Алкины песни - Анатолий Иванов

С тех пор, как папа погиб во время войны при бомбежке завода, мама всегда вздыхает. Когда утром или вечером раздаются заводские гудки, мама чуть вздрагивает и говорит:

— Слышишь, Зиночка, папин завод загудел.

— Да что ты, мама! Они все одинаково гудят. Разве поймешь, какой папин?

— Нет, доченька, у этого завода особенный голос…

Смешная мама!.. Папин завод, папина улица, по которой он ездил на работу, папина библиотека…

— Вот отец даст тебе за беспорядок, — строго говорила мама, когда Зина рылась в книжном шкафу. Так и говорила, будто папа куда-то отлучился и скоро придет. Для мамы он всегда был жив, всегда рядом, — так ей, видимо, было легче. Когда Зина делала какой-нибудь маленький проступок, мать смотрела на нее спокойными, немного усталыми глазами и говорила:

— Зиночка, папа за это не похвалит, ты же знаешь…

В технический вуз Зина поступила тоже потому, что так хотел папа. И, откровенно говоря, институт ей сначала не понравился. Но только сначала. Проучившись год, она ясно представила себе, что такое инженер, и удивлялась тому, что когда-то мечтала стать учительницей русского языка и литературы, как мама. Эта профессия казалась ей теперь скучной, а главное — очень легкой. А Зина хотела быть там, где труднее. Учительница и инженер!.. Второе слово даже звучит как-то более гордо и… И хорошо, что так хотел папа, — замыкался круг ее мыслей.

Встряхнув головой, Зина смотрела на трепещущие в реке солнечные блики и снова начинала думать о маме. Она уже ждет телеграммы о выезде Зины и по нескольку раз в день заглядывает в почтовый ящик, приколоченный к двери. А я вот сижу здесь и жду кого-то… Мама бы обязательно спросила: «Зиночка, а как на это посмотрит папа?» И в самом деле, что бы он сказал о Павлике?

Зина вздрогнула от такой мысли, а потом рассмеялась. До чего не додумаешься, сидя в одиночестве у реки! При чем тут Павлик? Вернее, при чем папа? Или нет, почему папа? А может быть…

Разобраться, кто при чем, Зина так и не могла и с досады стукнула кулаком по краю лодки. От ее движения лодка качнулась, и Зина испуганно соскочила на берег. И только тут обнаружила, что солнце поднялось довольно высоко, а Павлика нет.

Днем Зина приходила на реку искупаться. А может быть не только искупаться, но и взглянуть, здесь ли лодка. Лодка покачивалась на зеленоватых волнах, привязанная к коряге. Это почему-то раздражало Зину, и она думала: «Все равно дождусь, хоть и практика закончится…»

Через неделю снова была утром у лодки. Устроившись поудобнее, она насмешливо смотрела куда-то вдаль, на другой берег, дрожащий в синеватом предутреннем тумане. В душе она смеялась над собой. «Зачем пришла, дура? Ну и сиди вот здесь, как пень»… Что-то поднималось у нее внутри непокорное, гордое и вместе с тем беспокойное, щемяще-тоскливое. И все-таки она знала, что будет сидеть здесь и ждать.

Зина привыкла глубоко осмысливать происходящее вокруг, добираться до сути каждого явления и оценивать его беспристрастно, даже если при этом страдает ее гордость и самолюбие. Но сейчас впервые в жизни она не могла разобраться в происходящем, дать правильную оценку своим действиям и поступкам. Ну, в самом деле, что ее заставляет сидеть здесь и ждать его? Любовь?

«Глупости. Любовь не может начаться так вот, ни с того, ни с сего, — думала Зина. — Да и уеду скоро. Но и уехать, не выяснив чего-то… Но чего?»

Мысль ее не находила дальше опоры, блуждала где-то в темноте и возвращалась к исходному — почему?

Встречая нового человека, Зина сразу и почти безошибочно определяла его характер. «Бирюк и… и грубиян, кажется», — подумала она о Павле.

Однако через день на реке убедилась, что он совсем не похож на грубияна, да и, пожалуй, на бирюка. Просто в его характере была некоторая замкнутость и большое упрямство, что иногда принимают за грубость. Этот человек, видимо, медленно и нехотя открывался людям. А Зине всегда хотелось сделать то, что недоступно другим…

Сейчас, сидя на носу лодки, она поглядывала на молчаливого Павла. Зина видела, что он был недоволен. «Интересно, что он думает обо мне?» Она рассмеялась и спросила:

— Павлик, скажи честно, что ты думаешь обо мне?

— Я? — Павел поднял на нее глаза и смутился. — Я ничего не думаю. То есть я думаю, но… — и замолчал.

Лодка быстро скользила по воде. Павел неожиданно направил ее в заросший ветлам и заливчик, заглушил мотор и поспешно схватил спиннинг.

