Лиса. Личные хроники русской смуты - Наталья Уланова

Чем ближе Галина подходила к дому, тем яснее понимала отвратительность своего поступка. Всё что казалось невинными и ничего не значащими эпизодами — сейчас ввергало в ужас и отчаяние. Налившиеся свинцом ноги идти отказывались. В груди поселился неприятный холодок…

Разувшись в коридоре и спрятав туфельки в коробку, Галина осторожно отворила дверь в комнату и задохнулась от табачного дыма. Накурено было так, что в резком свете безабажурной лампочки два сизых силуэта едва проглядывались.

— Вы что тут наделали? — напала на мужчин Галя.

— Это ты что наделала, дочка?.. — отец, было, поднялся из-за стола, но затем махнул рукой и тяжело упал на жалобно скрипнувший стул.

Пепельница была полна окурков и нервно смятых, но так и не раскуренных папирос. В центре стола стояла едва початая бутылка водки.

— А что такого?.. Я в кино с Надькой была! На двенадцатичасовом сеансе. Пока дошли…

— И в такой день ты ходила в кино? Ты в своем уме, Галя?!

Отец говорил долго. Володя стоял рядом. Когда его несостоявшийся тесть умолк, он, ни слова не сказав, развернулся и вышёл в дверь. Не прощаясь.

Галя вышла следом. По лестнице они спускались молча. И по бульвару шли молча. Галя испуганно косилась на мрачное лицо своего жениха, потом, решившись, попыталась взять за руку, но тот руки не дал, шарахнувшись как от прокаженной, лишь влажно блеснули глаза.

— До свидания, Галя. Будь счастлива.

Это было последнее, что он ей сказал. Больше они не виделись.

«И в кого я такая невезучая? — вздыхала Надька полгода спустя. — И чего эти мужики в ней находят? Что ни кавалер — так обязательно замуж тащит! Мёдом у неё там намазано, что ли?»

Галка, беззастенчиво светясь счастливыми глазами, всё больше отмалчивалась. Опасалась чего-то, что ли? Вела себя так, словно забыла, что меж подругами тайн быть не может.

— Познакомь, тебе говорю! — настаивала Надька. — Одно дело твои глаза, замыленные, как у влюбленной кошки, совсем другое дело — взгляд со стороны. Потом спасибо скажешь!

— Ладно. Но мы в театр собрались. Пойдёшь с нами?

На это свидание Галя пришла не одна.

Павел удивился, но виду не подал. Рослая, белокурая, говорливая дамочка, подруга Галины, ему сразу не понравилась, но он вида не подал и галантно сбегал за ещё одним билетом. Мест рядом уже не оказалось, и Надьке взяли билет в следующем ряду, сразу за Павлом. Чувствуя затылком напряжённый Надькин взгляд, Павел нервничал, а та в середине первого акта вдруг принялась давиться от смеха. Она то хихикала, то фыркала, зажимая рот ладошкой, то, не выдержав, смеялась до изнеможения. Галя несколько раз нервно оборачивалась и шикала на подругу, но та картинно закатив глаза, показывала пальцем на Павла. В конце концов, получив замечание от и вовсе незнакомых зрителей, Надька ненадолго угомонилась. В антракте она сослалась на срочное дело и головную боль, наскоро попрощалась и, не переставая глупо хихикать, прошмыгнула на выход.

— Ну, у тебя и подруга… — скривившись, заметил Павел, когда Надька отошла достаточно далеко чтобы не расслышать его слова.

После спектакля Гале хотелось погулять с Павлом по набережной, побыть с ним подольше, но ещё больше не терпелось очутиться дома и выяснить, что именно вызвало такую бурную реакцию подруги. Одно желание боролось с другим, и в итоге прогулка получилась скомканной и недолгой. Да и с Павлом они поцеловались как-то наскоро и совершенно не вкусно.

Надька долго не открывала, но по неосторожному копошению приглушённому шопоту было слышно, что внутри, за дверью, кто-то есть. Домой Галине не хотелось, и она, устроившись на дворовой скамейке, принялась наблюдать за Надькиными окнами.

Быстро темнело. Подпевая Галкиному любопытству, завёлся дворовой сверчок. Природа словно ошалела, даже двурогий полумесяц светил так нежно и томно, что казалось, будто он норовит обнять яркую звездочку по соседству. В комнате у Надьки то зажигался, то гас свет. Галя недоумевала — чем там можно заниматься? Поразмыслив, она решила, что Надька купается. Устав сидеть в душном колодце двора, она отправилась прогуляться к морю. На подходе к бульвару Галину обогнал мужчина, показавшийся ей смутно знакомым. Мужчина обернулся и, смущённо улыбнувшись, поздоровался. Только после этого она узнала в нём Магомеда Магеррамова — начальника цеха первичной нефтепереработки. Миновав Галю, Магомед ускорил шаг.

