За северным ветром - Анатолий Ехалов

Жалко гармошку. Молодежь вон, самостоятельно не хочет ни играть, ни петь. Чистое потребительство. —

И Горбунов вновь заиграл свои, местные никольские наигрыши. Древние созвучия и ритмы в бесконечном своем звучании снова цепляли душу, заставляли ее страдать и радоваться, взлетать и падать…

Вот она, настоящая народная культура, сохраняемая и производимая народом на своей земле в трудах и радостях.

– Испокон веков в Никольском районе направление было сельскохозяйственное. То есть, основа основ – это сельское хозяйство, – рассказывал Горбунов. – В советское время 24 колхоза было во всех уголках, и все было завязано вот на эти колхозы. И социальная сфера, и образование, и дороги… Под крылом колхозов жили бабушки и дедушки. Им и сено привезут, им и дрова привезут, им продукты доставят. Если «прижало» – в больницу свезут, и в последний путь проводят.

Я начинал работать водителем. Так мы неделю в Вологду едем, неделю обратно.

Не было дороги ни на Великий Устюг, ни на Вологду и не было дороги на Шарью, на железнодорожную станцию. В Шарью 150—160 километров от Никольска ходили пешком. Надо неделю идти, надо и провизию с собой нести. Не одну пару лаптей. И это в наше время. В семидесятых…

– Туда-то уйдешь, а обратно-то как выйти-то? Надо ночевать где-то. А ночевали в деревнях по дороге.

– Летом каждый кустик ночевать пустит…

– Нет, только в деревнях. Здесь места лесные, и зверя было много, и поэтому в лесу старались не ночевать.

И вот всего лишь в 99-м году пустили асфальтированную дорогу на Шарью. Сейчас в Шарью с обеда уехал, а к вечеру домой приехал. А уж если с утра уехал, так наработаешься там сколько надо.

А Шарья – это узловая железнодорожная станция все же. Все через железную дорогу.

– Я в небольшой деревне рос и вырос. И видел, насколько сплоченна деревня, насколько она дружно жила, общиной. И, если кто-то варил пиво, то вся деревня у него гостилась. И было заведено негласное правило: ты должен вести себя выдержанно, скромно, там кривого личика не покажешь, там никто тебе не позволит питуху испортить. А если ты где-то пошалил, да испортил общую гулянку, считай, тебя уже больше никуда не допустят.

И там никто не командовал, там негласные правила были, и которые люди постарше, они это отслеживали и четко вели. Никому не было позволено хулиганить и озоровать. И поэтому собирались, общались и заряжались у этих пивов. А вот самогонки не было, водки не было, пили только это пиво.

Ну, и пироги, грибы, все самое простое было на столе. Ну, может, к этому пиву барана зарезали, овцу, курицу… Бывало теленочка кто-то… Ну, и готовили по-настоящему, по-хорошему… пиво это, не считаясь со временем, вкусное готовили.

И кроме веселья ничего на этом празднике не было! Напиваться, не напивались. И ведь в то время у всех было полно дел. Женщины и мужчины все работали около ферм или на фермах: кто – телятницей, кто – свинаркой, кто – дояркой, кто – кормачем, кто – сторожем, и никто не сорвал никогда ни одну работу. Не было такого, чтобы кто-то не пришел и не обрядился. Или не подоил, или не накормил.

Даже исключений таких не было! Оставят стол, сходят обрядятся, тут же переодеваются, и снова идут к пиву, и снова веселятся!

И вот, если зарядились они, погуляли, отдохнули, так они до следующего праздника этим жили. А как красиво это все было! А как пели в несколько голосов! А как плясали! Мужики все в форситовых… тогда называли форситовыми яловые сапоги «гармошкой».

Пивоварение – это настоящее творчество. Ведь у каждого пивовара пиво совершенно разное было. Даже из одного солода не сваришь одинакового пива. Поэтому, это действительно было творчество. В нашем краю хорошо варили пиво. Очень такие вкусные были пива. Но у нас не баловались, не разводили это пиво.

Бывает, что кто-то самогоночку еще туда добавит, кто-то водочки, чтобы забористей было. А у нас чистое пиво пили. А чистое пиво – это действительно здоровье. Это здоровье было.

– Геннадий Александрович, а что ты бы хотел взять в нынешний день и в будущий из той деревни?

– Очень много с того времени мне бы хотелось перенести. Самое главное, самое незабываемое – взаимоотношения между людьми были настолько доброжелательными, настолько уважительными, настолько открытыми, что при этом уважении легко работалось.

