Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики - Майкл Муркок

— Когда?

— Сейчас же. Пока все вы не обессилели и не обезумели.

— Я, — сказала Томико.

— Никто, — сказал Харфекс.

— Я не смогу, — сказал Мэннон. — Слишком… напуган. Могу разбить джет.

— Возьмите с собой Эскуану. Если мне удастся добиться своего, он послужит медиумом.

— Координатор, вы одобряете план Сенсора? — строго по уставу спросил Харфекс.

— Да.

— Я не одобряю. И, несмотря на это, полечу с вами.

— На мой взгляд, Харфекс, у нас нет другого выхода, — сказала Томико, взглянув на лицо Осдена: уродливая белая маска преобразилась, она горела страстным, словно любовным, нетерпением.

Оллеру и Дженни Чонь, засевшие за карты, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о постели, о множащемся страхе, заверещали, будто испуганные дети:

— Это существо в лесу, оно ведь возьмет и…

— Темноты перепугались? — издевательски ухмыльнулся Осден.

— Да посмотрите на Эскуану, на Порлока, на Аснанифойла даже…

— Вам «это» не сможет причинить вреда. «Это» — просто импульс, минующий синапсы[30], ветер, минующий ветви. Дурной сон, и всё.

Они взлетели в гелиджете; в кормовом отсеке прежним глубоким сном спал, свернувшись калачиком, Эскуана. Томико вела корабль, Харфекс и Осден молча вглядывались вперед, в темную линию леса, отделенную неуловимо-мрачными милями залитой звездным светом равнины.

Они приблизились к черной линии, пересекли ее; теперь под ними лежала тьма.

Томико нашла место для посадки и стала снижаться, заставляя себя преодолеть неистовое желание набрать высоту, уйти, сбежать. Здесь, в лесу, огромная жизнеспособность растения-мира ощущалась гораздо сильнее, и паника его обрушивалась необъятными черными волнами. Впереди виднелось тусклое пятно, голая вершина холмика, едва возвышавшегося над обступившими его черными очертаниями — не-деревьев; укорененных; частей единого целого. Она посадила гелиджет в прогалину, посадила скверно. Ладони скользили по рукояткам будто намыленные.

Теперь их обступил чернеющий во мраке лес.

Томико съежилась от страха и закрыла глаза. Эскуана стонал во сне. Харфекс, часто и громко дыша, сидел, будто оцепенев; он не пошевелился и когда Осден потянулся мимо него к дверце и открыл ее.

Осден поднялся, замер, ссутулившись, в проеме: спина и забинтованная голова едва виднелись в тусклом свете приборной панели.

Томико затрясло. Она не могла поднять глаз. «Нет, нет, нет, нет, нет, нет, — твердила она шепотом. — Нет, нет, нет».

Неожиданным мягким движением Осден качнулся из проема вниз, в темноту. Его не стало.

«Я иду!» -сказал мощный голос, не звуками.

Томико вскрикнула. Харфекс зашелся в кашле, он, казалось, хотел встать, но так и не смог.

Томико сжалась в комок, целиком сконцентрировалась в незрячем глазе своего чрева, средоточии ее существа; вне был страх — ничего, кроме страха.

И страх исчез.

Она подняла голову, медленно расцепила пальцы. Села, выпрямилась. Темная ночь, звезды сияют над лесом, и ничего больше.

— Осден, — позвала она, но голос ее не слушался. Позвала снова, громче; так квакает лягушка-бык в брачный период. Ответа не было.

До нее стало доходить, что с Харфексом что-то неладно. Попыталась нащупать в темноте его голову — тот сполз с сиденья, как вдруг в мертвой тишине в кормовом отсеке гелиджета раздался голос. «Получилось», — сказал он.

Это был голос Эскуаны. Томико включила внутреннее освещение, посмотрела — Инженер спал, свернувшись калачиком, полуприкрыв рот ладонью.

Рот открылся и заговорил. «Все хорошо», — сказал он.

— Осден…

— Все хорошо, — сказал мягкий голос устами Эскуаны.

— Где вы?

Молчание.

— Вернитесь. Ветер крепчал.

— Я останусь здесь, — сказал мягкий голос.

— Вам нельзя оставаться…

Молчание.

— Вы окажетесь один, Осден!

— Слушайте, — голос стал более слабым, невнятным, он словно терялся в шуме ветра. — Слушайте. Я желаю вам добра.

Она окликнула его, но ответа не было. Эскуана спокойно лежал. Харфекс лежал еще спокойнее.

— Осден! — крикнула она, высунувшись из проема в темное, сотрясаемое ветром молчание леса-бытия. — Я вернусь. Я должна доставить Харфекса на базу. Я вернусь, Осден!

Молчание и ветер в листьях.

Они завершили предписанную инспекцию Мира 4470, восемь из них; на это потребовался еще сорок один день. Первое время Аснанифойл и кто-нибудь из женщин ежедневно отправлялись в лес, разыскивая Осдена в окрестностях лысого холмика, хотя Томико в глубине души не была уверена, на какой именно холм они сели той ночью, попав в самое сердце взвихренного ужаса. Они оставили для Осдена груды запасов, еды на пятьдесят лет, одежду, палатки, инструмент. Продолжать поиски они не стали: не существует способа найти единственного человека, скрытого в бесконечном лабиринте темных коридоров, оплетенных лианами и устланных корнями, — если тот хочет скрыться. Они могли пройти мимо на расстоянии вытянутой руки и так его и не увидеть.

Но он там был, ибо страха больше не было.

Рациональная Томико, которую опыт страшного знакомства с бессмертным не-сознанием научил еще выше ценить доводы разума, пыталась понять рассудком, что же сделал Осден. Но слова ускользали из-под контроля. Открыл себя страху и, впустив, преодолел его? Сдался на милость того, что чуждо, и безоговорочной капитуляцией предотвратил беду? Научился любви к Другому и тем самым обрел целостность личности?.. Всё же не те это слова, которыми полагалось бы говорить рассудку.

Люди из Инспекционной бригады бродили под деревьями по бескрайним колониям жизни, их окружало дремотное безмолвие, тягостное спокойствие, полуосведомленное о них и полностью к ним безразличное. Здесь не существовало времени. Не имели смысла расстояния. «Будь времени в достатке и пространства…»[31] Планета обращалась меж солнечным светом и великой тьмой; ветры зимы и ветры лета гнали тонкую блеклую пыльцу за спокойные моря.

Много инспекций, лет и световых лет спустя «Гам» вернулся в место, которое несколько столетий назад было портом Смеминг. Там еще нашлись чиновники, чтобы выслушать (скептически) рапорты членов бригады и запротоколировать ее потери: Биолог Харфекс, скончался от страха, и Сенсор Осден, остался колонистом.

Побросаю-ка я кости… (Рассказы)

Samuel R. Delany

TIME CONSIDERED AS A HELIX OF SEMI-PRECIOUS STONES

James G. Ballard

THE CLOUD-SCULPTORS OF CORAL D