Ихтамнеты - Булат Арсал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Взвод! В колонну по три становись! – скомандовал Чалый, но взвод будто не слышал его…
Пришлось повторить уже громче и твёрже:
– В колонну по три становись, едрить вашу мать! Рав-няйсь! Смирно! Начинаю перекличку! – Чалый достал тетрадку со списком личного состава и начал читать фамилии бойцов, написанные его же почерком.
Закончив подсчёт, быстро сбегал к командиру батальона, доложил расход личного состава и так же быстро вернулся к взводу, который уже разбрёлся в некую безобразную толпу зевак.
– Становись! – скорее зло, нежели просто громко вскричал замкомвзвода. – Я разве давал команду на разброд и шатание?! Кто разрешил разойтись?! – Он говорил разгорячённо, но медленно и с расстановкой, обводя строгим взглядом первые ряды; сделал на миг паузу и уже спокойно продолжил: – Всё, пацаны, мы приехали, и шутки кончились. Завтра для нас начнётся война. Война для всех вас начнётся, и я не дам ломаного гроша за ваши жизни, если вы думаете, что на войне нет дисциплины. Когда нет командира, то его место занимает заместитель. Это важно помнить, особенно в бою. Уяснили?
Мужским хором раздалось:
– Так точно!
– Разрешите вопрос из строя? – раздался голос рядового Гурова, пришедшего в армию прямо из учительской средней школы, где ещё вчера сам строил учеников на занятиях по физкультуре.
– Разрешаю.
– А нам же говорили, что мы будем комендантскими патрулями в глубоком тылу стоять. Вы что-то знаете больше нашего? Скажите и нам.
– Я не могу знать больше вашего, так как я такой же солдат, только чуть старше. На войне, как и в армии, я не первый день. Просто жизнь знаю побольше, и есть у меня своё чутьё. Да и что такое третья или четвёртая линия? Это далеко от первой линии или рядом? Во время войны с фашистами глубина прифронтовой линии тянулась аж на триста километров, а нам до Харькова всего-то километров сто пятьдесят от границы. Ну что? Далеко мы будем от передка или близко, как по-вашему?
– Недалеко, – грустновато пробубнил Могила, стоявший первым в колонне.
С ним согласилось ещё несколько голосов.
– А ещё прикиньте, что привычной линии фронта не будет. Это не сорок первый год. Диверсионные мобильные разведгруппы как с их, так и с нашей стороны никто не отменял. Вот сами и представьте, какая вас ждёт служба в лесах Харьковщины, – мгновение помолчав, Чалый закончил: – Ладно, хватит на этом. Кто с вечера плачет, поутру засмеётся. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, и за семь бед один ответ. Потом поговорим. Всё. Разойтись и занять общее место в спортзале на весь взвод. Могила, Гроз, Семен, отвечаете за организацию ужина.
* * *
В просторном и светлом баскетбольном зале с высокими потолками разные подразделения уже поделили места обитания, и взвод противотанкистов расположился прямо по центру, образовав достаточно просторный круг, застланный плащ-палатками и развёрнутыми спальными мешками. Могила, как суетливая хозяйка, старался над импровизированным «дастарханом», нарезая хлеб, открывая привезённые им из Донецка банки с соленьями и раскладывая консервы из остатков сухих пайков, которые умело вскрывал Виталик Семен. Руслану Грозу не было места на «кухне», и поэтому он пытался просто удобно разложить снедь так, чтобы каждому было легко дотянуться до своего пайка. Эту процедуру солдаты проводили ещё в Ханжонкове много раз в день, окончательно превратив общую солдатскую трапезу в некий общинный ритуал братания и преломления хлеба между некогда совершенно чужими людьми.
Пока бойцы оставшихся подразделений обустраивались, в зале появились гражданские люди с большими коробами и белыми мешками. Это активисты собрали у местного населения гуманитарную помощь, что в положении бойцов оказалось весьма кстати. Тёплые вязаные носки, свитеры и кофты, сотни рулонов туалетной бумаги, мясные и рыбные консервы, десятки упаковок чая, соли, сахара. Позже завезли смотанные в тюки одеяла и матрасы. Но самым главным подарком, конечно же, был табак в различных интерпретациях: от пачек махорки до блоков иностранных сигарет с фильтром.
Когда всё это было сложено в углу спортзала, вперёд вышла невысокая миловидная брюнетка не старше пятидесяти лет и обратилась к бойцам, вставшим из уважения со своих биваков и оставившим на время каждый свою суету.
– Ребята, – с еле скрываемым волнением начала она, – мы знаем, как ваша республика уже восьмой год живёт под обстрелами этих фашистских и бандеровских нелюдей, как страдают ваши детки, жёны, мамы и старики. – На этих словах она внутренним усилием попыталась остановить выбивающуюся из глаз слезу и продолжила: – И мы понимаем, каково вам идти в логово врага, когда ваш дом находится под обстрелами украинских ракет и снарядов. Но мы знаем и то, что вы вернётесь с победой и живыми. – Тут уже эмоции вконец захлестнули её, и женщина расплакалась, не стесняясь, утирала глаза кружевным платком, который сжимала в кулачке с самого начала своей речи.
Мужчины дружно захлопали и вслух стали благодарить её за тёплые слова.
Несколько успокоившись и взяв себя в руки, она продолжила:
– Друзья, мы привезли вам от имени областной организации «Народного фронта России» нашу скромную гуманитарную помощь и просим принять её.
Теперь перед бойцами вышел маленький капитан Нева, успевший остаться в одной оливковой тельняшке, шароварах, при домашних тапочках, и громко скомандовал окружавшей его толпе:
– «Народному фронту» и женщинам славного города Белгорода наше гвардейское – два коротких, один длинный: «Ура, ура, ура-а-а!»
Народ дружно, в унисон проревел басами приветствие, и затем раздались ещё более дружные аплодисменты…
* * *
После преломления хлеба и обязательного «пойдём покурим» начали укладываться. Чалый осмотрелся вокруг и, про себя пересчитав людей оставшегося в его распоряжении взвода, понял, что двоих нет: Андрея Хоменко и Виктора Гурова. Можно было предположить, что вечно неразлучные Хома и Гур просто стоят на свежем морозце, курят и скоро вернутся, но старый служака всё же решил выйти и проверить. Странно, но возле курительной урны никого не было, как не было никого и за углом здания, куда они могли отойти, прогуливаясь. Вернувшись в помещение, Чалый спросил у дневального о двух парнях, возможно, выходивших или входивших через турникет.
– Были такие, они в малый зал пошли. Нам, говорят, поговорить надо, вот и попросили старшего открыть им дверь на время. Эта комната направо по коридору, за углом.
Чалого, конечно, учили ещё в детстве, что подслушивать чужие разговоры и лезть в отношения между людьми недопустимо и отвратительно. Но это на гражданке и в сугубо мирное время. А тут на пороге война – и