— Щуки здесь попадаются огромные… Сейчас попробуем…

Он размахнулся удилищем. Катушка разматывалась с легким жужжанием, и блесна упала далеко от лодки. Выждав несколько секунд, Павел начал подматывать леску.

Зина и раньше видела, как рыбачат спиннингом, и без всякого интереса наблюдала за действиями Павла, думая о том, что он так и не ответил на ее вопрос, да и вообще вряд ли ответит когда-нибудь.

Павел усиленно хлестал по заливчику спиннингом, но рыба не попадалась. Но он все же продолжал забросы, лишь бы не остаться без дела. Тогда она опять что-нибудь спросит, а что отвечать — он не знал.

— Здесь и рыбы-то, наверное, нет, — заметила Зина, опуская в воду руку. — Поедем в другое место. Ой!..

Лодка чуть не перевернулась от резкого толчка: Павел слишком неосторожно сделал подсечку.

— Села! — крикнул он, задыхаясь от волнения. — Огромная, дьявол. Только бы не сошла. А ты говоришь — нету рыбы! — возбужденно сказал Павел, не замечая в охватившем его спортивном азарте, что говорит Зине «ты». Не заметила этого и сама Зина. Она только поняла, что на крючок поймалась большая рыба. Туго натянутая леска со звоном рассекала воду с правой стороны лодки. Потом леска вдруг сразу ослабла, и сердце у Зины заколотилось.

— Ой! Ушла, сорвалась!

— Не сошла, погоди… — бросил ей Павел, торопливо вращая катушку.

Леска снова натянулась. И в это же время из желтоватой глубины, согнувшись дугой, показалась огромная рыба. Сверкнув белесым брюхом, она снова исчезла в глубине.

— Ушла, Павлик, ушла!..

— Да не ушла, говорю тебе, — сердито крикнул Павел. — Сейчас мы ее выудим.

Зина притихла и как-то испуганно и вместе с тем восхищенно смотрела на Павла. От его недавней неловкости не осталось и следа.

Рыба несколько раз уходила в глубину и снова показывалась на поверхности. Наконец Павел подвел ее к самому борту лодки. Огромная обессилевшая щука лежала кверху брюхом неподвижно, словно мертвая. Схватив багорик — стальной крючок, привязанный к палке, Павел резким движением подцепил щуку и бросил в лодку. И здесь она вдруг забилась, звонко шлепая хвостом по мокрому днищу, забрызгав Зину. Павел ударил рыбу по голове железным ключом. Она вытянулась, мелко задрожала хвостом и затихла. Зина с осуждением посмотрела на ключ, который Павел все еще держал в руках. Он виновато сказал:

— А как же? Не оглушить — она выпрыгнет из лодки…

— Все равно. Это жестоко, Павлик.

— Ну вот, жестоко… Тогда и ловить не стоило, — ответил Павел, отцепляя якорек. Зина удивилась: как это щука, не разобравшись, хватает железо.

— Хищная рыба. Она все хватает, что блестит и двигается, — пояснил Павел. — А вообще, конечно, глупая…

В заливчике они еще поймали несколько щук и двух окуней. Каждый раз, когда Павел делал подсечку, Зина громко вскрикивала и все боялась, что рыба уйдет. Потом даже сама пробовала рыбачить, но у нее ничего не получилось. Первый урок закончился тем, что она глубоко разрезала якорьком палец.

— Пустяки. У меня на такой случай йод есть. Бывает так, поранишь руку о рыбьи зубы, потом месяц болит. А это быстро заживет, — тихо говорил Павел, перевязывая ей палец. Они сидели рядом. Зина доверчиво протянула ему руку и случайно коснулась его плечом. Павел поспешно отодвинулся.

На небольшом островке, густо заросшем ветлами и черемухой, пообедали. Пока Павел варил уху, Зина обошла весь остров и вернулась с огромным букетом из кипрея и подмаренников.

— Удивительно, какие цветы на этом островке, — сказала она, усаживаясь на песке.

— Ничего особенного, — ответил Павел, подкладывая хворост под котелок. — Я читал где-то, что кипрей и подмаренник растут на заливных лугах. А этот островок весной затопляют полые воды. У нас много здесь таких цветов.

Зина посмотрела на Павла, но ничего не сказала и задумалась.

Уха была необыкновенно вкусной. Она пахла немного дымом. После обеда они купались, а потом долго лежали на горячем песке.

— Ты так и не ответил мне, Павлик, что же все-таки думаешь обо мне, — тихо спросила Зина, пропуская сквозь пальцы горсть мелкого тяжелого песка.

— Как что думаю?

— Ну, вот что я… пришла сегодня утром к лодке.

— Не знаю, Зина… Может и не надо было… А вообще хорошо это.

Павел первый раз назвал ее просто по имени и сразу почувствовал, что щеки его горят.