Ричард Длинные Руки – граф - Гай Орловский

Оба воина заворчали, Воломорд начал оглядываться на счастливцев, что пьют, как губки, я вскричал:

– Не спешите!.. Сперва попробуйте.

Я отыскал втулку с краном, умело вышиб пробку и тут же закупорил так плотно, что наружу не просачивалось ни капли. Цюрка первым подставил флягу, я открыл кран, из отверстия потекла тонкая струйка. Мы все разом жадно потянули ноздрями. Аромат ошеломляющий, сразу прочистилось в черепе, прибавилось сил, живости и даже вроде бы ума.

Я закрыл кран и протянул флягу Цюрке. Тот ухватил жадно, сделал глоток, глаза полезли на лоб, с трудом оторвал губы от горлышка и сказал хриплым голосом:

– Вино богов!

Воломорд торопливо совал свою флягу.

– Быстрее ты, черепаха!

Я наполнил и ее, мы некоторое время смотрели, как оба с жадностью хлещут драгоценное вино, наконец я предложил осторожно:

– Благородные герои, я могу доставить этот бочонок в ваши покои, чтобы здесь никто не наткнулся…

Цюрка оторвался от фляги, взгляд суровых глаз быстро пробежал по моему измученному лицу.

– Мне кажется, ты заслужил не один глоток этого вина. А потом иди к кузнецу…

Воломорд запротестовал:

– Ты чего? Такое вино этим свиньям?

Цюрка сказал благодушно:

– Да брось, Воломорд. Тоже мне, барон, ха-ха!.. Этот парень такой же, как и мы. Потому и попал в тюрьму. Иди, парень! Покоев у нас нет, лучше мы бочонок оставим здесь. Если кто остановит, скажи, что десятник Цюрка отпустил и что ты под моей защитой.

Воломорд пихнул меня в бок, я попятился, бормоча благодарности, призывал благословения на их головы, благоразумно не уточняя, чьи благословения, вдруг это сатанисты. Цюрка и Воломорд принялись наполнять фляги про запас, потом явно постараются бочонок еще и припрятать, а я выбрался из подвала и остановился, чувствуя холод во всем теле.

Замок взят, трупы защитников распластались в лужах крови. Ворота выбиты так страшно, словно в них угодил огромный метеорит. Даже камень стены, где были железные крюки, ощерился острыми обломками.

Луна еще в небе, быстро бледнеет, восточная половина неба уже посветлела. После темноты подземелья вообще светло, среди трупов я узнавал не только убитых воинов, но и челядинов, схватившихся за оружие. По двору бродят вооруженные люди, все хватались за мечи, завидев меня, но я вскидывал руки с железными браслетами, да еще нарочито звенел кольцами на ногах. Все разом успокаивались: освобожденный из темницы не может быть преданным сторонником захваченной в полон хозяйки.

Я указал на поставленную в центре двора виселицу и прокричал:

– Вот на ней хотели сегодня утром меня повесить!.. Спасибо, спасибо вам, доблестные освободители!

Из-за темной стены на крупном коне выметнулся рослый всадник. Завидев меня, придержал коня.

– А это еще кто?

Я указал на виселицу.

– Я тот, кто благодарен вам, как никто на свете!

Всадник оглянулся на виселицу. Жестокое лицо искривилось в свирепой усмешке.

– А, так это приготовлено для тебя, холоп? Вовремя мы прибыли, верно?

– Еще как верно, – ответил я с низким поклоном. – Отныне у вас нет более верного слуги!

– Надеюсь, – проворчал он с сомнением. – Служи верно, будешь вознагражден. Местные, дурачье, пробовали драться, пришлось их тоже уложить, хотя терпеть не могу тратить челядь. Сегодня прибудут из наших замков, но пока ты с уцелевшими бабами займись обустройством наших воинов.

Могучий, властный, он ронял слова медленно и веско, воины вокруг почтительно затихли и слушают с великим вниманием. Я наконец рассмотрел на его попоне герб Лангедоков – огненный медведь с топором в передних лапах – и стал вслушиваться и всматриваться особенно чутко.

Крупная фигура, массивная квадратная голова, огромные косматые брови, почти такие же огромные, как и усы, борода опускается скромным клином, сильно тронутые сединой волосы опускаются на плечи, закрывая шею от ударов. Круглый шлем плотно охватывает лоб, из-под него к переносице выскальзывают глубокие морщины, или, вернее, это от переносицы они поднимаются веером, глубокими трещинами рассекая лоб и прячась под широкий золотой обод.

Глаза графа Лангедока крупные, под ними огромные мешки, то ли от недосыпания, то ли барахлят почки. В любом случае придают ему вид крупного государственного деятеля. Нос тоже крупный, мясистый и, как у всех стариков, намного длиннее, чем был в молодости, нависает над усами.

Я засмотрелся на брови, в самом деле примечательные: как у филина, что торчат далеко в стороны, настолько волосы жесткие и длинные. Лангедок уже смотрел поверх моей головы, забыл о такой мелочи, конь понес его через пролом прямо в холл.

В холле Марманда и еще трое женщин замывают кровь, мраморные плиты весело и празднично блестят. На звон цепей Марманда вскинула голову, усталое лицо озарилось радостью.

– Дик!.. Ты все-таки выжил?.. Господи, как тебя изуродовали!..

– И не говори, – согласился я. – Какой дурак брякнул, что мужчин шрамы украшают?

Она быстро оглядела мои цепи.

– Поди, тяжело таскать? Пойдем в кузницу. Если Ипполит жив…

– То я сам ему вобью зубы в глотку, – сообщил я мрачно.

Она сказала торопливо:

– Не держи на него зла. Все считают, что это ты помог Касселю. Это сейчас видно, что ты ни при чем: сидел в подвале на цепи!

Дверь в кузницу распахнута, на пороге лежит вниз лицом парень с рассеченной головой, в руках тяжелый молот. Марманда осторожно переступила, я слышал, как она охнула. Не поворачиваясь ко мне, сказала скорбно:

– Все трое.

– А Ипполит?

– У него в руках меч.

– Дурень, – буркнул я зло. – С мечом еще и обращаться надо уметь…

В горне еще тлеют угли, оба подмастерья Ипполита заколоты прямо с молотами в руках. Похоже, пытались помочь кузнецу, но не видно, чтобы хоть одного из нападающих убили. Я быстро осмотрел инструменты, выбрал из полудюжины зубил самое острое. Марманда посматривала на меня с опасением.

– Что ты хочешь?

– Иду навстречу твоему желанию разбить мне цепи угнетателей, – объяснил я.

– Моему желанию?

– А что, не сумеешь поднять молот?

Она ответила с колебанием:

– Молот поднять сумею… но если промахнусь…

– Ты уж постарайся, – ответил я. – Мне столько раз кости ломали, что уже несколько надоел этот постоянный хруст.

Она вздохнула, я опустил руку на холодный металл наковальни. Другой рукой я приставил зубило острием к заклепке, Марманда вздохнула и с некоторым усилием взяла молот. Пока она примеривалась, в проеме возник широкий воин, за ним еще один. Оба загоготали, рассмотрев в полумраке женщину с молотом, один сказал благожелательно: