Путь - Лола Екшибарова

Я прислушалась, потянулась мысленно: точно, где-то совсем недалеко Эллорн. Его ментальный посыл я сразу научилась выделять из множества других.

— И вот еще что, — Вернулся Рэм к предыдущей теме: — Будь осторожнее с Эллорном, девушка. Он замечательный, умнейший собеседник и надежный друг, но он очень давно ходит по этой земле. Много дольше, чем ты себе можешь вообразить.

— Рэм, он рядом. — Негромко предупредила, стараясь определить расстояние до эльфа.

— Тем вернее мои слова. — Упрямо возразил Рэм, оглядывая темные кусты. — Его они тоже касаются.

Утром, совместно с Рэмом ощипывая принесенных Росни птиц неопознанной мною породы, мы разговорились об обычаях. Приглядываясь к висящей у него на шее пластинке тонкого серебристого металла, я вспомнила, что видела её раньше, но все не решалась спросить. Грязная же работа как раз подходила серьезному разговору.

— Это памятка. На ней написано мое имя по-эльфийски. — Удивился Рэм. Я не поняла. Тогда он, удивившись еще больше, пояснил: — Памятка, которую можно легко узнать.

— Узнать зачем? — Уточнила, стараясь не раздражаться.

— Если меня убьют, ее принесут другим Охотникам, и все поймут, что меня уже нет. — Как про нечто обыкновенное сказал Рэм. — У всех есть памятки.

Почему-то мне вспомнился шейный платок Росни: золотой дракон заглатывает свой хвост, по краю — странный орнамент.

— Наверное, твоей памяткой станет ожерелье… — С некоторым сомнением предположил Рэм. — А вот Росни совсем не носит памятки. Он назло всех предупредил: если принесут платок, значит, он точно жив.

Я искренне посмеялась, потом задумалась.

— А у других как, тоже памятки?

— Да, — Согласился Рэм. — Памятной вещью может стать что угодно, лишь бы вещь была узнаваемой. У Охотников вот такие пластинки. У людей какое-нибудь украшение с гравировкой, у эльфов — оружие. У гномов — всяческие наручи, поножи, пряжки… это потому, что чеканщики они отменные.

Ощипав и распотрошив пташек, мы свалили их в общий котел, очистили от пуха одежду, вымылись в ручье, и уселись перед костром, любуясь результатами своего труда. Результаты пахли весьма соблазнительно.

— А какая памятка у Эллорна? — Небрежно поинтересовалась. Рэм посмотрел пристально, я невинно поморгала.

— Ножны в изумрудах. — Нехотя ответил он. — Этот камень носит лишь Королевский Дом. Но не думаю, что кому-то удастся похвалиться ею, девушка.

Уже давно поговаривали о том, чтобы дать мне имя, но Эллорн решительно возражал: «Имя должно найтись. — не уставал повторять эльф. — У нее должно быть истинное имя, то, что было бы дано от рождения». С ним согласились, по части знаний он был просто кладом, даже Росни не спорил. Имя нашлось неожиданно, оно росло на вершине торчащего гранитного утеса, что назывался Шпилькой. Я часто забиралась на него, ровная площадка удивительно располагала к раздумьям, к тому же сверху Зачаровень выглядел еще красивее, хоть это и представлялось невозможным. И даже не догадывалась, насколько близка к себе самой, пока однажды Эллорн не принес оттуда веточку.

— Э′лирен.

Я прислушалась к новому имени. Что-то такое звучало в нем, что-то странное, неестественное. Песня, оборвавшаяся скрипом зубов. Вздох в два этапа.

Эллорн бросил её мне на колени — зеленый бутон среди зеленых листьев. Ну конечно, колючий вереск.

— Элирен! — Кивнув на нее, повторил эльф. — Так он зовется на эльфийском языке.

— Ну, ты даешь… — Протянул Рэм. Осуждающе. Поднялся, и ушел в палатку.

Эллорн присел рядом, заглянул в лицо. «Ты обиделась?» — прозвенел ментал.

— Ну что ты! Пусть будет так. Меня зовут Колючка.

Возможно, я обиделась слегка, но как-то не по-настоящему: было тревожно и приятно. Эльф с такой серьезностью приглядывался к моей реакции, что просто не смогла отказать себе в удовольствии пококетничать, дразнясь, притворно нахмурилась.

— Ты можешь сказать мне колкость. — Подхватил игру эльф, пряча улыбку, предложил: — Или что-нибудь про мое имя.

— Хорошо. — Согласилась сразу. — Мне не очень нравится твое имя, потому что оно слишком… церемонное. Предполагающее соответственное окружение: изумительный дворец, блестящую свиту, роскошь, великолепие… Блеск. А вокруг нас что? Вот то-то, полное несоответствие ситуации.

— А, по-моему, ты просто плохо воспитана. — Спокойно возразил Рэм из палатки. — Не слушай ее, Эллорн, она из вредности дерзит.

Выйдя наружу с рыболовной снастью, Охотник некоторое время постоял над нами, словно сомневаясь, надо ли оставлять без присмотра столь неоднозначную ситуацию. Мы с эльфом помалкивали, я — ехидно, он — заинтересовано. Рэм, наконец, ушел, и Эллорн потребовал разъяснений:

— А какое имя тебе нравится?

Я пожала плечами. Дело не в имени. Дело в том, что каждый в нем слышит.

— Ну, хорошо. — Отступился эльф. — В чем там дело — каждый сам для себя решает. Но общаться-то нам с тобой как-то придется, все же.

— Придется. — Согласилась, невольно серьезнея. — Значит, надо как-то обращаться друг к другу. Можешь называть меня Колючкой.

— Элирен, — Возразил тут же эльф. — Я буду называть тебя Элирен. А ты называй меня как хочешь.

— Мой принц. — Не в силах остановится, как с обрыва шагнула я.

— Непривычная связка слов. — Признался Эллорн, подумав. — Если «принц», то Эллорн, а если «мой» — то обозначение некоей причастности… возможно, я не совсем разбираюсь в тонкостях человеческого языка. А что это значит?

— Для тебя или для меня? — Уточнила, окончательно теряя контроль.

Он изменившимся взглядом долго смотрел в небо. Я разглядывала резко контрастирующие с темными ресницами небрежно отброшенные пепельные пряди, кожаный ремешок в причудливом орнаменте, стянувший белый водопад на затылке. Потом оба враз встали, и, не оглядываясь, разошлись в противоположные стороны. Сказано и так слишком много для короткого дня.

Я старательно избегала встреч с эльфом один на один, держа в уме предостережение Рэма. Но, как нарочно, именно с Эллорном мы и сталкивались чаще всего, гуляя по лесу. Возможно, он специально все подстраивал, ибо имел некоторый интерес во мне. Нет-нет, ничего личного, я не заблуждалась. Но что-то ему явно требовалось, я ощущала это, и немного пугалась такой заинтересованности. Поскольку сама с каждым днем все явственнее погружалось в чувство, имеющее очень затертое название в человеческом языке. Потому я старалась не называть его никак. А чувство сие весьма коварно — стоит только поддаться, и уже надежда перевешивает любые доводы разума, глушит голос благоразумия. Нет, я не собиралась сдаваться так просто.