Россия против Наполеона - Вольдемар Балязин

Письмо Кутузова Елизавете Хитрово от 19 января 1812 года

В русско-турецкой войне 1806-1812 годов главнокомандующим русской армией был Кутузов. Он успешно закончил войну, подписав 16 мая 1812 года выгодный для России мир.

Это произошло менее чем за месяц до нападения Наполеона на Россию.

От того времени до нас дошло немало документов. И тем не менее познакомимся с одним-единственным письмом Михаила Илларионовича к его самой любимой дочери – Елизавете Михайловне Хитрово. (В первом браке ее фамилия была Тизенгаузен. О ее муже – графе Фердинанде Тизенгаузене, погибшем под Аустерлицем, в этой книге уже говорилось.) Письмо было написано 19 января 1812 года. Кутузов – всегда веселый и остроумный, к старости чуть скептический – пишет любимой дочери, его исповеднице, хранительнице многих душевных тайн: «Ты не поверишь, мой милый друг, как я начинаю скучать вдали от вас, которыя одне привязывают меня к жизни. Чем долее я живу, тем более я убеждаюсь, что слава – ничто, как дым. Я всегда был философом, а теперь сделался им в высшей степени. Говорят, что каждый возраст имеет свои страсти; моя же теперь заключается в пламенной любви к моим близким; общество женщин, которым я себя окружаю, не что иное, как каприз. Мне самому смешно, когда я подумаю, каким взглядом я смотрю на свое положение, на почести, которые мне воздаются, и на власть мне предоставленную. Я все думаю о Катеньке, которая сравнивает меня с Агамемноном. Но был ли Агамемнон счастлив? Как ты видишь, мой разговор с тобой нельзя назвать веселым. Что ж делать! Я так настроен, потому что вот уже восьмой месяц, как никого из вас не вижу. Боже тебя благослови, и с детьми. Верный друг Михайло Г.-К.»

Пройдет год, и его станут называть Фемистоклом в Германии, а в России нарекут «Спасителем Отечества», а он будет иронически улыбаться. Настроение, с каким он встретил 1812 год, не оставит его.

Последние месяцы перед войной

9 апреля 1812 года в Казанском соборе, у фронтона которого стояли скульптуры Святого Владимира и Святого Георгия – двух небесных покровителей России, установившей в их честь высшие военные ордена, и превращенного в годы Отечественной воины и Освободительного заграничного похода в триумфальный музей, куда свозились отбитые у неприятеля знамена и ключи от взятых иноземных крепостей и городов, – Александр и его огромная свита отстояли торжественный молебен и по запруженным толпами народа улицам выехали из Петербурга.

Накануне царь поручил канцлеру Н. П. Румянцеву уведомить нового французского посла Ж. А. Лористона, сменившего генерала Коленкура, о причине своего отъезда в армию. Румянцев должен был сказать, что царь поехал, чтобы воспрепятствовать генералам предпринять какие-нибудь нечаянные действия, которые могли бы вызвать вооруженный конфликт между Россией и Францией.

14 апреля, в Вербное воскресенье, в два часа пополудни орудийные залпы и звон колоколов возвестили о прибытии царя к армии.

За шесть верст от Вильно его ждали выехавшие заранее флигель-адъютанты, а немного позади них стоял Барклай-де-Толли со всем генералитетом 1-й Западной армии.

За ними в сомкнутом строю выстроились несколько эскадронов кавалерии.

Всю первую неделю Александр объезжал и осматривал войска 1-й и 2-й армий, стоявшие в Литве и Белоруссии, сопровождаемый свитой и генералами главной квартиры – его собственного штаба, который называли еще Императорской ставкой. В главной квартире собрались разные люди. Здесь были талантливые генералы: князь П. М. Волконский и принц Александр Вюртембергский, Карл Клаузевиц, будущий выдающийся военный теоретик, полковник свиты по квартирмейстерской части, но было много и откровенных придворных интриганов, среди которых первое место занимал уже знакомый нам граф Армфельдт – главное действующее лицо в истории со Сперанским. Он и ему подобные посеяли в армии бациллы подозрительности, сплетен, наушничества и сильно вредили Барклаю, пытаясь дискредитировать его в глазах Александра, который вместе со своим штабом продолжал объезжать и инспектировать 1-ю и 2-ю армии.

В 1-й армии Барклая-де-Толли было сто двадцать семь тысяч солдат и офицеров, во 2-й армии Багратиона – тридцать девять тысяч. Южнее 2-й армии, на Волыни, стояла 3-я армия генерала от кавалерии А. П. Тормасова численностью не более сорока тысяч.

