Внутри - Евгений Гатальский

– Завтра будет ответ, – добавляет Папочка и отхлебывает еще вина. – Мои компаньоны готовят новый проект.

Никаких пояснений – трапеза продолжается в молчании. Папочка ничего не поясняет, когда рядом находится "славянский нахлебник". Я считаю часы, я хочу вернуться в наш с Сэнди домик на Пасифик Хайтс. Хочу почесать этого пушистого засранца Гейси за ухом. Конечно, перспектива быть вновь повешенным на пентаграмме меня не устраивает, но это лучше, чем ходить под тенью Папочки. Серьезно. Два дня в одном с ним доме длятся как две недели в Сан-Франциско. Я подумываю назначить встречу с искусствоведом – я все еще считаю, что мозги на пороге нашего с Сэнди дома, оказались по его вине – но контакты искусствоведа находятся у Пауэрса. А вот где находится сам Пауэрс?

Можно, конечно, воспользоваться влиянием Папочки, и через какого-нибудь знакомого из ФБР, который наверняка у Папочки имеется, выяснить о Пауэрсе все, что только можно выяснить. Папочка не обеднеет, как любит говорить Сэнди. Но, опять же, лучше я окажусь вновь привязанным к пентаграмме, чем окажусь в долгу перед Папочкой. Можно, конечно попросить Сэнди поговорить с Папочкой о поисках Пауэрса… но мы и так обязаны многим Папочке… Мы два дня проведем в его доме. И это уже очень многое.

Мы собираемся уезжать рано вечером. Я курю "Clyde's Heaven" возле бассейна и смотрю, как Сэнди и Тая прохаживаются вдоль забора. Моя Сэнди подружится даже со змеей – подружиться с милой девушкой, такой, как Тая, все равно что для меня выкурить очередную сигарету.

Тая уже не работает на виноградниках. Я не знаю, какую должность она получила у Папочки, но в порядке безобидного любопытства было бы неплохо узнать.

Мне приходит сообщение в hooklove.

"Я хочу тебя трахнуть как животное"

От Клэр, само собой.

Я хочу ткнуть сообщение Папочке в морду – но Сэнди меня учила перенаправлять свою агрессию на что-то более приятное, пусть даже на то, что в данный момент кажется ненужным. Золотые слова… Я «перенаправляю» агрессию, подхожу к Сэнди и Клэр. Сэнди курит, Тая ей что-то рассказывает – она уже не кажется такой тихоней, какой казалась вчера. Но увидев меня, Тая смущенно прерывается, но Сэнди, улыбаясь, говорит:

– Не волнуйся, мистеру Ревности можно доверять.

– Мистер Ревность? – Тая смотрит на меня и не знает, улыбаться ей или нет. – Но мы же… мы не…

– Конечно, вы не, – смеется Сэнди. – У Олега прозвище такое. Я его сама придумала. Поводов так называть Олега нет, но с другой стороны, может, мне тоже уже не идет имя Сэнди. Это же не повод называть меня по-другому? – Сэнди смотрит на Таю.

– Наверное, не повод, – соглашается Тая. – Ты же Сэнди6, – она смотрит на рыжую половину волос, – Ашес, – она смотрит на серую половину.

– Сразу сообразила, молодец! – Сэнди игриво смотрит на меня. – Мистер Ревность догадывался неделю, и не догадался бы без моих подсказок.

Я улыбаюсь своей Сэнди и спрашиваю у Таи:

– Куда тебя устроил, Пап…мистер Ашес?

– Папочка, – поправляет Сэнди. – Тая знает, ей нравится.

Тая опять смущается:

– Он свяжется с каким-то министром – или прокурором. Мистер Ашес не знает, кто первым ответит, но у того, кто первым ответит, я и буду первой помощницей.

– Секретарь? – уточняю я.

– Думаю, да.

Тая краснеет. Впору создавать шкалу по степеням красноты на ее милом лице. Уже 8 из 12. Личико уже похоже на вишенку, но я откуда-то знаю, что для Таи это не предел.

– Мне Сэнди рассказывала, чем вы занимаетесь, – говорит Тая. – Рисуете картины. Должно быть, это здорово.

– Ага, – соглашаюсь я. – Только рисует Сэнди, а я ее представитель.

– Промоутер, – поправляет Сэнди.

– Точно.

Хорошо, что моя Сэнди умалчивает о нашем бизнесе по созданию реплик, думаю я.

Снова вспоминаю мозги. Снова вспоминаю женщину в латексе.

– Тебе, Тая, надо побывать в нашей студии, – говорит Сэнди. – Увидишь, что живопись – труд тяжелый, но приятный.

Тая кивает головой, с уважением – так кивают, когда отказываются во время застолья от добавки.

– Моя последняя картина называется "Последнее человечество". Ты мне очень понравилась, Тая, хочу, чтобы ты одна из первых ее увидела.

– Приму это за честь, – улыбается Тая.

А я впервые слышу, что Сэнди все это время работала над своей собственной картиной.

Рано вечером мы приезжаем в студию, где рождаются творческие демоны Сэнди. Я радуюсь, что избавился от общества Папочки. Моя Сэнди радуется моей радости.

Сейчас где-то восемь часов. Тая успела позвонить и с извинениями сообщить, что ей не удастся увидеть "Последнее человечество". Папочке позвонил министр – или прокурор – поэтому Тая осталась у Папочки в ожидании своей новой работы.

Сэнди говорит, что ей не терпится узнать, что же это за работа такая. Я говорю, что мне тоже.

Сэнди показывает мне свою картину. Нарочито небрежное полотно, на нем – розы, заточенные в выложенные на грязи камни, под камнями – грязные сплющенные сломанные розы.

– Символ внутреннего добра, – Сэнди указывает на розы, – правды, – указывает на камни, – зла и лжи каждого человека, живущего на земле, – указывает на грязь. Про сломанные розы ты и сам все понял.

Я искренне говорю, что понял и что картина получилась просто великолепной.

– Красота делает ненужное нужным, – говорю я – я знаю, что Сэнди любит, когда заявляют о бесполезности искусства, как о самом важном его достоинстве.

Сэнди целует меня.

– Во лжи утопает все добро, она пачкает ту оболочку правды, в которой все добро и спрятано, – добавляю я с намеком на то, что мое восхищение картиной вызвано блестяще воплощенным в жизнь замыслом Сэнди, а не моим желанием получить от нее поцелуй.

Сэнди целует меня еще раз и говорит:

– Надо идти домой. Гейси, бедняжечка, там уже воет на луну.

Я знаю, что котики в представлении Сэнди видят луну даже при дневном свете. Я не считаю нужным лишний раз говорить об этом вслух. Я киваю Сэнди, и мы возвращаемся в наш домик на Пасифик Хайтс…

…где Гейси, наш пушистый засранец, мирно спит возле пустой миски. Сэнди притворно огорчается и насыпает котику много сухого корма. Пушистый засранец тут же просыпается.

Я выхожу в интернет и вижу в hooklove двадцать пять сообщений от Клэр. Хватит это терпеть, думаю я, и говорю Сэнди:

– Я покурю на улице.

– Я тоже.

Мы вместе курим на улице. В три затяжки я скуриваю не самые лайтовые "…Heaven", затем говорю:

– Мне надо отойти, – и указываю на ту часть стены, за которой