Становление спецслужб советского государства. 1917–1941 гг. - Николай Николаевич Лузан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Товарищи офицеры, вас ждет товарищ Меркулов, — объявил дежурный и снова склонился к телефону.
Судоплатов и Фитин поспешили в кабинет наркома госбезопасности, комиссара государственной безопасности 3‐го ранга Всеволода Меркулова. В нем помимо самого Меркулова находился его заместитель комиссар госбезопасности 3‐го ранга Богдан Кобулов. Оба были возбуждены. Коротко поздоровавшись, Меркулов, нервно теребя в пальцах карандаш, объявил:
— Товарищи офицеры с этого часа вы и весь личный состав переводитесь на военное положение! Я уже дал команду вызвать на службу всех ваших подчиненных. Вопросы?
— Это война, товарищ нарком? — решился спросить Фитин.
— В 3.15 немецкая авиация бомбила Севастополь. Бомбежке подвергся ряд городов Белоруссии, Украины и республик Прибалтики, — сообщил Меркулов, поиграл желваками на скулах и задохнулся от негодования.
— Войска Германии и ее сателлитов перешли нашу границу на всем ее протяжении. Идут упорные бои. Мерзавцы! Подло! Вероломно напали на нас. Вот же… — Кобулов выругался и грохнул кулаком по столу.
— Что наши войска?.. Как они? — с трудом произнес Судоплатов.
— Пока ясности нет. Но скоро узнаем. Лаврентий Павлович сейчас находится в Кремле. Товарищ Сталин проводит совещание, — сообщил Меркулов и, взяв себя в руки, потребовал: — Павел Михайлович! Немедленно! Сейчас же направить с грифом «молния» шифровки в первую очередь в берлинскую, швейцарскую, лондонскую и токийскую резидентуры! Ориентировать их на организацию работы в условиях военного времени!
— Есть! — приняли к исполнению Фитин.
— Павел Михайлович, с этого часа связь с ними поддерживать по каналам на особый — военный период! — дополнил Кобулов и уточнил: — Прежде всего это относится к берлинской резидентуре!
— Понял! Есть! — принял к исполнению Фитин.
— Основное внимание резидентов и находящихся у них на связи агентов сосредоточить на получении информации о том, где и какими силами немцы сосредотачивают свои основные удары! — продолжил Меркулов.
— Разрешите вопрос, товарищ нарком? — обратился Фитин.
— Да.
— На что ориентировать Рамзая?
— В первую очередь он должен выяснить, какова позиция Токио в вопросе поддержки Германии? Это вопрос, можно сказать, жизни и смерти!
— Я понимаю всю его важность, товарищ нарком, — заверил Фитин.
— Что касается тебя, Павел Анатольевич, — Меркулов обратился к Судоплатову. — Надо обобщить все материалы, что наработаны Эйтингоном во время поездки в приграничные районы. В нынешних условиях обстановки воссоздание специального разведывательно-диверсионного подразделения актуально как никогда!
— Такая работа уже начата, — доложил Судоплатов.
— Молодец, что не ждешь команды и работаешь на упреждение! — отметил Меркулов и потребовал: — Через три, нет, через два дня жду от тебя конкретные предложения по организации разведывательно-диверсионной деятельности в тылу противника, структуре подразделения и кадрам.
— Есть представить предложения! — коротко ответил Судоплатов.
— У меня все. Какие есть вопросы, товарищи?
— Вопросов нет. Задачи ясны, товарищ нарком! — последовал короткий ответ.
— Тогда за работу, товарищи! Война проверит, чего мы на самом деле стоим! — закончил совещание Меркулов и ждал возвращения Берии из Кремля.
В эти минуты Берия присоединился к Молотову, Тимошенко, Жукову и начальнику Главного политического управления Красной армии Льву Мехлису, они робкими тенями в 5.45 вошли в кабинет Сталина. Он как заведенный ходил из угла в угол. Их недоуменные взгляды были обращены к нему — непогрешимому, великому товарищу Сталину и вопрошали: «Как такое могло произойти? Что делать?» — и не получали ответа. Он не произнес ни слова. Трагизм произошедшей катастрофы давил на него гигантским прессом.
Таким Вождя соратники видели впервые. Он на глазах постарел. Рябое лицо осунулось, кожа приобрела землистый оттенок, губы кривила болезненная гримаса. В эти, одни из самых трагических минут в своей жизни Сталину нечего было сказать товарищам по партии.
В кабинете воцарилась невыносимо тягостная тишина. Прошла бесконечно долгая минута, и все заговорили одновременно. Одни проклинали Гитлера, другие обвиняли его в вероломстве и грозили самыми страшными карами. Сталин молчал и ушел в себя. Наконец эмоции утихли. Лицо-маска Вождя ожило, пошло трещинами и чужим голосом, в котором отчетливо звучал акцент, произнес:
«— Не провокация ли это немецких генералов?
— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? — ответил Тимошенко.
— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы бомбят и свои города, — сказал Сталин и, подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство» — так отложился в памяти Г. Жукова тот короткий разговор.
Звонить в немецкое посольство не пришлось. Шуленбург сам прибыл в Кремль. Молотов принял его в своем кабинете. Германский посол объявил, что ему поручено передать советскому правительству ноту следующего содержания:
«Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной армии, Германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры…»
Ноту подписал министр иностранных дел Германии Риббентроп.
Молотов вернулся в кабинет Сталина и сообщил присутствующим:
«Германское правительство объявило нам войну».
Иллюзии Вождя, что Провидение отпустило ему полгода на подготовку к решающей схватке с фашизмом, окончательно развеялись. Жестокая реальность заставила участников совещания собрать волю в кулак и заняться решением конкретных вопросов. Выслушав предложения Тимошенко, Жукова и Мехлиса, Сталин распорядился подготовить и направить в войска новую директиву. Она предоставляла командирам право вести ответный огонь, но не переходить советско-германскую границу. В Вожде еще теплилась наивная надежда на то, что Гитлеру удастся обуздать своих зарвавшихся генералов.
В те роковые для страны минуты Сталин все еще заблуждался как политик, но и военные — руководители Наркомата обороны также оказались не на высоте. Тимошенко и Жуков, подготовив директиву № 2, в 7.15 отправили ее в войска. Они требовали от командующих западными военными округами, черноморским и балтийским флотам совершить то, что уже было не в их силах.
«…Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск…»
В то время как Тимошенко и Жуков командовали несуществующими авиадивизиями и корпусами; при первом налете люфтваффе уничтожили на земле свыше тысячи самолетов и значительную часть бронетехники, стоявшую без маскировки под открытым небом, политики Сталин, Молотов и присоединившиеся к ним Микоян, Каганович, Вышинский, Ворошилов, Кузнецов и глава Коминтерна Димитров занялись организационными вопросами. Гнев и шок, вызванные вероломством германских правителей, прошли. Одним из первых их решений стало создание Ставки Главного командования во главе с Тимошенко. В ее состав вошли: Жуков, Ворошилов, Кузнецов, Буденный, Молотов и сам Сталин. По предложению Сталина Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о проведении мобилизации в стране, а западные округа стали