На Дунае находилась 4-я армия, которой командовал М. И. Кутузов, но она в это время все еще была нацелена против турок, хотя мирные переговоры уже шли и их успешный исход ожидался со дня на день.

К этому времени Большая, или, как ее называли во Франции, «Великая армия», насчитывавшая более шестисот тысяч человек при тысяче трехстах семидесяти двух орудиях, развернулась вдоль западной границы России от Восточной Пруссии до Волыни, имея на главном направлении – в районе Литвы – трехкратный перевес сил.

Миссия в Вильно графа Нарбонна

6 мая 1812 года, за месяц до начала Отечественной войны, в Вильно, где находилась ставка императора Александра I, прибывшего к армии, и стоял штаб 1-й Западной армии Барклая-де-Толли, прибыл французский генерал, адъютант Наполеона граф Нарбонн. Официально он должен был передать письмо Наполеона Александру, но на самом деле целью его визита был сбор информации о русской армии и о настроениях местного населения. Барклай-де-Толли был уведомлен о его приезде и через начальника высшей воинской полиции (разведки и контрразведки) Якова Ивановича де Санглена знал о каждом шаге Нарбонна.

Санглен приставил к посланцу Наполеона под видом слуг и кучеров своих агентов – офицеров полиции.

«И они, – пишет Санглен, – когда Нарбонн по приглашению императора был в театре в его ложе, пере-

поили приехавших с ним французов, увезли его шкатулку, открыли ее в присутствии императора, списали Инструкцию, данную самим Наполеоном, и представили государю. Инструкция содержала вкратце следующее: узнать число войск, артиллерии и пр. Кто командующие генералы? Каковы они? Каков дух в войске и каково расположение жителей? Кто при государе пользуется большой доверенностью? Нет ли кого из женщин в особенном кредите у императора? В особенности узнать о расположении духа самого императора, и нельзя ли будет свести знакомство с окружающими его?»

Нарбонн, по-видимому, догадался о постигшем его провале и на третий день своего пребывания в Вильно, 8 мая, уехал.

Его отъезд совпал с новыми важными событиями: как раз в это время стало известно, что император французов, король Италии, протектор Рейнского союза и медиатор Швейцарии Наполеон I покинул Париж и направляется к «Великой армии».

«Записки» Я. И. де Санглена о последнем дне мира

Обрусевший француз Я. И. де Санглен занимал должность начальника высшей воинской полиции, когда командующим 1-й Западной армией был Барклай-де-Толли.

11 июня 1812 года де Санглен записал: «Вдруг позван я был к государю… „Мои генералы и флигель-адъютанты просили у меня позволения дать мне бал на даче Беннигсена и для того выстроили там большую залу со сводами, украшенными зеленью. С полчаса тому назад получил я от неизвестного записку, в которой меня предостерегают, что зала эта ненадежная и должна рушиться во время танцев. Поезжай, осмотри подробно“».

Санглен приехал к Беннигсену в его загородное виленское имение Закрете, и когда хозяин потчевал его чаем, зала рухнула. Виновный в этом архитектор сбежал, оставив на берегу пруда свое платье, и тем самым имитируя самоубийство. Санглен доложил о случившемся Александру I, и тот велел очистить пол, добавив: «Мы будем танцевать под открытым небом».

Вернувшись домой, Санглен нашел там депешу из Ковно (Каунас. – В. Б.) с извещением, что Наполеон начал переправу через Неман, затем вернулся к Александру I и передал депешу ему. «Я этого ожидал, – сказал царь, – но бал все-таки будет».

С этим Санглен поскакал к генералу Беннигсену. Перед балом Санглен встретился с Барклаем, и тот сказал ему, что император предлагал Беннигсену командовать армией, но Беннигсен отказался. Тогда царь приказал командовать армией Барклаю.

Санглен якобы не советовал Барклаю соглашаться на командование, так как, по его мнению, «командовать русскими войсками на отечественном языке и с иностранным именем – невыгодно».

Затем Александр приехал в Закрете и, не начиная бала, осмотрел дачу Беннигсена. Имение понравилось Александру, и он предложил хозяину продать его. Беннигсен только два месяца как возвращен был в службу, нуждался в деньгах, испытывал к тому же более чем обоснованные опасения, что в Вильно с часу на час могут появиться французы и он лишится своего имения.

Он продал Закрете своему августейшему гостю за двенадцать тысяч рублей золотом, после чего царь объявил о начале бала.

Эта сделка не вошла бы в историю, если бы сразу после того, как была совершена, к царю не подошел бы А. А. Закревский и не сообщил, что французы вступили на восточный берег Немана.