Танец песчинок - Виктор Колюжняк

Кивнув бармену, я положил рядом с рюмкой пару монет и двинулся в неприметную, почти сливающуюся со стеной дверь рядом со стойкой. Здоровенный негр-охранник попытался меня остановить, но узнал, усмехнулся белоснежной улыбкой и отошёл в сторону. К счастью или к несчастью, однако мне каким-то образом удалось заслужить расположение Легбы, благодаря чему была надежда, что я не окажусь на улице до того, как закончу задавать вопросы.

Едва я прошёл через тесный маленький коридор и добрался до комнаты Легбы, как стало понятно, что время выбрано неподходящее. Улыбка охранника у входа имела скрытый подтекст.

На «леопардовом» диване (уверенности, что это лишь имитация шкуры у меня не было) сидел огромный обнажённый негр. Полузакрыв глаза и постанывая от удовольствия, миниатюрная блондинка двигалась на нём вверх и вниз. Груди девушки колыхались в такт движениям, по щеке скользила бисеринка пота, а губу блондинка чуть прикусила. Негр смотрел в потолок и шумно дышал в такт фрикциям.

Блондинка громко застонала, округлила рот и широко распахнула глаза. Заметив меня, она остановилась, а затем в затуманенных похотью зрачках проступил проблеск разума.

– Дерьмо. Грабовски, ты не вовремя, – сказала она.

– Мне подождать, пока ты закончишь?

– Нет уж, останься…

Легба поморщилась, встала и принялась собирать разбросанную по дивану одежду. Заметив, что негр продолжает сидеть недвижимо, блондинка повернулась к нему:

– Уйди, ты мешаешь.

Сонливость мигом слетала с негра, он подскочил, быстро подобрал шорты и футболку, а после прошёл мимо, одарив улыбкой.

– Что тебе надо?

Легба уже оделась, но плотная, облегающая тело майка вкупе с короткими штанами мало что скрывали. Вдобавок, в мой затуманенный мозг проник запах, витавший в воздухе, – секс, похоть и, возможно, благовония.

– Ты пришёл лишь для того, чтобы заменить его? – с усмешкой спросила хозяйка бара, заметив взгляд. – Или у тебя действительно важное дело, Грабовски?

– Убит Док, – я очнулся от наваждений. – Убит каким-то зомбированным лысым гигантом в костюме лесоруба.

– Он его зарубил?

– Нет, вырвал сердце, – что именно заменяло Доку сердце, я решил пока не сообщать. – Потом убийца вызвал полицию, а теперь молчит и лишь сообщает, что песок шуршит. Тихо-тихо.

– Очень полезная информация, – по тону сложно было определить, издевается Легба, шутит или пытается говорить серьёзно. Последнее было маловероятным, но я решил не сообщать, что шутка вышла так себе. Не мне оценивать чужой юмор, и уж точно не сегодня.

– Вот и я так думаю, – достав из кармана плаща фотографию убийцы, я перекинул её сидящей на диване Легбе. – Никого не напоминает? Может быть, заходил к вам? Типаж подходящий для стрип-бара.

– Может и заходил, – Легба пожала плечами. – Думаешь, я знаю в лицо всех посетителей? Я отдам фото парням, они поспрашивают. Если что-то станет известно, то я тебе сообщу.

– С чего бы такая законопослушность?

– Ты обвиняешь меня в этом, Грабовски? Ха! Никогда бы не подумала, что детектив полиции будет обвинять меня в законопослушности!

Хихиканье Легбы выглядело несколько наигранным, но я не воздержался от комментариев. Прошёл к стоявшему неподалёку столу, подхватил бутылку рома из приткнувшегося там мини-бара и сделал глоток, не тратя время на поиски стакана.

– Док написал тебе письмо, – сказал я, не отпуская бутылку.

– И что же было в том письме?

– Одно слово: получилось. Я надеялся, что ты мне расскажешь, что это значит.

Она одарила меня взглядом, который приблизительно можно было истолковать как: «Ты, конечно, хороший парень, но не настолько, чтобы я делилась с тобой секретами». Затем Легба встала, подошла ближе, отобрала у меня бутылку и сделала несколько глотков.

Когда она оказалась рядом, возбуждение вновь нахлынуло. Я стоял и не мог оторвать взгляда от того, как вздымается грудь при каждом глотке. В голове промелькнули картины недавних событий на леопардовом диване. Захотелось протянуть руку и сжать сосок, а затем повалить Легбу на диван и… Позже я возблагодарил собственное замутнённое состояние – когда мысль окончательно оформилась, Легба уже отошла. Что-то в её вскользь брошенном взгляде намекнуло, что она догадывалась о моих мыслях и даже жалела, что они не стали реальностью.

– Что-то ещё хотел, Грабовски? – Я редко понимал намёки, но этот был откровенней некуда.

