Зубы Дракона - Эптон Синклер

Йоханнес сказал это, не моргнув глазом. А Ланни ответил, не меняя тона или выражения лица: «Я погляжу, можно ли их достать».

Rote Tinte! «Вот умный шельмец!» — Подумал Ланни. — «Его ум работает как молния». Йоханнес в присутствии офицера СС и двух рядовых, ощущая страх и горе после судьбоносного решения в своей жизни, смог придумать способ, чтобы сказать Ланни то, что хотел, да так, чтобы враги не догадались, что он сказал!

Пятнадцать лет Ланни и его старый друг наблюдали за экспериментом в Советском Союзе и спорили об этом. Йоханнес, имея отрицательное отношение к эксперименту, развлекался, собирая иронические рассказы. Чтобы их повторить доверчивому Ланни, и через него довести до двух своих заблудших сыновей. Одна такая история была связана с двумя немецкими деловыми людьми. Один из которых собирался совершить путешествие в пролетарской рай, и пообещал своему другу написать полный отчет о том, что он там увидел. «Но», — возразил друг: «вы не посмеете писать правду, если она будет неблагожелательной». Другой ответил: «Мы организуем это так, я буду писать вам, что все в порядке, и если я напишу это черными чернилами, это правда, а если красными, то наоборот». Так они условились о связи. В должное время его друг получил письмо, написанное черными чернилами, с описанием чудес пролетарского рая. «Все довольны, все бесплатно, на рынках полно продовольствия, в магазинах изобилие товаров, есть только одна вещь, которую я не смог найти, и это красные чернила».

Когда Ланни и обер-лейтенант ехали в отель, последний спросил: «А зачем ему красные чернила?»

Ланни, который не отличался тупоумием, объяснил: «Он ведет дневник и записывает его красными чернилами, чтобы не смешивать его с другими бумагами».

Офицер ответил: «Никто не может вести дневник в тюрьме. Они, безусловно, у него его отнимут».

Обер-лейтенант был обязан доложить своему начальнику о результатах поездки, это означало, что Ланни должен был ждать. Его привезли в отель всего за несколько минут до двух часов. Оттуда он позвонил жене и сказал ей: «Я видел нашего друга, он в порядке, я думаю, что все вопросы могут быть решены. Не спеши». Он послал телеграммы своей матери, отцу и Рику. «Видел нашего друга. Поверьте, проблемы решены». Он решил не использовать кодовые имена. Если гестапо заинтересуется, пусть знают, что он говорит, и кому. Он позвонил Генриху и сообщил: «Я думаю, что все вопросы улажены, и я благодарен за помощь вам и вашим друзьям. Меня просили держать этот вопрос в тайне, так что я не могу сказать больше». Это удовлетворило идеального молодого бюрократа.

Во второй половине дня вышли газеты, содержавшие историю ареста Йоханнеса Робина, обнародованную прусским правительством. Восемьдесят миллионов немцев, за исключением детей и нескольких недовольных, узнали, что еврейский Schieber был пойман при попытке вывезти деньги из страны на своей яхте. Восемьдесят миллионов немцев, за исключением детей и нескольких недовольных, каждый день будет продолжать верить заявлениям, сделанным официальными властями, хотя эти заявления будут тщательно продуманной фикцией. Это был новый тип мира для живущих в нем, и пока у Ланни было только одно желание, быстрее этот мир покинуть.

Ирма вернулась домой в середине дня, и он пригласил ее на автомобильную прогулку. Он не чувствовал себя связанным обещаниями, данными бандиту, так что он рассказал ей всё, добавив: «Если ты хоть намекнешь об этом кому-нибудь, то здесь это может стоить Йоханнесу и его семье жизни». Ирма слушала с широко раскрытыми от ужаса глазами. Это было похоже на то, что она читала про Борджиа. Он ответил, что ничего в истории нельзя сравнить с тем, что происходит сейчас. Потому что никогда раньше у варваров не было достижений современной науки.

«Как ты думаешь, Геринг возьмёт эти деньги себе?» — спросила она.

«Все едино», — ответил он ей. — «Геринг это Германия, и Германия это Геринг, желает ли он этого или нет. Нацисты истратят всё, что имеют немцы».

— Но деньги за рубежом! Что он будет с ними делать?

— У них есть сеть агентов в других странах, и, несомненно, агентов будет больше. Кроме того, если что-то пойдет не так, то Геринг улетит, и ему будет приятно иметь деньги, отложенные на чёрный день, и быть в состоянии провести безбедную старость в Париже или Буэнос-Айресе.

— Для Йоханнеса будет мукой, потерять все деньги! Мой отец умер бы прежде!

