Тайна старого чердака - Петр Стегний

— Значит, если ему все же удалось спрятать что-то здесь, то тайники до сих пор не найдены?

— Софья Ивановна, — обратился кузен к мадам Толстой. — У вас, кажется, появились единомышленники.

Та бросила выразительный взгляд в его сторону.

— Дело в том, — продолжал кузен, — что, как полагает многоуважаемая Софья Ивановна, наезды Феликса в Архангельское могли быть связаны с судьбой знаменитой жемчужины "Перегрина", принадлежавшей его матери. Действительно, вывезти такую ценность за границу было трудно. Требовалось разрешение новых властей, а Феликс как один из убийц Распутина пользовался поначалу если не расположением, то достаточно терпимым отношением к себе с их стороны. В Архангельском же находилась в то время резиденция наркомвоенмора[11] Льва Троцкого. За давностью лет невозможно сказать, сыграл в этом деле какую-то роль Троцкий или нет, но "Перегрину" Феликс точно вывез во Францию.

— Еще бы, — откликнулась старушка, — после революции Феликс подтвердил общее решение Юсуповых передать все художественные ценности Архангельского и саму усадьбу государству. Но совсем не факт, что он договаривался с Троцким о той самой "Перегрине".

— Софья Ивановна имеет в виду, — пояснил кузен, — что в свое время было много раговоров о подлинности вывезенной Феликсом жемчужины. Более того, в середине 1930-ых годов, когда в Лондоне проходила выставка драгоценностей, на которой она экспонировалась, у юсуповской "Перегрины" появилась соперница — колоссальная жемчужина, принадлежавшая герцогу Эберкорну. Герцог был убежден, что именно он — владелец настоящей "Перегрины", Феликс же настаивал на своем (и, надо сказать, его аргументы представляются мне вполне убедительными). Он, в частности, указывал на поразительную схожесть изображения "Перегрины" на портрете Марии Тюдор, жены испанского короля Филиппа II, принадлежавшем кисти великого Веласкеса, и выполненном французским художником Фламенгом четыре века спустя портрете Зинаиды Николаевны Юсуповой.

— Вы, мой дорогой, как всегда, демонстрируете удивительную способ-ность манипулировать фактами, — не без легкого раздражения заметила Софья Ивановна. — Хотя прекрасно знаете, что загадка двух "Перегрин" берет начало вовсе не с жены Филиппа II, а еще со времен Клеопатры.

— Ну, кто же не знает, что среди владелиц "Перегрины" была и прославленная царица Египта, — откликнулся Александр Иванович. — И жемчужин — одинаковых или очень похожих — у нее действительно было две. Но вторую она якобы растворила в чаше с вином, которое и выпила, чтобы произвести впечатление на влюбленного в нее римского полководца Марка-Антония. К моему глубокому сожалению, это всего лишь легенда — не менее, но и не более того. Хотя и объясняющая — до некоторой степени причины раздвоения "Перегрины" в воображении ее последующих владельцев, не исключая и лорда Эберкорна.

— У Эберкорна-то уж точно была не подлинная "Перегрина", — не сдавалась мадам Толстая. — Вы же знаете, что он продал свою жемчужину мужу голливудской звезды Элизабет Тейлор всего за 37 тысяч долларов. Тогда как Феликс Юсупов получил в 1953 году за свою от женевского ювелира Жака Ломбарда гораздо большую сумму. Во всяком случае, тот позже перепродал ее за 380 тысяч долларов. В десять раз дороже!

— Совершенно согласен с тем, что Юсуповы владели подлинной "Перегриной", — кузен явно не хотел продолжать этот, судя по всему, давний спор. — Сомневаюсь только в том, что у них был дубликат "Перегрины" или очень похожая на нее жемчужина.

При этих словах у мадам Толстой сделалось отсутствующее лицо.

— Между нами, — заговорщически нагнулся к нам кузен, — определенные основания для разговоров о двух юсуповских жемчужинах имеются. Дело в том, что "Перегрина" из-за своей величины нередко выпадала из оправы. Ее владелицы, носившие знаменитую жемчужину на груди, теряли ее неоднократно, но потом каким-то образом неизменно находили. Только княгиня Зинаида Николаевна распорядилась проделать в ее верхней части два отверстия, чтобы надежно закрепить ее. Кстати, она носила "Перегрину" как головное украшение.

Софья Ивановна была явно не расположена к продолжению разговора. Заметив это, кузен решил сменить аргументацию.

