Диего Марадона. Автобиография - Диего Марадона

Я пристально посмотрел на него. Он оказался еще ненормальнее, чем я думал. Я услышал, как врач говорил: «Накройте его, накройте…» Потом он достал шприц, огромный шприц, и вколол мне его посреди поля. Я лежал на животе, с адской болью.

– Ну-ка подвигай ногой, – приказал доктор.

Я послушался – и как ни в чем не бывало. Никакого напряжения, ничего. Я продолжил игру. Кажется, забил один гол. Мы выиграли со счетом 2:0. Я отыграл 90 минут, и когда пришел на скамью, Безумец сказал мне: «Ну? И где теперь все, кто хотел тебя оперировать?»

Мы были готовы на все

Таким образом моя проблема была решена. Теперь требовалось решить все остальные, весь этот дурдом, связанный с командой.

А команде не хватало связи с народом, в тот момент она была не слишком приятная. Как я уже сказал, сборную преследовали предрассудки, связанные с нашим тренером и с тем, где он играл раньше. Очень много пересудов было. И много идиотов, которые просто так развлекались.

Но доставалось-то и приходилось это отрабатывать нам, игрокам. Поэтому я решил принять удар на себя. Поэтому и потому, что я переживал магический момент на стадионе в футболке «Наполи» со спасенным коленом. В конце 1985 года, примерно в ноябре, я исполнил мечту всех неаполитанцев: мы обыграли «Ювентус», и гол забил я во время штрафного удара; Таккони все еще пытается его повторить. Он был непрямой, с внутренней стороны площадки, и прошел поверх стенки. Какой там исчезающий спрей! На поле были опилки! Недавно много говорили об этом, потому что исполнилось 30 лет с той игры и потому что «Наполи» снова вышли на поле с «Ювентусом», как в старые добрые времена. По мне, так пусть бьют все рекорды, пусть меня обойдут. Счастье Неаполя – мое счастье.

В те времена у меня очень хорошо шли дела в «Наполи», но сборной было очень тяжело. Чтобы было понятно раз и навсегда, что я чувствую и чувствовал к сборной 30 лет назад: в тот момент между «Наполи» и сборной, я всем сердцем был со сборной и играл за нее. Пришло время взяться за дело.

Возможно, из-за этого я чувствовал себя одиноким, грустным и обеспокоенным, прямо как в заголовке El Gráfico. Да, я помню о той обложке журнала. Времени до чемпионата оставалось немного. Билардо приехал навестить меня в Неаполь, и все это время он только и спрашивал, как я себя чувствую. Я не знаю, о чем он думал: что я не потяну или что не буду тренироваться… Он меня поимел. И больше всего меня убивало то, что он поехал во Флоренцию за Пассареллой, как будто бы вопрос не был давно решен. Знаешь, чего я боялся? Того, что все наши договоренности резко поменяются, и это тогда, когда мы уже встали на путь к великой цели – ни много ни мало играть на чемпионате мира. Всякая всячина… Мне захотелось все послать к черту. Меня все достало, я отпустил бороду, и все говорили, что это плохой знак. Правда, вид у меня был не очень, но моя сестра посоветовала мне попробовать, вдруг мне пойдет. Она сказала, что так я буду выглядеть мужественнее. Да уж, мачо хоть куда – тот период я смог пережить только благодаря матери, которая была рядом со мной. Тота приехала в Италию на несколько дней, и я много раз повторял: «А что, если вернуться, Тота? Что, если мы уедем в Буэнос-Айрес?»

В конце 1985 года, примерно в ноябре, я исполнил мечту всех неаполитанцев: мы обыграли «Ювентус», и гол забил я во время штрафного удара.

Еще раз: дело не в том, что я боялся, нет, но я знал, что на меня надвигалось много проблем и не все выходило так, как я хотел. Приближались не очень удобные товарищеские матчи. Сначала мы должны были играть против Франции, а потом против «Наполи», моего «Наполи», и против «Грассхоппера» в Швейцарии. В раздевалке после тренировок мой друг Эральдо Пекки меня доставал, спрашивал, не боюсь ли я выглядеть клоуном в игре с французами. Мне было не смешно, совсем не смешно. Я хотел ему как следует врезать!

У меня было желание, чтобы Билардо перестал выпендриваться и определил состав команды для чемпионата мира. У него имелось 30 человек, которые ходили кругами, и ему требовалось выбрать 22. Я не говорю, что ему следовало написать список, но хотя бы оповестить тех, кто будет играть, чтобы придать им сил и уверенности. И также тех, кого ждало худшее решение. Я был готов умереть за игроков, испытавших все тяготы отборочного тура: Гарека, Паскулли, Камино, Гарре, Бурру, Эль Боча, Понсе. И даже за Пато Фильоля и Вальдано, хоть у них и опыта было больше. По правде говоря, мое главное желание заключалось в том, чтобы Билардо уважал нас прежде всего как людей, а не только как игроков. И чтобы он включал в команду людей. Да, людей. Таких, как Толо Гальего, который очень мне нравился, или Гуасо Доменеч, который всего добился сам, с нуля. Да, это не была команда супергероев, но зато эти люди разбивались в лепешку ради команды. Вот почему я публично выразил желание, чтобы Билардо дал шанс Рамону Диасу. Да, Рамону Диасу. Я сказал это до чемпионатов 1986 и 1990 годов. Так что история о том, что я ставил, кого хотел – выдумка, боже мой, самая настоящая выдумка! Барбас не принял участия в чемпионате мира. Барбас, который был мне как брат!

