряки, знающие наизусть все течения и мели на Внутреннем Океане, — ровным голосом шептала Гвендолен, наклонившись вперед. О чужой руке, настойчиво бродившей у нее под плащом, она старалась не думать — она же не Таби, в конце концов. В сторону Баллантайна она тоже не смотрела — все-таки сладость близкой мести захлестнула ее, отчего голос чуть изменился, сделался на тон ниже и потек, как густая патока, хотя интонация ее осталась той же — равнодушной и уверенной интонацией толмачки…

— И когда они узнали, что этот человек осмелился оскорбить крылатую, они поклялись найти его хоть на дне моря. И пришли они к его дому, и стерегли его семь дней и ночей, и на восьмую ночь удача улыбнулась им. Он возвращался с поздней попойки с тремя слугами, и поднялись за его спиной в темноте девять теней, и перебили они всех слуг, и посажен он был в мешок из-под рыбы.

— Чего? — Казарра снова убрал руку. — Ты что мелешь?

— О, простите, — Гвендолен низко склонилась, отчего распущенные пряди волос коснулись подлокотника кресла, — извините, достопочтенный маршал, я отвлеклась и невольно начала рассказывать одну нашу легенду. Покорно прошу вас простить меня.

— Покорно? — Казарра подозрительно смерил глазами ее лицо. — Ну смотри у меня.

Рука вернулась, но уже вела себя менее уверенно, чем раньше.

— Вместе с тем Валлена признает всю важность создания торгового союза между державами, имеющими доступ к морю. Чем больше наши флотилии смогут помогать друг другу и в освоении новых торговых путей, и в борьбе с пиратами, тем больше будет выгода, которую мы сможем извлечь из нашего союза. И вот принесли его на берег моря, ибо он был пустынным в тот час, и никто не смог бы услышать его криков. Потому что они не стали завязывать ему рот, чтобы насладиться зрелищем его мучений, ибо никогда не остается невредимым на этой земле тот, кто оскорбил крылатую. Они развели на земле костер и раскалили добела свой нож с длинным лезвием, и первым делом отрезали ему…

— Ты опять?

Казарра выдернул руку и положил ее на стол. Но пальцы заметно дрожали, отчего ему пришлось сделать вид, что он задумчиво постукивает по столешнице.

— Ох, ваша светлость, мне нет прощения… — Гвендолен опустила глаза. — Я сейчас перекладываю на круаханский нашу древнюю летопись, поэтому так рассеянна.

Маршал забегал глазами по залу. Дремавшие, жующие и болтающие не замечали его страданий. Баллантайн смотрел прямо, но чуть вскользь, сохраняя на лице дружелюбную улыбку.

— До сегодняшнего дня Круахан был нашим главным торговым союзником, когда речь шла об отправке товаров в Эбру. Но если мы задумываемся о великой концессии, равной которой не создавалось с момента основания наших городов, почему бы нам не отправить корабли на поиски новых земель, которые, как говорят, лежат за морем? И когда он совсем охрип от воплей, один из его палачей наклонился к нему и спросил: "Думал ли ты, когда безнаказанно оскорблял крылатую своими грязными руками и языком, что с тобой может случиться такое? Захотел ли бы ты теперь повернуть время назад и взять обратно все свои слова и поступки?" И тот завопил, захлебываясь собственной кровью, что отдаст все свое состояние, только бы его не мучили и позволили вернуться домой…

Казарра неожиданно вскочил на ноги. Глаза его покраснели и поворачивались в орбитах.

— Маршал, Конклав еще не закончен, — угрюмо сказал губернатор Яниус. Он сам давно клевал носом от плавных валленских речей и поэтому от нетерпения Казарры испытал только раздражение. — Сядьте и слушайте свою толмачку.

Гвендолен снова низко поклонилась, но когда ее кудри коснулись руки Казарры, он с ужасом отдернул ее.

— Но они не слушали его криков, как были до того безразличны к его стонам и мольбам о помощи. "Пусть твоя смерть послужит предостережением каждому", — сказал один из них. И они нагрели железный прут и…

Тут Казарра снова поднялся и, издав невнятный звук, двинулся прочь из зала. Рукав с белоснежным кружевным манжетом он прижимал ко рту.

— Я же говорил, что вчера на банкете было слишком много таширского коньяка, — укоризненно произнес Герминард в пространство.

Гвендолен выпрямилась, сложив руки на груди. Она отчетливо ощущала на себе взгляд Баллантайна и наконец осмелилась посмотреть через стол. Таби за его креслом больше не плакала, но ее глаза оставались расширенными до предела. Вице-губернатор чуть укоризненно покачал головой, но в его взгляде светилось что-то очень похожее на уважение. Неожиданно он снова улыбнулся, и Гвендолен была уверена, что эта улыбка, от которой посветлело в мрачном зале Конклава за задернутыми толстыми шторами, предназначалась только ей одной.