Звездная пыль - Александр Лаптев

На следующий день я решил опять сходить в Управление. Доступ туда был мне открыт в любое время, но лишь теперь я почувствовал потребность прийти в это здание, встретить знакомые лица, узнать новости. Про беседу с профессором я старался не вспоминать и вообще не думать "об этом". И потом, он сказал, что позвонит мне, если будут какие-либо изменения. Но он до сих пор не позвонил, а значит, ничего нового до сих пор не случилось. Я приехал в Управление после обеда. Народ выглядел уже уставшим, не было утренней сосредоточенности на лицах, никто не бегал по коридорам с выпученными глазами, сшибая зазевавшихся коллег и рискуя поколебать устои этого чуда архитектуры; напротив, все было размеренно и пристойно. Поднявшись на четвертый этаж, я направился по обыкновению в комнату психологической разгрузки, надеясь найти там знакомую компанию. - О! Пагин пожаловал! А мы слыхали, что тебя забраковали!- закричал, едва завидев меня в дверях, Сашка Неудачин - третий помощник с "Покорителя", но его тут же одернули.- А я чего?- заоправдывался он.- Все про это говорят. - Да ничего, все нормально,- сказал я почти весело, зайдя внутрь и поочередно пожимая руки присутствующим.- В данный момент я нахожусь в отпуске. Отдыхаю я, понятно? Имею я право пожить немного на Земле? - Имеешь, имеешь!- закричали все.- Молодец, Андрюха, так и надо. Главное, не унывай. Все еще наладится. Закончив здороваться, я сел в кресло. - А ты ничего выглядишь, даже поправился,- воскликнул штурман Коля Морозов.- А то говорили, что тебя не узнать в последнее время, говорили, кончился Пагин. - Это мы еще посмотрим,- пообещал я.- Ну, рассказывайте, какие тут у вас дела творятся? - Да что дела, дела всякие.- Вся компания внезапно поскучнела. Суворов Павел, блестящий пилот и красавец мужчина, повернул ко мне свою благородную голову.- Ходят слухи,- сказал он серьезно,- что готовится новая аттестация. И всех будут подвергать какой-то необыкновенной проверке на психоустойчивость, и у кого выявят отклонения, то будут отстранять от полетов или проводить какую-то хитрую коррекцию.- Все внимательно слушали, словно пытались найти в этих, не раз слышанных, очевидно, словах новый смысл. Павел наклонился и произнес пониженным голосом: - Ильич говорил по секрету, что они на тебе пробуют психокоррекцию. Потому и не летаешь. Я принужденно рассмеялся. - Хорош секрет... Это не совсем так. Мне действительно предлагали провести коррекцию. Но тут ничего нового нет. Это уже давно и везде применяют, вы же сами знаете. Ну а я отказался. Потому что не захотел. Имею полное право. - И поэтому ты теперь в отпуске,- раздалось насмешливо из-за спины. - Да, в отпуске. Но скоро мой отпуск заканчивается,- ответил я с вызовом. - В том-то и дело,- опять заговорил Павел.- Что проверку теперь сделают обязательной для всех, и коррекцию тоже! А кого не устраивает - будут отбраковывать. Желающих много, быстро новых наберут. Я обвел взглядом лица и чуть не рассмеялся: все сидели с таким убитым видом, какого я давно не видал. - Да что ж вы расстраиваетесь раньше времени? С чего вы взяли, что вас всех забракуют? И потом, где так сразу найдут новых пилотов?- Здесь мне вспомнился утренний разговор с девушкой, как она говорила о редчайшем специалисте, который "один на миллион".- Вы же отлично знаете, что это такое - подготовить пилота экстракласса! - Но вот тебя же отстранили! - У меня особый случай,- внушительно проговорил я, впрочем, сам не до конца понимая, что имею в виду.- Я тут не могу служить никому примером. Убеждения мои, кажется, оказали необходимое действие, и народ слегка повеселел. Опять засверкали улыбки, послышался смех, и все пришло в движение. Несколько человек поднялись и отправились по своим делам. Один лишь Павел сидел задумчивый. Он перехватил мой взгляд и произнес с расстановкой: - Хотел бы я, чтоб ты оказался прав. - В смысле? - В смысле, что ты не можешь никому служить примером. Не было в космофлоте человека, который бы не знал историю гибели моей жены. Случай этот имел огромный резонанс в свое время. Ведь погибла жена командира корабля! Командир не сумел обеспечить безопасность самому дорогому для себя человеку! О чем-нибудь это да говорит?! И хотя несколько комиссий придирчиво обследовали все обстоятельства дела и признали, что произошел нелепейший несчастный случай и никто не виноват, все равно осталось ощущение какой-то неясности, недоговоренности, словно было что-то сокрыто в неких высших интересах. Я чувствовал это лучше других, и с этим чувством я жил все последние годы. Поэтому я имел полное право сказать Павлу со всей убежденностью, что случай мой действительно уникален и действительно не может служить никому и никаким примером или уроком. Но он со мной не согласился. - Боюсь, что ты упрощенно понимаешь ситуацию,- произнес он.- Ведь дело не в том, что у тебя произошло несчастье и потому они к тебе прицепились, а фокус в том, что у каждого из нас - у каждого!