Нелегальный рыцарь - Юрий Исаакович Белявский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ходил по светлым, просторным цехам, и меня не покидало чувство, что присутствую я на спектакле в театре экономического абсурда. Посреди зимы в городе, где невозможно купить теплую обувь, по современным конвейерным линиям ползли… тысячи домашних тапочек. Какой-то тапочный девятый вал надвигался на меня. Или план по валу, который комбинат лихорадочно выполнял никому не нужными шлепанцами.
Судите сами, предприятие влачит жалкое существование, покупатели сбились с ног в поисках зимней обувки, вот она, прибыль, сама в руки идет, ан нет, вместо пятидесятирублевых сапог они шьют пятирублевые шлепанцы! Ну чем такое объяснишь? Думаю, только одним. Планово-убыточной психологией. Надеждой на дядю из министерства или из Госплана, который в последний момент не даст пропасть. У кого-то отберет, а сюда подкинет. Только вот у кого, а главное, с какой стати этому дяде отбирать? Да уж, мол, найдет, у кого. Он ведь, дядя-то, и того нам недодал, и этого недозаплакировал. Ну, а вы-то сами додали? А у нас объективные причины… Да какие могут быть причины, чтобы денег самим себе не зарабатывать? А не приучены. Рапортовать об успехах или канючить о корректировке — это запросто. А зарабатывать… Нам и слово-то такое не нравится. Лучше бы как раньше — получать. Чтоб от нас — убытки, а нам — получку. Да сполна, без всяких там объективных причин.
Написал этот воображаемый диалог и сразу представил обиженные лица руководителей комбината: «Чем, мол, мы хуже остальных 60 обувных предприятий РСФСР?» Да, наверное, ничем. Все вы вместе, по данным Минторга РСФСР, недодали в год своим согражданам около 7 миллионов пар обуви, а казне — почти 70 миллионов рублей.
Да и в беседах с другими руководителями пробиваются те же, что и у вас, нотки обиженных детей, вырванных из привычного мира экономических сказок с запрограммированным счастливым концом и неожиданно заброшенных в реальную жизнь, где для того, чтобы «добра наживать», недостаточно просто «жить-поживать», а необходимо изрядно крутиться.
Но в том-то и дело, что детское время экономики безвозвратно закончилось, а сроков на болезни роста не отведено.
Можно, конечно, предаться набившему оскомину как читателю, так и журналисту выяснению отношений между предприятием и поставщиками. Провести этакий блицвечер объективных причин. Вот, скажем, руководители комбината утверждают, что если не вся, то половина беды кроется в низком качестве отечественных кожевенных красителей. При нынешних красителях, по их мнению, хорошей кожи попросту не может быть.
А по мнению министра химической промышленности СССР, высказанному им однажды на пресс-конференции, красители у нас ничуть не хуже импортных. Просто неправильно ими пользуются.
Ну и где же золотая середина между двумя мнениями? Чтобы обойтись без этих самых вечеров и не терять времени на выяснение того, чья причина объективней.
«МЕЖДУ НАМИ, СУБЪЕКТАМИ, ГОВОРЯ…»
А на следующее утро я встретил своего хмурого знакомца разгуливающим по городскому рынку. На ногах его поскрипывали новенькие зимние сапоги, произведенные на белый свет неким кооперативом с малозапоминающимся названием, а лицо выражало довольство человека, ухватившего за хвост птицу счастья. Он признался, что ему, конечно, жалко двадцати рублей, переплаченных кооператорам против государственной цены, зато тепло и не стыдно по улицам ходить.
Несмотря на ранний час и крепкий морозец, торговля шла куда веселей, чем в теплом Доме обуви. В шести наскоро сколоченных ларьках мы насчитали примерно двадцать разных моделей вполне справных на вид мужских и женских сапог. Обувь шла нарасхват, и я, с трудом узнав адрес кооператива, за продукцией которого стояла самая большая очередь, отправился туда выяснять объективные причины рыночного благополучия.
В тесной комнатенке покосившегося домика так называемой частной застройки сидели пятеро мужчин и тачали сапоги. Вопрос про объективные причины поверг их в крайнюю задумчивость. Наконец один из них, подняв вверх черный заскорузлый палец, произнес: «У нас, понимаешь, все причины субъективные. Вот, скажем, ты, извиняюсь, субъект, но без зимних сапог. А я, обратно же, субъект, но сапоги эти сшить умею. Ну, и скажи, какие ж тут между нами, субъектами, проблемы могут быть?» Места для проблем в таком раскладе вроде бы действительно не оставалось, но я, наученный опытом общения с их государственными коллегами, задал коронный вопрос про трудности и помощь.
Вот, например, где кожу берете? Выяснилось, что покупают ее — как отходы — на местном кожевенно-обувном комбинате, где, по мнению его же собственных руководителей, хорошей кожи быть не может. А насчет помощи… Пять пар глаз взметнулись на меня от сапожных заготовок, и их обладатели почти хором ответили: «Главная помощь, когда не мешают». Мешать я не собирался. Здесь зарабатывали деньги, и не мне было их учить, как это делается.
Я возвращался в гостиницу и, проходя мимо солидных корпусов кожевенно-обувного комбината, думал о том, что, пожалуй, главная задача нынешней экономической перестройки заключается в том, чтобы все объективные причины сделать субъективными. И тогда абстрактно-объективное изделие превратится в самый что ни на есть субъективный ботинок, простой для одних и доступный для других.
С КОГО ПРИКАЖЕТЕ ПОЛУЧИТЬ,
или Кому выгодно ломать трактора?
1. ПРОКУРОРСКИЙ НАБАТ
С некоторых пор начальника отдела общего надзора областной прокуратуры Соколова стали преследовать ночные кошмары.
Начинались жуткие сновидения обычно с того, что на подъездных путях местного объединения по производству сельхозтехники останавливался железнодорожный состав. На его платформах, весело поблескивая на солнышке свежей краской, стояли оранжевые, как марокканские апельсины, трактора ЮМЗ-6. Их аккуратно снимали с платформ, перемещали в цех… И тут прокурорский сон превращался в скрежещущий кошмар. Простые советские люди с кувалдами в руках начинали трактора сокрушать…
В этот момент Всеволод Сергеевич просыпался в холодном поту, дрожащей рукой включал настольную лампу и выводил на листе казенной бумаги грозное слово «Представление».
За тридцать лет работы в прокуратуре старшему советнику юстиции Соколову приходилось видеть всякое. Но то, что предстало его прокурорскому надзору в этом объединении, в рамки сложившихся представлений о законах нашей жизни, в том числе экономической, никак не укладывалось. Длинная вереница известных ему жуликов, норовивших стибрить как у родимого государства, так и у отдельных его граждан все, что плохо лежало, стояло или висело, со всеми их ухищрениями и уловками, казалась ему теперь элементарной мелочью пузатой по сравнению с масштабами того, что спокойно и просто, на виду у всяческих проверяющих комиссий, за
