Зубы Дракона - Эптон Синклер

Ланни мог участвовать в разговоре только половиной своего разума, в то время как вторая половина была занята мыслью: «А не звонит ли Фредди в настоящее время».

Но Фредди не звонил.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Не умолкну ради Сиона

Когда мистер и миссис Ирма Барнс год назад посещали Берлин, они были любимцами гламурного общества, и все важные люди были рады развлекать их. Но теперь социальная погода изменилась. Бушевала гроза, и никто не знал, куда ударит молния. Весь город знал историю Йоханнеса Робина. И кто ведал, какие признательные показания он, возможно, сделал, или что было найдено в его бумагах? Многие люди имели дело с ростовщиками, но не хотели, чтобы эти дела стали известны. Эти дела бывают различного рода, в которые лучше не заглядывать Государственной тайной полиции, и люди тщательно избегают любого, кто мог бы очутиться под наблюдением этого ужасного учреждения.

Кроме того, Ирма и Ланни были взволнованы, а взволнованные не очень хорошая компания. Прошло еще несколько дней, и к ним пришла уверенность, что случилось что-то страшное с Фредди. Конечно, он мог быть сбит грузовиком, или избит и ограблен одним из обитателей Asyl fur Obdachlose[148], который подозревал, что у Фредди могут быть деньги. Но гораздо более вероятно, что еврей и социалист попал под каток коричневого террора. Перед ними стояло много вопросов. Знал ли Геринг об этом. И если да, то было ли это вероломством, или просто предосторожностью против вероломства с их стороны? Хотел ли Геринг держать его в заложниках до завершения сделки? Или Фредди должен остаться в заключении в течение длительного времени?

Чем больше Ланни думал об этом, тем больше запутанностей он обнаруживал. Может ли, там идти борьба между двумя могущественными нацистскими вождями? Может, Геббельс пришёл в ярость, потому что Геринг захватил пленника? Может, он схватил Фредди для того, чтобы помешать Герингу и предотвратить его сделку? Если это так, то, что Ланни должен делать? Что может простой человек в битве гигантов, кроме, как разбить голову о летящий камень или о вырванное дерево? Ланни не мог пойти и спросить Геббельса, потому что это будет нарушением своего обещания Герингу.

Нет, если и идти к кому-нибудь, то только к Герингу. Но имел ли он право, чтобы сделать это? Было ли это частью сделки, когда министр-президент Пруссии и обладатель шести или восьми других важных постов должен был отложить свои многообразные обязанности и следить за несчастиями в семье еврейского Schieber? Всё, что Геринг был обязан сделать, это оставить их в покое, и ему было легко сказать: «Мистер Бэдд, я ничего не знаю об этом деле и не имею никакого желания знать». И что мог Ланни ответить: «Я не верю вам, Exzellenz!?»

Было ясно, что единственное, чего мог добиться Ланни, это привлечь внимание гестапо к семье Робинов. Если им будет приказано искать Фредди, то они должны опросить его друзей. Они могли бы попросить Ланни предоставить список этих друзей. И что должен сказать Ланни? «Я вам не верю, meine Herren von der Geheimen Staats Polizei[149]»? С другой стороны, если дать им имена, то всех этих друзей могут бросить в концентрационные лагеря. Жена Йо-ханнеса пряталась у одного из своих бывших служащих. Если гестапо получит их список и выловит их, из которых большинство евреи и, несомненно, обладающие секретами Йоханнеса и его компаньонов. Кто может догадаться, что они могут раскрыть, или, что кто-нибудь из них может выдумать при новых научных формах пыток?

Ланни и его жена приняли участие в грандиозной церемонии инаугурации министра-президента Пруссии. Их встретил обер-лейтенант Фуртвэнглер и представил министриальдиректору доктору X и генералу и кавалеру фон Y. Они были окружены гитлеровцами в великолепных мундирах, украшенных орденами и медалями, которые вели себя с достоинством и даже с шармом. Очень трудно себе представить, что они были самыми опасными злодеями в мире! Ирма в своей душе не могла в это поверить, и, когда она и Ланни ехали после торжеств, то они немного поспорили, как это бывает у супружеских пар.

Ирма была дочерью цивилизации. Когда она подозревала преступление, то обращалась в полицию. Но теперь сама полиция оказалось преступной! Ирма слышала, как красные и розовые друзья Ланни ругали полицию всех стран, и это её раздражало. Следы этого раздражения остались в ее душе, и Ланни должен был воскликнуть: «Боже мой, Геринг сказал мне сам, что хотел бы найти сотню родственников и друзей Йоханнеса и пытать их?»