- есть те или иные проблемы. А у кого их нет? Ведь идеальных людей не бывает! И у любого найдется что подправить в характере или, там, во взглядах на жизнь. Начали они с тебя, а не было бы тебя, так нашелся бы другой, со своей нерешенной проблемой или конфликтом, запрятанным глубоко внутри. И постепенно они доберутся до всех остальных. И тогда всем нам крышка. - Да почему же обязательно крышка?- воскликнул я, пораженный серьезностью тона и сделанными выводами.- Что вы тут напридумывали, в самом деле?! Ты глянь на меня! Ну вот что они смогли со мной сделать? Ни-че-го! Потому что я сразу сказал: ребята, оставьте ваши никчемные затеи. И все на этом закончилось. Ну скажи, плохо я выгляжу, по-твоему, теперь? - Нет, неплохо. - Ну так и не сомневайся! Сам не захочешь, так никто ничего с тобой не сделает. Павел покачал головой. - Ты их недооцениваешь. Скажу тебе одному: я видел проект приказа о проведении диагностики и психокоррекции высшего командного состава космофлота. - Очередная проверка личных качеств,- пожал я плечами.- Мало их было у нас? - Таких еще не было. И потом - психокоррекция! - Но это же не у всех. Ты ведь сам сказал: сначала диагностика, а потом коррекция. Да, проверять будут всех. А чего такого? И пусть проверяют. А вот вмешиваться в деятельность мозга - это уж извини! У нас еще никто не отменял конституцию! А там прямо записано... - Ты думаешь, что если тебе удалось от них избавиться, так и с другими так же будет? Разговор начинал надоедать. Я поднялся. - Пойду я. К шефу еще надо зайти. - Давай. Попробуй разузнать у него про все осторожно. Хотя он, видно, сам ничего не знает. Ведь он тоже - высший командный состав. Я кивнул и вышел в коридор. Сказал так просто, а получилось удачно: мне действительно нелишне было наведаться к Ильичу. Быть может, у него есть для меня хорошие новости. Ильич, как всегда, куда-то опаздывал, о чем он сразу меня предупредил, но я без стеснения прошел в кабинет и просидел у него целых пятнадцать минут - время, за которое он успевал выслушать отчет о пятинедельном полете к Венере и подписать командиру корабля и всем его многочисленным замам и помам кучу сдаточных актов. С первой же секунды он заявил, что я прекрасно выгляжу, поздравил с удачным ходом лечения и понадеялся на скорейшее мое возвращение к активной работе. Руки его при этом совершали самые головоломные движения: собирали бумаги и укладывали в папки на столе, скрепляли друг с другом дела, нажимали клавиши на пульте с правой стороны и делали пометки в блокноте на будущие нелегкие времена. Первые годы такая манера общения сбивала меня с толку, и я никогда не успевал сказать то, что хотел или что должен был сказать. Но теперь я знал, как следует себя вести. Выслушав поздравления и оценив необыкновенную ловкость рук, я отвернулся к окну и посмотрел на глубокое осеннее небо, на ватные облака, парящие в этом небе, а потом сказал Ильичу, что спасибо, дескать, за похвалу, но что никакого лечения "меня" не проводится - ни удачного, ни губительного,- что я предоставлен самому себе, а зловредные эскулапы не подают о себе ни слуху ни духу, но это и хорошо, потому что я не нуждаюсь ни в каком лечении, а пусть лечатся дураки, а мы проживем как-нибудь и без этого! Тогда Ильич перестал на время сучить руками и посмотрел на меня укоризненно. - Вот и всегда ты так,- сказал он очень серьезно.- Люди тебе добра желают, а ты их дураками обзываешь. - Да я ж не их дураками назвал, а тех, которые у них лечатся!- поправился я. Но подобная оговорка понравилась хозяину кабинета еще меньше, и он принялся читать мне целую лекцию о нормах поведения воспитанного человека, об этике и о чем-то там еще, чему я не знаю названия. Я специально спровоцировал его, потому что любил слушать нравоучения этого большого и сильного человека, которые он расточал с наивностью ребенка и с трогательной верой в силу добрых слов. Когда он закончил, я спросил без всякой связи: - А правду говорят, что готовится новая аттестация и что всех не прошедших будут подвергать психокоррекции? Ильич сморщился, настроение его мигом переменилось. - Я сам толком не знаю, но что-то такое готовится. - И как вы к этому относитесь? - Нормально отношусь,- отрезал он и прихлопнул ладонью о стол.- Вот что, Пагин, ты мне одно скажи: долго ты будешь дурака валять? - Что значит - долго? - Я хочу знать, когда пилот Пагин приступит к исполнению своих прямых обязанностей. Когда пилот Пагин явится ко мне в кабинет и доложит по всей форме, что он готов к полетам! - Да я и сейчас могу это сказать,- ответил я, непроизвольно напрягаясь. - Так ты готов к полетам? Несколько секунд я смотрел руководителю в глаза. - Ну конечно готов! Андрей Ильич, о чем вы спрашиваете? Вы же знаете, что это не от меня зависит. - Хорошо! Я позвоню профессору и узнаю, что там и как. А ты пока не расслабляйся. Мы тут "Фараон" к полету готовим. Я буду на капитана подавать твою кандидатуру. - Андрей Ильич!.. - Всё, иди. Не мешай работать.- Он тут же нажал кнопку на пульте и произнес, наклонившись к микрофону: - Запускай! Пропустив в кабинет пять или шесть человек, подмигнув шедшему последним Косте Грохальскому, я вышел за дверь.