На грани всегда был Эль Боча, Бочини. Все знали, что я еще мальчишкой мечтал играть с ним. И мы почти никогда не совпадали. Он отлично выступил на матчах, в которых я не участвовал, разбогател и стал играть меньше. Мы встретились в конце 1985 года, в дружественных матчах с Мексикой, проходивших в Лос-Анджелесе. Как по мне, Бочини мог играть важную роль в команде, каким бы сумасшедшим он ни был. То же самое с Эль Бичи Борги. Он был полным идиотом и иногда ошибался в ударах, как в первом товарищеском матче с Францией. Мы не остались в дураках, как говорил мне Пекки, но нас обыграли со счетом 2:0. Борги сделал так, чтобы его выгнали, заехав ногой Луису Фернандесу. При этом Пассареллу, который в итоге играл, не выгоняли ни при каких обстоятельствах, даже когда он засветил локтем Тигане. Спустя три дня, как ни в чем не бывало, у нас был матч против «Наполи» на «Сан-Паоло». Мне казалось очень странным играть против моих друзей, и к тому же на этом стадионе, но данная игра была не чем иным, как выставкой. Там Билардо впервые поставил Пассареллу свободным защитником, Руджери – полузащитником и Гарре – на фланг, но пройдет еще много времени до того, пока данную схему снова будут использовать.

Потом мы поехали в Швейцарию играть против «Грассхоппера» в Цюрихе. Мы со скрипом победили 1:0, вот почему я не хотел этих матчей. Для чего? Та победа ничего не решала, а если мы проигрывали, то нас смешивали с грязью. Этого Билардо не понимал. И нас тоже не понимали, в том числе и меня, когда я просил, чтобы нас подождали. Что я правда буду вместе со всеми в Мексике.

Они беспокоились, например, о моей физической форме, но я знал, как я готовился и как буду готовиться. Говорили, что европейцы бегали больше нас, что они сильнее, но я не сомневался, что в Мексике все будет по-другому, совсем иначе. Мы сможем добиться желаемого. Например, нападающие также выполняли бы функцию личных защитников, а не стояли бы без дела, если теряли мяч.

Критика в мой адрес придавала мне сил. Когда говорили, что Марадона – всего лишь один из игроков, я чувствовал себя мужественней.

Критика в мой адрес придавала мне сил. Когда говорили, что Марадона – всего лишь один из игроков, я чувствовал себя мужественней. Но не все могли реагировать так же. Если верить всему, что говорили, получалось, что Борги уже не подавал больших надежд, Паскулли не забивал… Поэтому я и сказал, что нашу сборную преследовали.

В апреле Билардо дал окончательный список. На меня особого внимания он не обратил: не взял Гареку, Эль Пато, Барбаса. Оставил хотя бы Негрито Энрике, он был просто гений. Хоть и задействовал его всего один раз, в Тулоне, но Энрике никогда не был с нами, так что это был сюрприз. Несколько человек его терпеть не могли: тот же самый Барбитас, Троссеро…

В итоге список получился такой: Пумпидо, Ислас и Селада в качестве вратарей; Браун, Клаусен, Кучуффо, Гарре, Олартикоэчеа, Пассарелла в качестве защитников; Батиста, Борги, Бочини, Бурручага, Энрике, Джусти, Тапия и Троббиани в качестве полузащитников; Альмирон, Паскулли и Вальдано в качестве нападающих.

И я – капитан.

Мы снова отправились в турне, в ходе которого мы сыграли плохо, очень плохо. Ох, как нам досталось, когда мы потерпели поражение от Норвегии! Потом мы забили семь голов Израилю, но это не спасло положение. Зрителям этого было мало.

Зато мне – в самый раз. Я был уверен, что если бы нас оставили в покое, если бы нам дали тренироваться, как мы хотим, в Мексике, мы бы подготовились к чемпионату мира.

Я любил эту сборную. Любил по-особенному. Я чувствовал, что она была моей. Я был капитаном выдающейся команды. Когда-то я сказал, что нам не хватало удачи. Но нет: больше всего нам не хватало работы… А еще я чувствовал, что нам недоставало уважения. И я не собирался это терпеть.

Обрати внимание: я всего-навсего просил, чтобы нам дали время. Мне и всем. Я не хотел стать капитаном самой плохой сборной в истории, как я тогда заявил. Много народа слепо верило тому, что рассказывали журналисты. Но если бы игроков оставили в покое, мы бы добились всего. Я стал гораздо сильнее в Италии: чтобы осадить меня, им пришлось бы хорошенько попотеть. Я был готов ко всему. Со всех сторон на нас направляли пушки.