— Вечный спор между историками и кладоискателями, — произнес он, адресуя свои слова нам. — А, может, две стороны одной медали? Нет, сомневаюсь: оглянитесь вокруг — и вы увидите, что подлинные клады находятся вокруг нас, буквально на расстоянии вытянутой руки. Прикоснитесь к ним — и история Отечества оживет перед вашими глазами, а если повезет, то и станет частью вашей жизни, духовно обогатит ее. Что же касается Феликса Юсупова, то если предположить, что ему было, что искать, то почему он, будучи в Париже, не пытался продолжить поиски? Таких попыток, насколько мне известно, не предпринималось.

— А приезд Джунковского? — сухо заметила мадам Толстая.

— Действительно, — кивнул головой Александр Иванович, — вот еще один поворот в нашей истории: в начале 1920-ых годов в Ильинское зачем-то наведался Владимир Джунковский, человек, несомненно, информированный в различного рода тайнах — вплоть до начала Первой мировой войны он занимал пост директора Департамента полиции, а до этого много лет был доверенным секретарем великого князя Сергея Михайловича. Но Джунковский, известный своими либеральными взглядами, был человеком безупречной порядочности, что, впрочем, не помешало большевикам расстрелять его в 1937 году. Крайне сомнительно, чтобы он ввязался в поиски закопанных сокровищ.

— Если только его не попросил об этом Феликс, — твердо стояла на своем старушка.

— А вот этого исключать нельзя, — задумчиво, как бы размышляя вслух, произнес кузен. — Джунковский ненавидел Распутина и распутинщину едва ли не больше, чем Феликс Юсупов и великие князья. На этой почве он близко сошелся с ними перед революцией.

— А этот загадочный Ткачев? — не унималась старая дама.

— Да, как ни странно, крестьянин деревни Глухово Иван Ткачев может стать центральной фигурой в этой запутанной истории, — согласился кузен.

Мы замерли, почувствовав приближение развязки.

Глава 9. "Есть многое на свете, друг Гораций…"

Александр Иванович коротко, со значением глянул на старушку, и та величественно удалилась в направлении кухни, немедленно загремев там чашками и ложками.

— Прежде чем мы поговорим о Ткачеве, — сказал вполголоса Александр Иванович, — я хотел бы сказать два слова о Софье Ивановне. Без этого вам будет многое непонятно.

— Понимаем, — зачем-то сказал Ватсон.

Хотя я лично уже не понимал ровным счетом ничего.

— Софья Ивановна вернулась в Россию из Парижа, куда родители ее эмигрировали после революции, в начале 90-ых годов, — продолжил кузен. — И оказалось, что вернулась она совсем в другую страну — не ту, из которой бежали ее родители, но и не ту, которая осталась в их воспоминаниях. Их было три сестры, как в пьесе Чехова, которую вы, боюсь еще не проходили.

— Ну, как же, — я терпеть не мог, когда взрослые начинали говорить со мной свысока. — "В Москву, в Москву… мы еще увидим небо в алмазах".

— Правильно, — согласился Александр Иванович, — хотя, боюсь, Антон Павлович перевернулся бы в гробу, услышав, как вы нарушаете его авторские права, соединяя вместе цитаты из двух разных, но, несомненно, принадлежащих его перу пьес.

Сказано это было таким тоном, что я невольно вспомнил любимые слова моей бабушки, обращенные к деду: "Не могу понять, чего в тебе больше ехидства или образованности".

Между тем кузен продолжал как ни в чем не бывало:

— Итак, три сестры, мечтающие, если верить Холмсу, увидеть небо в алмазах. Одна жила в Москве, к ней Софья Ивановна и приехала, другую судьба забросила в Магадан — в силу дворянского происхождения. И вот собрались эти, так сказать, пришелицы из разных миров в скромной московской квартире. И, естественно, решили попить чаю. Ну, московская сестра отправилась в магазин, а двум другим велела вскипятить чайник на газовой плите. Приходит — сестры переругались, а чайник холодный. В чем дело? Оказалось, что газ не могли зажечь — у той, что из Парижа, то есть у нашей Софьи Ивановны, газовая плита была последней модели, в ней газ зажигался как бы сам собой. Но и у той, что из Магадана, тоже навыки зажигания газа начисто отсутствовали, — правда, по другой причине — там его просто не было.

Александр Иванович посмотрел на нас и, убедившись, что мы его вни-мательно слушаем, продолжил:

— К чему я это вам говорю? Ну, хотя бы к тому, что газ я ее не без трудностей, но зажигать научил. А вот излечить от тоски по фамильным сокровищам, зарытым в России. — не очень. Впрочем, все они в парижской эмиграции были одним миром мазаны — что Феликс, что Софья Ивановна.