Ленин и Инесса Арманд - Борис Соколов

Начала постепенно восстанавливаться также и способность чтения, которая была утрачена вместе с речью в период обострения болезни в марте 1923 года.

Он мог уже различать буквы и прочитывать слова; ему показывали для этого рисунки, и при взгляде на них он мог называть изображенные на них предметы и даже произносил фразы. Обыкновенно показывали рисунок с подписью, а затем без подписи, и он называл изображенный на рисунке предмет; он находил также самостоятельно соответствующие изображенному предмету словесные обозначения среди других написанных слов. Были начаты упражнения в письме левой рукой, что, особенно в данном случае, является значительной трудностью, но Владимиру Ильичу удалось осилить это препятствие, и он мог недурно писать левой рукой – писал буквы и слова и уже хорошо копировал слова».

Все эти упражнения проделывала с мужем Надежда Константиновна. И картинки показывала, и буквы выводила, держа его руку с карандашом в своей руке. Надеялась, что когда-нибудь вернется прежний Ильич, умный и деятельный.

2 сентября 1923 года Крупская писала Инессе Арманд: «Милая моя Инночка, не писала тебе целую вечность, хотя каждодневно думала о тебе. Но дело в том, что сейчас я целые дни провожу с В., который быстро поправляется, а по вечерам я впадаю в очумение и неспособна уже на писание писем. Поправка идет здоровая – спит все время великолепно, желудок тоже, настроение ровное, ходит теперь (с помощью) много и самостоятельно, опираясь на перила, поднимается и спускается с лестницы. Руке делают ванны и массаж, и она тоже стала поправляться. С речью тоже прогресс большой – Ферстер и другие невропатологи говорят, что теперь речь восстановится наверняка, то, что достигнуто за последний месяц, обычно достигается месяцами. Настроение у него очень хорошее, теперь и он видит уже, что выздоравливает, – я уж в личные секретари к нему прошусь и собираюсь стенографию изучать. Каждый день я читаю ему газетку, каждый день мы подолгу гуляем и занимаемся…»

Столь же оптимистично был настроен и Зиновьев, когда 26 сентября 1923 года выступал на партийном совещании: «Примерно с 20 июля началось улучшение в состоянии здоровья Владимира Ильича, которое до сих пор развивается и с каждым днем становится заметнее… Три дня как он уже самостоятельно ходит, а рядом с ним один из товарищей на всякий случай… Он совершает прогулки на автомобиле… В худшем состоянии дело с речью – но и тут идет улучшение… Что касается самостоятельной речи, то теперь это плохо… Когда началось улучшение, дело было так, что он одного слога не мог произнести из двух букв. Теперь и здесь начинается улучшение…

Поднимался вопрос о переезде Владимира Ильича куда-нибудь на юг. Мы все предлагали на юг, но врачи против этого, а главное, Владимир Ильич против этого. Осипов говорит, по-видимому, он в личной жизни консервативный человек и решительно против всякого юга…

Владимиру Ильичу читают газеты, сначала с пропусками, теперь стали без пропусков. Ему прочитывают оглавление газеты, и он выбирает, что ему читать и что не читать… Относительно рурских событий (оккупации Рура французскими войсками. – Б. С.) Надежда Константиновна его ввела в курс событий и потом прочла ему. Он большого удивления не выразил. По поводу того, что на Украине у богатых мужиков отбирают излишки, он выразил большое неудовольствие, что это не было сделано до сих пор. Он отлично отдает себе отчет в своем состоянии и бережет себя очень… он дирижирует лечением, бережет себя…

Врачей он разгоняет вокруг себя, и с трудом им удается выслушать его (т. е. послушать сердце и легкие. – Б. С.)… Они в конце июня давали отзывы крайне пессимистические, не оставлявшие ни одного процента надежды на хороший исход. Но со средины июля пошло дело к улучшению и не останавливалось».

Конечно, Григорий Евсеевич, выступая перед достаточно большой, хотя и партийной аудиторией, всей правды не говорит. На самом деле и газеты Ильичу читают, конечно же, с изъятиями, и, что читать, он показывает во многом наугад. И уж, безусловно, почти лишенный дара речи Ленин дирижировать своим лечением никак не может. Да и медицинских знаний у него для роли дирижера и до «кондрашки» явно недоставало. Но в целом Зиновьев дал сравнительно объективную картину состояния Ленина и, вероятно, как и многие из ленинского окружения, все еще верил в выздоровление вождя.

Однако осень подходила к концу, а Ильич по-прежнему оставался в почти младенческом состоянии. Если 13 сентября Надежда Константиновна еще с некоторым оптимизмом сообщала Инне Арманд: «У нас поправка продолжается, хотя все идет чертовски медленно…», то уже 28 октября в письме проскальзывали тревожные нотки: «…Парк опустел, стало в нем скучно. Летом народ толкался, теперь никого нет, и В. тоскует здорово, особенно на прогулках. Каждый день какое-нибудь у него завоевание, и все как-то продолжаем висеть между жизнью и смертью. Врачи говорят – все данные, что выздоровеет, но я теперь твердо знаю, что они ни черта не знают, не могут знать».

В своем скептицизме по отношению к докторам Крупская оказалась права. Неведомый недуг подтачивал организм Ленина быстрее, чем думали окружающие. Ведь в Политбюро полагали, что, хотя полное выздоровление вождя вряд ли возможно, но стабильное состояние его здоровья, после того как удалось купировать июньский приступ, продлится неопределенно долго.

Надежда Константиновна в опубликованном лишь в 1989 году мемуарном очерке «Последние полгода жизни Владимира Ильича» отмечала: «И говорили мы еще о том, что надо запастись терпением, что надо смотреть на эту болезнь все равно, как на тюремное заключение… Потому-то я и говорила Владимиру Ильичу, что болезнь надо рассматривать как тюрьму, когда человек поневоле на время выпадает из работы». Она не знала, что жить Ленину осталось недолго и выйти на свободу из новой «тюрьмы» уже не удастся.

18 октября Ильич попросил отвезти его в Москву. Переночевал в своей кремлевской квартире, на следующий день съездил на автомобиле на сельскохозяйственную выставку, но экскурсии помешал дождь. Затем вернулись в Кремль за отобранными книгами и вернулись в Горки. Это был последний визит Ленина в столицу.

В ноябре 1923 года короткую записку Крупской прислал Троцкий. Не в пример Сталину, Лев Давидович обращался очень вежливо: «Дорогая Надежда Константиновна! Пересылаю Вам американское предложение, – относительно лечения В. И., – на случай, если оно Вас заинтересует. Априорно говоря, доверия большого к предложению у меня нет. С товарищеским приветом – Л. Троцкий». Что именно предлагали американские эскулапы, мы не знаем. Но не приходится сомневаться, что оценка Троцкого была справедливой. Тогдашняя медицина была бессильна помочь Ленину. Впрочем, и сегодняшняя, наверное, тоже. Разве что довольно экзотическое и в наши дни шунтирование пораженных сосудов головного мозга, да и оно могло лишь ненадолго отсрочить конец.