«Да, дорогой», — ответила жена в той мягкой манере, которая может только раздражать. — «А может быть, он пытался тебя напугать?»

«Иисус!» — взорвался он. — «В течение многих лет я пытался объяснить миру, что такое нацисты, и теперь оказывается, что не смог убедить даже собственную жену!» Он видел, что обидел ее, и ему сразу стало её жаль.

Он прошел через все это со своей матерью ещё десять лет назад. Бьюти никогда не могла поверить, что Муссолини был так плох, как его изображал её сын. Она всегда представляла итальянского беженца, как неумеху и бездельника. Собственные друзья Бьюти, приехавшие из Италии, рассказывали, что всё стало лучше, улицы чистые, поезда приходят во время. Наконец, она поехала и увидела всё сама. Видела ли она, как кого-то били, или какие-либо признаки террора? Конечно, нет!

А теперь, то же самое было в Германии. Куда бы вы ни поехали, вы видели идеальный порядок. Люди выглядели чистыми и хорошо накормленными. Они были вежливы и дружелюбны, короче, это была очаровательная страна, которую было приятно посетить. И как можно было поверить в эти сказки об ужасах? У Ирмы боролись два чувства, ей хотелось верить в справедливость и ей навязывалось то, что не хотел воспринимать её разум. Думая о том, что можно сделать для бедного Фредди, ей пришла блестящая идея.

— А может мне пойти и поговорить с Герингом?

— Ты хочешь воззвать к его лучшим чувствам?

— Ну, я думаю, что я могла бы рассказать ему о Робинах.

— Если ты придешь к Герингу, он захочет от тебя только одно, и это не будет рассказом о каких-либо евреях.

Что могла Ирма сказать на это? Она знала, что если она откажется верить в это, то она рассердит мужа. Но она упорствовала: «Попытка причинит какой-либо вред?»

«Это может нанести огромный вред», — ответил антифашист. — «Если ты ему откажешь, он будет в ярости и отомстит за оскорбление, наказывая Робинов».

— Ты, правда, знаешь, что он такой человек, Ланни?

«Я устал рассказывать тебе об этих людях», — ответил он. — «Спроси княгиню Доннерштайн, она тебе и не то расскажет!»

Сейчас пребывание в Берлине не доставляло им никакого удовольствия. Они сидели в своих комнатах и ждали телефонного звонка, они ждали письма. Они не могли ни о чем думать, кроме как о том, что может ухудшить положение. А ничего не делать казалось им отвратительным. Они думали: «Даже если он в концентрационном лагере, то должен найти способ передать весточку. Ведь можно найти охранника, который польстится на взятку!»

Ланни беспокоил вопрос: не поступает ли он недобросовестно по отношению к Йоханнесу, не сообщая ему об этой новой ситуации? Ведь он заверил Йоханнеса, что с его семьей всё было в порядке. Должен ли он снова увидеть пленника и сообщить: «Фредди исчез»? Но это будет равносильно доносу в гестапо. И тогда возникнет снова тот же круг проблем. Даже если он проинформирует Йоханнеса, что сможет Йоханнес сделать? Скажет ли он: «Нет, Exzellenz, я не буду подписывать документы, пока я не узнаю, где мой младший сын. Давайте пытайте меня, если вам угодно». На это, вероятно, Геринг должен ответить: «Я понятия не имею, где ваш сын, я пытался найти его, но это так и не удалось. Давай подписывай или готовься к пыткам!»

Мучительная вещь, за что бы ни хотел взяться Ланни, он мог навлечь беду на семью и друзей Робинов. Друзья или родственники, были ли они все уже в списках гестапо или могли попасть в них! Следят ли за ним? Пока он не видел никаких признаков этого, но это не доказывает, что слежки нет, или, что она не может начаться с его следующего шага на улице. Люди, которых он мог бы увидеть, кем бы они ни были, будут знать об опасности, и их первая мысль будет: «Um Gottes Willen170, идите куда-нибудь еще».

Родители Рахели, например. Он знал их имена, и они были в телефонной книге. Но Фредди сказал: «Никогда не звоните им. Это подвергнет их опасности». Семья не была социалистами. Отец был мелким адвокатом, и вместе со всеми другими еврейскими адвокатами, ему было запрещено заниматься своей профессией. Таким образом, он был лишен средств к существованию. Что случится, если телефонный звонок прослушают? Или, если богатый американец посетит третьеразрядный многоквартирный дом, где евреи были презренными жильцами и за ними шпионили. Где нацисты хвастались, что у них в каждом доме есть приверженцы, которые отслеживают арендаторов и докладывают обо всех подозрительных или даже необычных событиях? Коричневый террор!