И ведь работали-то вот от зари до зари. Никаких ни отпусков, ни выходных не знали. Жили очень весело, жили очень дружно. И от этого и уставать-то не уставали. Вот, скажем, картошку садят в деревне, так не одна семья садит, а собираются три-четыре семьи, и за час-два все справят, после обеда – все к соседям. За два-три дня всю огородную страду и справят. Все красиво, все улыбаются, все веселые.

А ребятишкам-то как весело на этих помочах! С нами считались, как со взрослыми. Мы были полноценными членами этой трудовой артели.

Вот у меня друг есть в деревне Корепино в стороне от дорог, Корепин Владимир Васильевич. У него три сына. И я видел, как эти ребята растут… Они не только на лошади, они не только с коровой обращаться умеют, с теленком, с овцами, с гусями, они абсолютно все могут. Они на любой трактор садятся с малых лет. Хоть на гусеничный, хоть на МТЗ, хоть на Т-25… Они сели и поехали. Делать работу.

Представляете? Пятиклассник, с ружьем идет на охоту и добывает зверя…

Я по всей ночи на тракторе без кабины МТЗ-2, по всей ночи боронил малолеткой. А какое это было счастье для меня – это верх был! Что мне, пятикласснику, доверили трактор! Одному! И никто меня не контролирует!

Я считаю, что деревня должна жить полноценной гармоничной жизнью, в согласии с отцовскими и дедовскими традициями. На основе артельности, общинности. И считаю, что без деревни полноценного гармоничного государства быть не может.

День кипучий

Осень. Поля пустые. Хлеб убран полностью, высушен, положен в закрома. Но дел у Горбунова не убывает. С утра мобильник генерального директора раскаляется.

– Как там у тебя со вторыми укосами трав? – звонит озабоченный чиновник.

Ему, чиновнику, эта цифра «позарез» нужна. Зачем, не понятно. Власть давно уже напоминает ветряную мельницу на холостом ходу. Жернова не крутятся, зерно не мелется, да и нет этого зерна. Но сама фигура мельницы с натруженным скрипом оси, маханием крыльев создает впечатление…

– С первого укоса мало взяли, и второй укос ни хрена не нарос, – отчитывается Горбунов.

На другом конце мобильной связи слышимость не важная… Приходится повторять:

– Дорогой товарищ, у меня не важный второй укос, но, по крайней мере, убираем. Немножко осталось, но погода, осень совсем нас забила. Погода не дает хорошо работать. Не хватает и шоферов, человек пять не хватает.

– Поднажмите, – рекомендует товарищ из трубки.

– Хорошо.

– А Вы в курсе, что Вы должны выступать на заседании регионального совета в Вологде? Ваша явка обязательна! Горбунов, не отвечая, выключает телефон.

– Не поеду! – говорит он мне. И повторяет: – Не поеду.

Эта болтовня уже достала. Столько дел…

Едем на производственную территорию. Недавно Горбунов выкупил пропадавшую базу «Сельхозтехники». Это солидное длинное здание силикатного кирпича с провалившейся крышей. Еще вчера Горбунов бегал по этой крыше с молотком в руках, воодушевляя своим примером работников. Сегодня большая часть крыши уже была закрыта профнастилом.

– Все абсолютно переделываем, – говорил он мне довольно. – Все абсолютно переделываем. И благоустройство – плитами выстилать кое-где начинаем. Часть-то положили, для проезда. Это здание предпринимателю было продано, сейчас я у него выкупил.

Сейчас наше… Будет куда технику прибрать. У нас основная техника в возрасте по 20—25—30 лет. Правда, у меня два комбайна есть, хорошо я сей год выскочил по зерновым-то. По 19 центнеров взяли в амбарном весе. Это для нас очень хороший результат. Так вот новый один купил за 12 с половиной миллионов. У него проходимость! Мало ли, дожди затяжные случатся, он намного лучше других комбайнов ходит. Он сбалансирован хорошо.

…Производственная база напоминала муравейник. Люди, как заведенные, сновали по территории туда-сюда. Давно уже не приходилось видеть в деревне такой слаженной, дружной работы.

– Вот этот гараж был весь раздолблен, – показывал Горбунов не без гордости. – Полностью крышу сменил, и еще 10 метров пристройки сделал. Чтобы все комбайны, все сельхозмашины запихать сюда. На следующий год сюда пристрою еще 9—10 метров, ну, если не хватит – и сюда еще выдвинусь. Чтобы все было под замком. По-другому нельзя.

Пошли дальше.

– Вон видите, у меня заместитель в кепочке ходит, тоже уж скоро на пенсию. Когда я пришел в колхоз первый раз, он трактористом работал. До меня работал. Ему на кардан руку намотало. Изуродовало.