Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.) - Михаил Кириллов

Психологический стресс – виновник многих острых соматических заболеваний: приступов бронхиальной астмы, гипертензивных кризов, язвенной болезни, сахарного диабета.

Только что в реанимационное отделение поступил солдат «отпускник». Ездил в Спитак поклониться могилам, помочь оставшимся в живых и вдруг ослаб, появилась резкая жажда… Обратились в госпиталь. Было невероятно, чтобы за сутки можно было выпить до 8 литров жидкости. Симулянт? Хватило ума положить. Посмотрели мочу – ацетон (+++). Еще немного – и началась бы диабетическая кома. Пришлось назначить инсулин, щелочи. Прибывший эндокринолог из какого-то республиканского центра подтвердил диагноз и откорригировал терапию.

В ординаторской неврологического отделения – спор с врачом-армянкой, маленькой уставшей женщиной с грустными глазами. Спор на уже традиционную тему: где грань национального и националистического в народном движении, охватившем Армению. Абсолютная вера в порядочность лидеров «Карабаха». На тебя смотрят как на ребенка, словно зная какую-то тайну. «Он (такой-то…) не мог сказать, что мы заставим солдат стрелять в народ, он не мог!» И здесь же совершенно некритичное суждение: «Все азербайджанцы – звери, варвары, тупые и т. д.». Реминесцепции по поводу некогда Великой Армении – от Средиземного моря до Дагестана, включавшей Арцыз (Карабах). В прошлом видят – будущее… Может быть, это и не национализм, но тогда это – болезнь, которую надо лечить социальными категориями, да некому.

Улица Киевян; застроенная высокими массивными домами из потемневшего туфа, напоминает мне Бабушкин взвоз в Саратове – этакий крутой спуск к Волге, только в десять раз шире и длиннее. Поток машин бежит по ней вниз. Интересно, что на больших улицах на больших расстояниях нет переходов. ГАИ – беспомощно, так плотен поток машин. Пешеходы, рискуя, перебегают… А старику или больному не перейти, нужно обходить целый квартал. Массовый городской эгоизм…

Гора Арарат на юго-запад от Еревана, километрах в пятнадцати. В хорошую погоду она хорошо видна, во всяком случае, из моей лоджии. Силуэт ее то четкий, как графика, то далекий и темный, то залитый солнцем, белоснежный, с бороздками ущелий, складок и лесов, а то и вовсе как завалившееся животное, покрытое толстым мохнатым одеялом из облаков.

2.01. Унылая однообразная жизнь госпиталя. Обход. Вчерашним моим больным, в том числе солдату с сахарным диабетом, стало получше, но полезно подержать их в реанимационной – там побольше порядка. А женщин с ампутациями возвращают в палаты, опасность миновала.

Работа с больными армянами представляет подчас значительные трудности. Прежде всего, это языковый барьер, хотя большинство неплохо говорит по-русски. Во-вторых, это обычаи. В-третьих, это почти обязательное участие родственников (не больные, а родственные корпорации). Были случаи, когда по национальным соображениям невозможно было вовремя произвести ампутацию конечности в безнадежном состоянии, никакие уговоры не помогали.

Больная Гюльбахарян, 20 лет, 8.12., доставленная из Ленинакана (была завалена стеной дома и извлечена через 36 ч. с ушибом стоп, лица, ранениями мягких тканей тела), уже 9.12. была, как записано в истории болезни, «украдена из отделения родственниками».

Вот и сегодня на узлах сидит дед, который с 31.12 отказывается ехать в пансионат, хотя делать ему в госпитале нечего и дома своего у него нет. Кормят его регулярно.

Долгий нескончаемый траурный поезд. Дни и недели траура. Но даже безногие пострадавшие нет-нет да улыбнутся. Раньше отошли дети, позже старики, еще позже среднее поколение. Вот и родители солдата Симоняна благодарно улыбаются – поправляется сынок.

Поехали встречать Ф. И. Комарова и генерала Перепелкина (главный эпидемиолог). Наступает новая фаза в деятельности войск, размещенных в зоне и в жизни самой зоны. Наибольшую опасность теперь, особенно в предвидении весны, приобретает возможное ухудшение эпидемиологической обстановки. Может быть, удастся съездить в зону вместе с ними.

Ф. И. Комаров приехал и сразу прошел в приготовленный ему номер в госпитале. А Перепелкин после обеда едет в Ленинакан. Договорились с С. Б. Коробовым, что я поеду в Ленинакан на уазике с генералом Перепелкиным и начальником СЭО Ленинакана, а утром меня отвезут в Спитак с тем, чтобы поработать в военно-полевом госпитале и вернуться к вечеру в Ереван вместе с Ф. И. Комаровым.

Короткие сборы, и мы едем. Догоняем солнце, за Аштараком – поворот на Ленинакан. Здесь чуть дальше, чем в Спитак, а может быть, так показалось. Камни и виноградники под снегом. На обочине – памятники солдатам Великой Отечественной войны, древние храмы. Быстро темнеет. В город въезжаем в полной тьме. Свет фар вырывает из тьмы груды мусора вдоль дороги. Перед въездом – пост милиции, машины останавливают. Милиционеры хорошо экипированы – в валенках и рукавицах. Свободные от работы сидят вокруг костра. Далее – жуткая картина обрушившихся, скрюченных, без стекол домов или того, что от них осталось. Обзора нет, отдельные фрагменты. Объезжаем бугры, нагромождения камней. Людей практически нет. Темно, как в подполе. Кое-где, чаще низко, почти на уровне дороги теплятся огоньки – свечи в отдельно сохранившихся, чаще одноэтажных, старой постройки, домах. Жизнь едва тлеет. Говорят, что профиль дорог и поверхности городов Северной Армении существенно изменился: Спитак поднялся на 1 м, Ленинакан – на 0,5 м. Этот процесс не завершен, идут толчки от 2 до 6 баллов. Это будет сдерживать строительство.

Подъезжаем к СЭО. Перепелкин выходит, его ждут и встречают горячим самоваром, все знают – это его демократическая слабость. Но сейчас это вполне уместно. А меня везут дальше – в старую часть госпиталя, оставшуюся не разрушенной. Это недалеко, но в потемках попробуй найди.

Госпиталь размещен в старом здании, постройки 1834 г., которое хоть и подпрыгнуло, но вполне устояло. К нему примыкают барачного типа палатки, в которых развернуты инфекционное отделение и персонал госпиталя. В окнах неяркий свет – работает движок.

В ординаторской полно врачей. Уходить-то особенно некуда. Многие в утепленных куртках, Встретили тепло, охотно делясь пережитым.

Мне было интересно все, но особенно та реальная картина, которая возникла здесь сразу после землетрясения и по ходу работы. И их общими усилиями мой интерес был удовлетворен. Картина страшная.

Следует сказать, что госпиталь, основная часть которого находилась в крепости (новые здания), и медсанбат были полностью разрушены. В городе сохранилась и продолжала работать лишь одна из больниц, поэтому на персонал госпиталя пришлась большая, если не сказать основная, нагрузка по организации и оказанию медицинской, в том числе квалифицированной помощи. Привожу короткие выдержки из их рассказов.(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});