Из записок мага - Козырь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Догнать безумного Корнуэла Маято удалось лишь на большой поляне, где тот стоял, замерев от необычайного зрелища, раскинувшегося перед ним. В оцепенении остановился и Маято, не в силах пошевелить членами от охватившего его ужаса.
На поляне, как на сцене разыгрывалась трагедия. У дерева стояла Тин Саоса, рядом с ней валялась куча веток ятобы, девушка в отчаянии ухватилась за ствол, надеясь найти поддержку у могучего великана бете. Напротив нее, оскалив пасти, стояло два совершенно белых льва. Маято даже протер глаза, чтобы проверить, не двоится ли в них от ужаса, ведь львы никогда не охотятся парами, и никогда еще он не видел белых львов.
– Какое невероятное зрелище, – глубокомысленно сказал Джон.
Маято перевел потрясенный взгляд на англичанина и стал еще более потрясенным. Корнуэл был абсолютно спокоен, будто это не львы, а два маленьких котенка, готовились растерзать Тин Саоса.
– Они же сейчас съедят ее, – ужасным полушепотом произнес Маято.
– Вот именно, – подтвердил Корнуэл, – но ведь оружие есть только у вас.
Маято опомнился, схватился за винтовку и попытался прицелиться, но руки его столь сильно дрожали, что было удивительно, как он может удерживать в них оружие.
– Стреляйте же! – с проклятиями обрушился на него Джон, видя, что львы приготовились к прыжку.
Маято отчаянно выстрелил, и выстрелил так удачно, что сам не поверил. Пуля, пройдя сквозь сердце одного чудовища, попала в голову другого. Оба они свалились у ног приготовившейся умирать Тин. Девушка без чувств упала поверх поверженных монстров.
Занавес.
Оба горе-охотника кинулись к ней. Маято оттащил Тин в сторону, а Корнуэл удивленно осмотрел добычу.
– Вы мастер, – уважительно сказал он. – Я еще никогда не видел подобного выстрела, черт побери!
Маято снял с пояса фляжку с водой и поднес к бескровным губам девушки.
– Я бы посоветовал вам побрызгать ей в лицо, если вы, конечно, не хотите, чтобы она захлебнулась, – сказал Корнуэл и пошел за лошадьми.
Когда Тин, наконец, открыла глаза, Маято легко поднял ее на руки и со своей драгоценной ношей покинул страшную поляну…
Вечером того же дня Маято сидел с англичанином за ужином. Дождь еще сильнее ударил в стекло, заставив героя вздрогнуть. Он отхлебнул вина и сказал, обращаясь к Джону Корнуэлу:
– Если я кому-нибудь расскажу об этом случае, мне просто не поверят, назовут лгуном и выдумщиком.
– Тогда я бы посоветовал вам никому об этом не рассказывать, – ответил Корнуэл.
– Небеса не перестают испытывать меня, – пожаловался Маято. – Теперь они решили проверить мою храбрость.
– Да-а-а, и что же они испытывали до этого?
– Мое терпение.
– Думаю, каждый человек может сказать то же самое, – улыбнулся Джон.
– Но мой случай особенный. Да-да, в этом что-то есть.
– Мне раньше казалось, что только я способен говорить загадками, но вы мистификатор почище меня, Маято.
– Никакой тайны в этом нет, просто я боюсь, что люди будут смеяться надо мной, если узнают.
– Они будут смеяться, даже если не узнают, – вздохнул Корнуэл.
– Да, – Маято потер подбородок. – Вы помните ту девушку, которую мы спасли в лесу?
– Да, неутомимая труженица, латавшая крышу утром и отправившаяся за ветками днем, – сказал Корнуэл, и лицо его стало очень тихим.
– Она – моя головная боль. Ее клочок земли и развалюха портят мне жизнь. Я уже дошел до точки, честно говоря. Еще немного и я ее просто задушу.
Корнуэл взглянул в окно дождя и промолвил:
– Завтра ей, наверняка, опять придется чинить свою крышу.
– Этого могло и не быть, если бы не ее глупое упрямство.
– Странно, девушка не показалась мне глупой. Даже наоборот, она трудолюбива, отважна, смело борется с препятствиями и, по-моему, заслуживает уважения.
– Она самое тупое и упрямое животное, когда-либо жившее на этой земле! – вознегодовал Маято. – Почему! Ну почему она не хочет продать мне свою землю, обменять ее?! Я предлагал ей такую цену! Я уговаривал ее переехать в мой дом! Я даже хотел построить ей новый! А она…
– Может быть, она ждет другого предложения? – грустно спросил Джон.
– Этого предложения не будет никогда! Она нищенка.
– Я понимаю, – Корнуэл кивнул и посмотрел в окно с какой-то тоской. – Но было бы по-соседски предложить ей заночевать на кухне.
Маято с бешенством отодвинул свой бокал и ушел спать…
На следующее утро Маято с большой тревогой смотрел в окно, как Корнуэл помогает Тин чинить крышу. Они о чем-то тихо переговаривались и, кажется, были очень довольны. Саоса определенно кокетничала с англичанином, да и он весь светился от радости. Маято плохо спал ночь и понимал, что вряд ли сможет спокойно уснуть до тех пор, пока безумный англичанин не покинет его дом. Но он не мог так прямо сказать ему: мол пора, друг, отправляться в путь, твоя щиколотка вполне зажила, раз ты рьяно бросился помогать отщепенке латать ее халупу.
За завтраком Корнуэл был оживлен и много говорил о политике. Маято угрюмо молчал.
– Право же, я чувствую, что мое общество вам порядком наскучило, – улыбнувшись, сказал Корнуэл. – Это я могу понять. Кстати, завтра на рассвете я планирую уехать, моя щиколотка уже вполне зажила, я даже смог помочь Тин латать ее халупу. Но черт побери! Мне здесь определенно нравится. Я когда-нибудь обязательно еще разок навещу вас, и мы отлично поохотимся, мой друг!
«Ну уж нет!» – подумал Маято.
– Конечно, мистер Корнуэл, мы всегда рады вас видеть.
– О! как приятно. Я тоже очень привязался к вам, – прощебетал Джон. – Здесь тепло и удивительно мирно, но теперь начался сезон дождей, и я предпочел бы пережить его где-нибудь в более сухом месте. Я хоть и люблю воду, но не в таком же количестве! Вот смотрите, дождь опять припустил. Что за напасть!
– Это надолго! – буркнул Маято.
– Это навсегда, – улыбнулся Корнуэл.
Через неделю после этого разговора Маято сидел на скамейке под раскидистым деревом и смотрел, как капли только что закончившегося дождя стекают по бурой его коре, проникая во все щелки. Коо Та был необычайно грустен и тосковал. Он был готов терпеть присутствие даже назойливого и безумного Корнуэла, но тот, как и обещал, уехал на следующее утро после их последней беседы. После этого разговора у Маято пропал последний интерес к происходящему. Сезон дождей действовал на него угнетающе, но еще больше его раздражало, что подобное угнетение происходит в самой прекрасной поре его молодости. Что же с ним будет в