Галя пожала плечами — живущий аж в Чёрном городе Магеррамов, да ещё в столь поздний час в их дворе… Более чем странно. На бульвар идти расхотелось, и она вернулась.

В этот раз Надька открыла сразу же.

— Я к тебе стучу, стучу…

— А, так это ты тарабанила?.. Перепугала насмерть!

— Кого тебе бояться? — улыбнулась Галя.

— Волков, кого же ещё!!! — не разделила насмешливого тона подруги Надька.

— Ладно, Надь, я не за этим пришла. Давай, признавайся, чему это ты так веселилась в театре?! И почему ушла со спектакля?

— «Почему ушла?» — плаксиво передразнила Надька. — А не твоё это дело, почему!!! Потому что надо было!!! А смеялась…

Ответить на второй вопрос сразу Надьке не удалось. Вспомнив что-то своё, она закатилась сызнова, и смеялась долго и вкусно, до слёз.

Галя, поджав губы, терпеливо ждала.

— Ой, не могу, — наконец остановилась Надька. — Не могу! И за этого старика она выходит замуж!

— Почему «за старика»? Ему всего тридцать!

— Нет, ты что — совсем ополоумела? У него же лысина! — с нажимом сказала Надька. — Лысина!!! Понимаешь?

— Ну и что? — растерялась Галина.

— Как «ну и что»? Сейчас я одна смеюсь, а потом над тобой весь город смеяться будет!

— Но ведь в человеке важно не то, как он выглядит, а кто он… И не замечала я никакой лысины…

— Ну… Вольному воля, — пожала плечами Надька. — Моё дело предупредить!

— Ну и зараза же ты, Надька! — хлопнув дверью, Галя в слезах выскочила во двор.

Вроде бы ничего особенного не случилось — Надька в своём репертуаре, но Галю почему-то колотила нервная дрожь и жгла необъяснимая обида. Она понимала, что всё сказанное подругой — очередная провокация, на которую нельзя покупаться, но в ушах звенел язвительный смех подруги, а перед глазами стояла сценка в театре, и эхом звучали слова:

«Сейчас я одна смеюсь, а потом над тобой весь город смеяться будет!»

«Сейчас я одна… а потом… весь город…»

«…а потом город… город… город…»

Это было всего лишь эхо… Или уже не эхо, а нечто большее?

Ночью Галине уснуть не удалось, а на следующий день она была злой и не выспавшейся. Когда пришёл Павел, она объявила, что встречаться они больше не будут. Поначалу тот растерялся, но, придя в себя, попросил объясниться.

— Тебе объяснения нужны? Хорошо! Я скажу! Бедная я для тебя?!! Да? Одеть он меня решил, осчастливить! Ну, так знай — ничего мне от тебя не нужно! Ни платьев, ни пальто. Ни-че-го!

— Галя, что за глупости… Я вовсе не хотел тебя обидеть. Как лучше хотел … В этом бы году тебе пальто справили, в следующем — мне. Так во всех семьях делается…

Глаза у Павла повлажнели. Пряча слёзы, он наклонился и принялся целовать Галины пальцы. Та было смутилась и почти размякла, но тут увидела эту проклятую лысину.

Увидела, глупо хихикнула, вырвала руку и ушла. Ушла горько плакать. Плача, она терзала себя, стесняясь своей нищеты: бедной, общей с родителями и братьями, комнаты; отсутствия красивой одежды и вкусной еды… Проплакавшись, решила, что пока не выучится — ни на какое семейное счастье не имеет права.

Потом посыпались беды. Более недели задерживались месячные. За это Галя ещё больше возненавидела Павла. Она с отвращением вспоминала его страстный поцелуй, от которого у неё остался след на шее. Такой яркий синячок, за который её так жёстко отчитала Надька, обозвав дурой и «прости господи». А теперь ещё и беременность…

То, что от поцелуев детей не бывает, Гале никто не рассказывал, и она пребывала в полной уверенности, что забеременела. Собравшись с духом, она решила не тянуть с этим известием и отправилась на кухню, но матери там не оказалось — полоскала бельё во дворе у крана. Пришлось идти во двор.

Отец бы её понял сразу. Он был друг, а сейчас войны не избежать.

— Давай помогу…

— Не надо! Раньше надо было помогать! А теперь я уже закончила!!!

Мама была не в духе.

— Мама, — едва слышно начала своё признание Галя. — Мама, я беременная.

— Что?! — взревела мать и тут же принялась хлестать её мокрой тряпкой по лицу.

Галя не уворачивалась — понимала, что получает по заслугам.

— Люди! — кричала мать на весь двор. — Люди! Галька в подоле принесла! Гадина! Гадина проклятая! Опозорила!!! — она ухватила её за волосы и поволокла бить головой о стену, как в детстве за непослушание и упрямство.