Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома.

Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой.

Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог.

Иисус говорит ей: воскреснет брат твой.

Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день.

Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет.

И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?

Она говорит Ему: так, Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир.[31]

Он внезапно понял, что нет для него, и не может быть иного прощания с Марфой — только эти слова от Иоанна, наполнявшие душу не печалью, а тихой радостью. «Да хранит тебя Господь, любовь моя, — прошептал он, — и пусть дарует тебе Он вечный покой в сени присутствия Своего».

Воронцов оглядел уютную выбеленную комнату постоялого двора. Кровать была широкая, мягкая, со свежими простынями, окно — в мелком переплете рам — выходило на гавань. Его корабль стоял у причала.

— Завтра, Иисусе, завтра уже домой.

Петя увидел в окне свое отражение — ему никогда не шла борода, а уж такая отшельническая и подавно.

Он позвонил в звонок.

— Чего изволите? — на ломаном немецком спросила с порога, миловидная розовощекая служанка.

— Воды горячей, мыло, ножницы, бритву, бутылку вина. Есть в вашей деревне хорошее?

— Есть французское, только, — она покраснела, — дорогое.

— Тем более неси!

Он брился медленно, аккуратно, — хотя с непривычки и сложно было это делать с перевязанной рукой, — жадно поглядывая на пыльную, зеленого стекла, бутылку. Вино оказалось бургундским — не первого разряда, но пить было можно. Даже нужно, пробормотал Воронцов, доливая бокал.

В дверь поскреблись.

— Убрать у вас? — Служанка была выше Пети чуть ли не на полголовы. Из корсета рвались на волю спелые полушария, светлые, с кулак, косы змеилисьпо спине.

— Убери, — вздохнул он. — Звать тебя как? Вино будешь?

— Ингрид. — Она снова покраснела. — Буду, если угостите.

— Неси еще бутылку и бокал.

— Что ж ты не замужем такая красивая?

— Была замужем, да муж утонул в море. Уж год как. Трое сыновей у меня малолетних, кормить их надо.

— Сколько ж тебе лет? — спросил Петя, внимательно рассматривая неожиданную собеседницу.

— Да тридцать скоро, — Ингрид тихонько вздохнула.

Петя вдруг вспомнил Ермака: «Как вернемся в Соль Вычегодскую, надо тебе, Петр, вдову какую чистую найти, пусть и постарше. Не дело без бабы жить».

Он разлил остатки вина.

— Еще выпьем или сразу… — Петя кивнул на постель, стараясь не выдать своего смущения.

— Как ваша милость пожелает, — потупилась она.

Петя провел рукой по ее пышной груди.

— Мне, Ингрид, хочется по-всякому, я, чтобы ты знала, почти год провел во льдах. Так что у меня много желаний, показать, каких?

Отчаянно краснея, женщина согласно кивнула.

Засыпая на ее плече, Петя подумал, что Берген не такая уж и дыра.

Корабль отходил в полдень. Покидая постоялый двор, Петя столкнулся с Ингрид уже в дверях.

Она поклонилась: «Попутного ветра».

— Погоди, — он полез за кошельком. — На, возьми мальчишкам своим.

— Нет, нет, что вы, мне не надо.

— Тебе не надо, а им надо, сам сиротой был, знаю, каково это. Бери. — Он расцеловал ее в обе щеки. — И спасибо тебе.

У западного входа собора Святого Павла торговец надсадно предлагал лотерейные билеты по десять шиллингов за штуку. Доход, если верить криво напечатанному объявлению, шел на ремонт английских портов.

— Умно, — хмыкнул Петя и купил билетик.

Торговец проверил таблицу и разулыбался пригожему синеглазому джентльмену с искалеченной рукой, — моряк, должно быть, или на континенте воевал.

— Вы выиграли фунт. Может, еще возьмете?

— Нет, не буду судьбу дразнить. — Петя сунул шальные деньги в карман и оглянулся. Почти ничего не изменилось, только биржу уже достраивали, да книжных лавок стало куда больше.

Он зашел в одну и застыл в восхищении, за четыре года появилось столько нового, что глаза разбегались. В конце концов он выбрал английский перевод «Метаморфоз» Овидия и свежий, двенадцатый том «Магдебургских центурий». Сам он не находил интереса в штудировании скучных рассуждений об истории церкви, когда можно налить вина и раскрыть того же Овидия, но Степану нравилось, он покупал каждый новый том.

