Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

Петя поморщился.

— Говорил же я, не люблю блядву.

— Ну, как знаешь, — вздохнул Ермак и вдруг витиевато, с перебором длинно, на одном дыхании выматерился. А потом сник. — Ох, Петруша, стояла бы она сейчас передо мной, места живого б на ней не оставил.

— Избил бы, что ли? — удивился Воронцов.

— Дурак, — коротко бросил атаман, поднимаясь из-за стола. — Да я скорее руку себе отрублю, чем на нее подыму. Целовал бы я ее всю, от кончика пальца до кончика косы, а потом встал бы на колени и не подымался более, холопом бы ее вечным был, до смерти моей.

Дверь шумно захлопнулась. Петя наложил засов, вернулся к столу. Посмотрел на бутылку, сел, уронив голову на руки, прошептал горько: «Ох, Марфуша, не отпускаешь ты меня. И не отпустишь, покуда живы мы.

— Так что, — Аникей Строганов посмотрел на карту, — будущей весной на Чусовую?

Ермак кивнул раздумчиво.

— Дружину мы к тому времени обучим, а вам надо тогда до зимы лодьи построить, чтоб, как реки вскроются в апреле, уже быть готовыми. Я людей туда зимой отправлю, нечего зазря грязь в марте месить.

— И вот еще что, — добавил Петя, — надо отобрать несколько человек и сразу карты делать. Мы вот на Большой Камень ходили, так если б не карта, то как слепые кутята бы тыкались. А мы еще и Сибири рисунок сделали, небольшой части, но и то хорошо.

— Вот сам бы и сделал карту, у тебя справно выходит, я видел, — проворчал Строганов. — И что тебя так на Белое море тянет? Нет там ничего, льды одни. Оставайся лучше здесь.

— Да будет тебе, Аникей Федорович, — Ермак стал сворачивать карту, — парень молодой, холостой, пусть его погуляет пока, людей посмотрит, как и что вокруг. А захочет, завсегда вернется, так?

— И то верно, ты, ежели что, Петр, возвращайся, место тебе всегда найдется. Ну, пошли за стол, сыны мои все разъехались, с вами отобедаю, все веселей будет.

Женщина в соседней горнице приложила ухо к стене, побледнела и перекрестилась. — Господи, пусть останется, пусть не уезжает!» Она посмотрела на темные глаза Богородицы в красном углу, упала на колени перед иконой: «Грешна я перед тобой, Матерь Божия, но ты ведь тоже баба, попроси сына своего за меня, пусть услышит молитву мою, хоть бы разок мне с ним повстречаться!

За обедом говорили о делах.

— Если с Чусовой все удачно выйдет, ближе к Большому Камню перебираться, — размышлял вслух Аникей. — Тут, конечно, место родовое, насиженное, однако для торговли лучше поближе к Сибири быть, раз такое дело.

Петя попробовал уху, запах от нее поднимался восхитительный, стряпали у Строгановых отменно.

— По тому, что мы у инородцев видели, — сказал он, — железа у них и нет почти. Правда, лучники они, говорят, хорошие.

— Вот у татар точно мечи есть. И кони, — помрачнел Ермак. — Говорил я вам, Аникей Федорович, с того стойбища охотники все ушли, и думаю я, что на юг.

— К Кучуму ихнему. — Аникей выругался. — Он дань государю не платит, давно уже, а теперь стал еще других инородцев под себя подгребать. Как бы нам, Ермак Тимофеевич, зубы об него не обломать.

— Не обломаем, — сыто отозвался Ермак. — Я на Москве пищалей заказал, сейчас привезут.

— Нарочитых[24] али худых? — спросил Аникей, вытирая тарелку хлебом.

Ермак усмехнулся.

— Уж если ваши деньги тратить, дак с пользой. Нарочитых ручниц взял, они почти на сто саженей бьют, у нас вон Петр Михайлович, — атаман потрепал Воронцова по плечу, — и то на столько из лука не стреляет.

— А завесных[25]? — спросил Воронцов.

— А нам они пока ни к чему. Много коней на лодьях не потащишь, всадники и мечами обойдутся. Тем более затинных[26]— эти только тогда понадобятся, как мы на Сибири станем крепостцы ставить.

— Дожить бы, — вздохнул Аникей. — Думаешь, у Кучума пищалей нет?

— Если и есть, всяко не столько, сколько у нас, мы сильнее будем.

— Анна, — зычно позвал Строганов, — рыбу несите, заснули там, что ли?

День был постный, поэтому подали огромное блюдо с тельным и лещей, чиненых гречневой кашей.

Анна Строганова наклонилась над столом, щеки ее раскраснелись от печного жара, на верхней губе блестели капельки пота.

— Простите, батюшка — еще пуще зарумянилась она, украдкой взглянув на сидевших за столом.

Ермака как обухом ударило, когда увидел он, что синие глаза сотника встретились с ее серыми, да так и не расставались более.