– Нет. Если понадобится какая-либо информация, то тебя вызовут для допроса, – мне самому стало тошно от этих слов, но казённые фразы отлично помогают, когда не знаешь, что сказать.

– Зачем же вызывать? Ты заходи ещё, Грабовски, – Легба растянулась на диване. – Заходи, поговорим, выпьем, прекрасно проведём время. Ты же знаешь, здесь тебя не обидят.

– Насчёт этого у меня нет уверенности, – пробормотал я искренне, затем нелепо взмахнул рукой, прощаясь, и вышел.

В спину донёсся смешок, наполненный сожалением.

Вновь окунувшись в прокуренный воздух, я оказался в баре. Танцовщица уже ушла, и те из посетителей, кто мог передвигаться самостоятельно, потихоньку собирались домой. Остальных вполне вежливо будили охранники и выпроваживали на улицу. Возможно, кто-то из них станет жертвой внезапно налетевшей песчаной бури, но работников бара это не волновало. Их территория ответственности заканчивалась за порогом, а там уже каждый должен был сражаться в одиночестве.

Я размышлял над последними словами Легбы, и в очередной раз пытался понять, чего же больше в её предложении – искреннего интереса или желания привязать к себе детектива полиции. Наверное, одно, второе и ещё что-нибудь из третьего и четвёртого.

Шурх-шурх», – шептал песок, растекаясь волнами по улицам Медины. В наступившей ночной тиши песнь ветра была еле уловима, но едва поймаешь ритм, и уже не оторваться.

Возвращаясь домой, я вспомнил историю, которой было лет десять, если не больше. Один из тех эпизодов, который сначала прячется в глубинах памяти далеко, а после вдруг его выносит на поверхность.

Десять лет назад я только приехал в Медину и ещё не представлял себе, кто такой Док, считая его кем-то вроде городского сумасшедшего. Милый старик, общительный, похож на доброго дедушку из сказки.

В сущности, в каждом городе есть такой. Но даже добрые дедушки оказываются не теми, кем кажутся в месте вроде Медины.

В тот день, когда произошла история, я сидел в своей любимой кофейне, дожидаясь, пока Ахмед – владелец и бариста – достанет турку из песка. Док расположился неподалёку, через столик, и читал газету. В какой-то момент в кафе вошёл новый посетитель, и я повернулся, чтобы его рассмотреть – незнакомцы представляли для меня интерес, поскольку я сам был чужаком в этом городе.

Вошедший ничем не выделялся на первый взгляд – плечистый, но невысокий, с морщинистым лицом, но при этом не выглядящий старым. Карие глаза незнакомца смотрели настороженно и вроде бы даже с улыбкой. Бурый плащ, первоначальный цвет которого невозможно было различить, почему-то оказался весь в мелких прорехах.

Проходя мимо меня (я сидел ближе всех к входу), незнакомец чуть кивнул в приветствии и вроде бы даже слегка подмигнул. Удивившись внезапному дружелюбию, я запоздал с ответным кивком, и тот пропал втуне – вошедший к тому времени повернулся спиной.

На секунду пришлось отвлечься – Ахмед принёс кофе, и пока он ставил крохотную чашечку на столик, перекрыл мне обзор. Когда же хозяин заведения отошёл в сторону, я увидел, что незнакомец сидит напротив Дока. Мне по-прежнему была видна только спина странного посетителя, но вот лицо Дока я мог наблюдать совершенно отчётливо.

Старик улыбался.

Морщины на лице разгладились, в глазах плясали искорки не то гнева, не то веселья; указательным и большим пальцем Док словно растирал что-то микроскопическое. Мелкую песчинку или хлебную крошку.

В кофейне стояла тишина, нарушаемая лишь шумом песка, бросаемого в окно ветром. Тем удивительней оказалось понимание, что двое сидящих друг напротив друга ничего не говорят. Постепенно не только я, но и все остальные посетители сосредоточили внимание на этой странной паре.

Ничего не происходило, но в воздухе нарастало напряжение. Оно сгущалось подобно туману и вдруг стало трудно дышать. Когда я потянулся к чашке, то прошло, как мне показалось, не меньше минуты, прежде чем пальцы обхватили фарфор. Мне подумалось, что если я попробую приподнять чашку, то это усилие убьёт меня.

А затем Док вдруг засмеялся – хрипло и прерывисто, почти переходя на кашель, стуча по столу и периодически взвизгивая. Казалось невероятным, что все эти звуки издаёт один и тот же человек.

Отсмеявшись, Док встал, расплатился и, медленно ступая, прошёл к двери. Когда она скрипнула, напряжение, витавшее в воздухе, схлынуло разом. Я помню многоголосый встревоженный хор на разных наречиях, и я помню свой голос в этом хоре. Мы все какое-то время только и могли, что радоваться наступившему спокойствию.