Когда наступит вчера - Владимир Свержин

– А какова задача-то? – не удержался от вопроса урядник.

– Улучшение жизни человечества, – легко, словно между прочим, бросил я. – Всего человечества в целом.

– Благое дело, – вздохнул Несусветович. – Столько еще всякой мрази в природе людской! А вот хоть огнем жги, хоть варом заливай, – всё одно лучше не станет.

– Очень верное замечание, – с усмешкой согласился я. – И вот, чтобы избегнуть этой мерзости, к голове каждого должна быть приделана нить – вон как к Финнэсту, и через нее всем и каждому будет внушаться, что правильно, а что нет, как следует поступать, а как не следует. По сути, даже холодно, или жарко, – можно будет контролировать из единого центра, поскольку, если мозг не воспринимает сигналы организма, ему всё равно, как обстоят дела вокруг, на самом деле.

– И кто ж судьей-то над всеми стать решится? – испуганная нарисованной мною мрачной картиной, вздрогнула Оринка.

– А никто, – пожал плечами я. – Ведь чем судья, по идее, отличается от любого встречного-поперечного? Тем, что он отвечает за свои решения. А Макрас за что отвечает? Да ни за что. Души у него нет, а все убеждения, понятия о том, что хорошо, что плохо, – своеобразное наследство старого мага. Мне не довелось знавать этого чудака-книгочея, но хочется верить, человеком он был хорошим.

Однако энергия его иссякает, а сделать нужно еще ого-го сколько. И вот тут-то на сцене появляется остров Алатырь, он же Буян, он же коса Тузла. Судя по тому, что нам удалось выяснить, этот самый Тузл, или же коса, отдельно от него, уже не одну сотню лет, а может, и не одну тысячу, продолжает успешно функционировать, выдавая на-гора огромное количество магической энергии. Я уверен, что превращение орехов в золото и драгоценные камни – это всего лишь побочный эффект проявления его волшебной силы. Всё равно что жарить яичницу на вулкане.

Именно эта мощь, а не какая-то материальная или же стратегическая выгода, и нужна мурлюкам, вернее, их Генеральному Майору, а через него – Макрасу. Но если Тузл, по странной прихоти судьбы, в той или иной форме жив, то, я полагаю, после колонизации его острова установки Уиллгейса в мозгах его порождения могут смениться на мироощущение Тузла. Таким образом, мы получим бездушное творение холодного человеческого разума, имеющее практически неограниченный запас энергии и планирующее, с самыми благими намерениями, в силу заложенной программы, взять под контроль всё, что шевелится.

– Ну а что не шевелится, типа расшевелить и проконтролировать, – вставил Ратников. – Ну а Барсиад-то здесь в натуре при чем?

– Как говаривал мистер Холмс, «элементарно, Ватсон»! Остров Алатырь относится к исконно субурбанским землям. А поскольку поступления с него составляют основу бюджета страны – король Барсиад ни за какие коврижки не согласился бы впустить туда чужаков. Попытка захватить остров силой сама по себе чревата изрядными трудностями. А если вспомнить, что, по издавна существовавшему договору, за Субурбанию вступится Грусь, то и вовсе глобальной войны не избежать. Но, как говорят математики, если при заданных условиях задача не решается – необходимо изменить условия.

Юшка-каан наивно полагает, что именно ему в угоду мурлюки расчистили и трон, и место вокруг него. Но скорее всего это не так. Последние годы этого умника холили и лелеяли для исполнения прописанной роли, как индюшку для рождественского ужина. Согласно плану Макроса, король исчезает, Юшка занимает трон. Мурлюки, по новому оборонительно-наступательному договору, подминают под себя остров Алатырь. Дальнейшая судьба Юшки, по-хорошему, вряд ли заботит кого-либо, кроме него самого. Усидит – слава Богу, будет лояльный государь. Если нет – никогда не поздно переквалифицировать его в мышеловы. План, на мой взгляд, вполне логичный и не лишенный элегантности. Но мы, своим негаданным появлением, и Кукуев сын, благодаря своей звериной осторожности, смешали все карты, и сыграть ими пока не удается никому.

Дорога, накатанная множеством возов и утрамбованная сотнями копыт, стелилась под ноги волшебных скакунов во всей своей красоте. Она тянулась меж готовых к жатве полей, меж садов, полных яблонь и груш, нависших поверх дощатых заборов. Она текла через небольшие уютные поселки с хозяйками на обочине, голосисто предлагающими каждому проезжему нехитрые плоды своих повседневных трудов. Уж сколько художников живописало эту неказистую, пыльную, затоптанную полоску земли, но всё равно, глядя на нее, особо же вслед уносящимся вдаль скакунам, сладко щемит сердце. Зовет она, манит, предвещает неведомые чудеса и невиданные страны и, обманув путеводной нитью последней надежды, приводит домой, где всё уже не так и не то. Дорога – извечная возмутительница спокойствия. Как ни клянут порой тебя, как ни ругают, что была бы наша жизнь без твоей бесконечной ленты, бинтующей раны тоски и неприкаянности.

Мы мчались, не сбавляя хода. Остался за спиной гостеприимный, по уверению нашего паромщика, город Болтава, утопающий в вишневых садах и всплывающий над холмами венцами крепостных башен. Впереди, примерно в ста верстах, лежал Харитиев.

Сто верст – немалое расстояние для убогой крестьянской лошадки. Выехав с утра, отобедав в жаркий полдень в придорожной тени, аккурат к завершению работ до места и дотащишься. А уж ежели вдруг колесо на телеге слетит, или же нелегкая заставит свернуть тебя в корчму, зазывно распахнувшую дверь навстречу проезжему тракту, – тут уж, дай Бог, чтобы не пришлось ночевать перед закрытыми воротами.

Нам это не грозило. Наоборот – всячески приходилось аккуратно придерживать чудесных жеребцов, чтобы не вызывать ужаса у непривычных к столь быстрой езде спутников. Но даже те примерно семьдесят кэмэ в час, которые мы развивали на довольно ухабистой трассе от Болтавы к Харитиеву, не отвлекали нас от разнообразных дорожных впечатлений.

Как ни быстро неслись чудесные кони, новости в этих краях расходились еще быстрее. Уж и не знаю, пользовались ли местные жители волшебными зеркалами, почтовыми голубями, или же у них имелись иные неведомые способы передачи информации. Мы только притормозили на заставе у Болтавы, чтобы назвать имена и конечный пункт назначения, а у врат древнего града Харитиева нас уже поджидали встречающие.

Издали, разглядев надписи, красовавшиеся на развешанных вдоль стен транспарантах, я едва не повторил вчерашний маневр Вадюни, к моему счастью, подходящего дерева рядом не оказалось.

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВАДИМ ЗЛОЙ БОДУН РАТНИКОВ – ГЛАВА СОЮЗА КЛАНОВ „ЗА СОБОРНУЮ СУБУРБАНИЮ!“ – гласила надпись по правую сторону от городских ворот. „НЫЧКА НЕ ВЫДАСТ – СВИНЬЮ СЪЕДИМ!“ – аршинными буквами, золотом по лазури, было начертано по левую. Для непонятливых в конце надписи красовалось вполне натуралистичное изображение разделанного синего хряка, вроде того, что украшало здесь мясные лабазы.