Стемнело, когда Ермак зашел к своему сотнику на огонек.

— Так что насчет вдовы? — Атаман поставил на стол бутыль с водкой. — Сам найдешь, али помочь тебе?

— Не надо мне никого, — буркнул Петя, глядя в окно. На усадьбу наползал по-осеннему влажный туман.

— Ты у нас грамотный, — Ермак разлил водку. — Писание знаешь?

— Ну. — Петя залпом осушил стакан.

— Помнишь от Писания про Иосифа Прекрасного? Не протягивай руки выше себя, а то не только рук, но и головы лишишься.

— А и черт бы с ней, с головой, — вдруг сказал Петя, чувствуя, как теряет он самообладание, что владело им последние три года. — Бывало у тебя, атаман, что смотришь на нее и знаешь, что ежели твоей она станет, более ничего на свете и не надо, ни власти, ни золота, ничего?

— Сам знаешь, что было. — Ермак помрачнел. — Надо было мне тогда утром ее под венец вести, как была, босиком и в рубашке. Тогда не сбежала бы.

— Если сбежала, значит, не любит она тебя, ты уж прости, — вздохнул Петя. — Любила бы, так дождалась.

Ермак хмыкнул.

— Нет, тут другое, сотник. Что — не знаю пока, а как найду ее, так и узнаю.

— Дуйте на конюшню, чистить и седлать лошадей за вас кто будет? В дружине слуг нет.

Мальчишки кубарем скатились по лестнице. Петя стал спускаться вслед за ними.

Внизу с корзиной высушенного белья стояла Анна.

— Давайте помогу, Анна Никитична.

Легко взяв корзину, он понес ее наверх. Обернувшись, он увидел, что Анна идет за ним. Она стояла на ступеньке ниже его и теперь они были одного роста. Ее золотистые ресницы чуть подрагивали. «Петр Михайлович», — чуть слышно вздохнула она. Воронцов обнял ее и поцеловал прохладные, покорные губы.

Сырой лес пах близкой осенью, прелыми листьями и грибами. Петя развел в избушке огонь, сразу стало теплее. Он вспомнил охотничий домик Вельяминовых, о котором говорила Марфа.

— Три года, — вдруг сказал он себе. — Господи, три года и один только день.

Он почувствовал нежные пальцы, гладящие его по голове, и, посадив Анну к себе на колени, прижался к ее прохладной щеке. Они долго смотрели на огонь, не смея ничего сказать друг другу, и он, наконец, набравшись смелости, чуть провел пальцем по ее сомкнутым губам.

Закрыв глаза, она прошептала: «Милый мой, счастье-то какое…»

— Поедем со мной, Аннушка.

— Нет, милый, не судьба нам. Мать я, а мать детей своих не бросает, четверо их у меня, Петруша. Ты поезжай, а я, — голос у нее сорвался, — буду помнить о тебе, всю жизнь буду помнить.

Он вдруг привлек ее к себе, прошептал что-то на ухо. Анна, чуть порозовев, кивнула.

— Сейчас как раз. Ты уверен?

— Жаль, конечно, что не увижу дитя свое, зато ты счастлива будешь.

— Спасибо тебе, милый, — она обняла Петю и юноша увидел, как отражается в серых глазах огонек свечи.

А потом он слышал ее стон, ее шепот, и сам шептал что-то, любуясь румянцем на ее щеках.

Задыхаясь, он целовал нежную шею, просил: «Еще! Еще!». Ему все было мало — будто он хотел вместить в этим минуты три года своего одиночества.

— Пора мне, — Анна стала заплетать косы, а он все никак не мог выпустить ее из рук.

— Когда придешь?

— Завтра после вечерни, как увидишь в горнице моей свечу, приходи. Дверь я отворю, только смотри, чтобы никто не увидел тебя.

— Будь воля моя, никуда б тебя не отпустил.

Она только вздохнула и, быстро поцеловав его, выскользнула в густой вечерний туман.

Петя вытянулся на лавке, закинув руки за голову, и сам не заметил, как задремал, счастливо улыбаясь.

Над Солью Вычегодской повисла беззвездная черная ночь. Ветер скрипел ставнями, хлопал дверями — с Белого моря шла буря, неся с собой тяжелые, полные ливня тучи.

Она открыла дверь опочивальни, впустив Воронцова. Свеча потухла ровно в тот миг, когда соединились их губы, и не было у них сил оторваться друг от друга. В кромешной тьме он слышал, как бьется ее сердце. Анна потянула вверх простую льняную рубашку и он, остановив ее руки, шепнул: «Я сам. Я весь день мечтал об этом».

Она опустилась на колени. У нее были горячие, ровно огонь, пальцы и влажные губы. Петя потерял голову. До постели они так и не добрались. Она улыбнулась, как девчонка:

«Хорошо, что половицы у нас не скрипят».

Он осторожно погладил нежную кожу, на которой чуть припухли едва заметные ссадины от досок, поцеловал лопатки, — будто крылышки.