— Твой отец никогда не оказался бы в таком положении. Йоханнес был слишком доверчив. Он думал, что сможет всё уладить дипломатически. Но эти ребята уже опрокинули стол переговоров. Они имеют то преимущество, что никто не может поверить, что они такие плохие, какими они являются на самом деле. Если ты и я завтра окажемся в Париже или Лондоне и расскажем эту историю, то нацисты назовут нас лжецами, и девять человек из десяти поверят им.

Они вернулись в отель, ожидая звонка Фредди. Но он не позвонил, а вечером пришел на ужин полковник Эмиль Мейснер. Он прочитал в газетах о деле Робина, и ему не пришло в голову сомневаться в словах правительства. Он сказал, что при республике было много взяточничества и фаворитизма, но теперь, по-видимому, законы будут применяться и к богатым, а не только к бедным. Этот высокий, суровый на вид прусский офицер выразил вежливое сожаление, что такое несчастье свалилось на родственника Ланни. Гостеприимный хозяин сухо ответил, что у него есть основания надеяться, что все вопросы будут вскоре улажены, и что ему было предложено держать всё в тайне. Эмиль принял это, как и Генрих. Все хорошие немцы должны действовать также.

Эмиль свободно говорил о новом Regierung. Он презирал Республику, но подчинялся её приказам, потому что это было обязанностью офицера. Теперь Адольф Гитлер стал его главнокомандующим, и надо было подчиняться ему, как бы ни нравились его манеры. Но Эмиль был уверен, что рассказы о злоупотреблении властью были сильно преувеличены и в злонамеренных целях. Там могли бы быть эксцессы, как при любом правительственном перевороте. Но важно было то, что Германия была спасена из когтей красных, и каждый цивилизованный человек обязан за это благодарить нового канцлера. Ланни не стал возражать, а напротив, сказал, что он и его жена были очень впечатлены тем, что они нашли в этой стране.

Они ждали до позднего вечера звонка от Фредди, но никто не звонил, и они пошли спать, размышляя об этом. Несомненно, он не хотел рисковать, и, возможно, также боялся их беспокоить. Но плохо было то, что они не могли сообщить ему новости, которые его сильно бы порадовали. Ланни был готов заявить, что он наткнулся на прекрасного Бугро!

Наступило утро, и в газетах появились редакционные статьи о деле еврейского Schieber. В Гитлерлэнде все новостные статьи были редакционными, и были полны ненависти и злобных угроз. Наконец, подлые предатели почувствуют суровую руку закона. Наконец, мерзкие семитские паразиты будут сметены с прекрасного тела Германии! Der Angriff особенно торжествовала. Здесь было доказано всему миру, что национал-социализм делает, что говорит, и что тайная еврейская плутократия больше не правит фатерландом! Ланни перевел слова, которые действительно казались абсурдными в силу их злобности. «Мистер Рот в печатном виде не вызывает симпатию», — заметил он.

Завтрак, и до сих пор нет звонка от Фредди. Они не хотели выходить из номера, не дождавшись от него звонка. Ирма занялась укладкой волос и маникюром. Ланни почитал немного, написал несколько писем, бродил и волновался. Их пригласили на обед в берлинском доме графа Штубендорфа, и им пришлось уйти. Ирма сказала: «Кларнет может позвонить еще раз, или он может написать нам».

Пока ехали во дворец, они могли обсудить различные варианты молчания Фредди. Геринг мог его арестовать. Или коричневорубашечники могли его захватить, не поставив в известность Геринга об этом. Фредди был еврей и социалист, и одного этого было достаточно. Ирма предположила: «А может, Геринг хочет держать всю семью в своих руках, пока он не будет готов их выпустить?»

«Все возможно», — ответил Ланни, — «Кроме того, что я не могу себе представить причин, почему Фредди не звонит нам, если он на свободе».

Это, конечно, испортило их обед. Честно говоря, обед был не особенно хорош, и компания была не особенно хороша. Если только не было предметом гордости быть гостем высокопоставленного Юнкера. Отношение графа не отличалась от позиции Эмиля. Он был винтиком в машине рейхсвера и повиновался приказам. Его особой заботой было вырвать район своего поместья из рук поляков. Он знал, что Ланни благожелательно относился этой цели, но даже при этом, он мог только с осторожностью говорить об этом. Канцлер дал понять в своей миролюбивой речи, что обязанностью хороших немцев было оставить в покое разговоры о границах, а сосредоточиться на праве фатерланда на равенство вооружений. Выразив сожаление по поводу затруднительного положения еврейского родственника Ланни, граф Штубендорф рассказывал о своих других друзьях, о состоянии своего урожая и возможностях его сбыта. А что отец Ланни думает о перспективах восстановлении мировой экономики?