Петя расплатился, приказав доставить книги в усадьбу Клюге — туда же из порта повезли его багаж, — и подумал, что у него осталось еще одно дело на этом берегу Темзы.

Погреб уходил вдаль и вниз, в темноте виднелись ряды бутылок. Петя еще раз попробовал вино, бледно-золотой напиток оставляла на языке вкус фруктов с чуть заметной ноткой бузины.

— Ящик.

Торговец побледнел.

— Цены из-за войны на континенте взлетели вверх. Господин будет брать?

Петя высыпал на прилавок горсть золотых монет.

— Будет.

Перед ним поблескивала Темза, низкая, играющая в лучах солнца. Если присмотреться, то можно увидеть на том берегу склады «Клюге и Кроу». Он спустился по знакомой каменной лестнице, с наслаждением вдыхая острый пряный запах. Приказчик, не поднимая глаз от торговой книги, сказал: «Здесь только опт, розница в Сити, напротив церкви Святой Елены».

— Я наслышан, — негромко сказал Воронцов.

Приказчик вскинул изумленные глаза и выронил из руки перо.

— Мистер Питер!

Воронцов взял холщовый передник, висевший на том же крючке, на который он повесил его четыре года назад, и встал за конторку.

— Показывай, что вы тут наторговали.

Часть шестая

Москва-Новгород, осень-зима 1569–1570 года

Москва, 5 сентября 1569 года

Женщина подняла голову и с ненавистью посмотрела на мужчину.

— Что пялишься, стерва? Давай, старайся.

— Да хоть бы я тут до смерти старалась, — презрительно фыркнула она, — не поможет оно тебе.

Он хлестнул ее по щеке. Она, сцепив зубы, промолчала.

— Ложись, — приказал он. — Ложись, а то ведь я схожу кое за кем. Я могу, ты знаешь.

Она знала, и потому не прекословя легла, закрыв глаза. У него были грубые, жестокие пальцы, завтра придется накладывать мазь, иногда он царапал ее до крови. Однако все его старания были тщетны.

— Не поможет оно тебе, — тихо повторила она. — Как ни бейся.

Он грязно выругался, и, пьяно покачнувшись, погрозил ей пальцем.

— Ежели ты меня травами своими колдовскими поишь, дак я прознаю и на дыбу тебя вздерну вместе с отродьем твоим.

— Иди спать, — устало проговорила она. — Иди спать, Матвей.

Матвей Вельяминов хлопнул дверью, а Марфа, глядя сухими глазами в потолок, прошептала: «Господи, Федосью от него убереги, молю Тебя».

Год назад она проснулась от тяжести чужого тела, и резкого, кислого запаха вина.

— Тихо, сука, — прошептал Матвей, зажимая одной рукой ей рот, другой задирая рубашку

. — Тихо, а то девку твою сюда принесу.

— Грех это, братец.

— Ничего, отмолю, ежели наследник родится, по всем монастырям пройду.

Марфа заледенела — в Москве она перестала пить материнские травы.

— Мотя, — попробовала она урезонить распутника, — ты что ж заповедь Божью нарушаешь?

— Да не ублюдок твой, вестимо, наследником моим станет. Ежели ты понесешь, то твоя забота, мать еретичка небось научила, как плод травить. Нет, девка, у меня сын будет законный, в браке венчаном рожденный, а отродье Петькино я в монастыре сгною.

Ну, ноги-то раздвигай!

Он ничего не мог. А Марфа не смогла удержаться от усмешки.

— Что, дурачок, не видать тебе наследника, коли так и дальше будет. Слабоват ты, братец, вон аж взопрел весь. Или это у тебя только с бабами так, а с мужиками ты орел?

Он отвесил ей звонкую пощечину. У Марфы навернулись слезы на глаза, но она не позволила себе заплакать.

— Ежели Феодосию хоть пальцем тронешь, не жить тебе. Я ведь и те травы знаю, от коих смерть медленная и мучительная. Ты, конечно, велишь еду свою пробовать, дак от трав сих не сразу помирают, год пройдет, а то и два, концов не найдешь.

— Горло тебе перережу, гадина, а перед тем на потеху людям своим отдам, вместе с девкой твоей, — парировал Матвей, но было видно, что он испугался.

— С тебя станется, верю. Только потом сам показывай царю, где на Большом Камне золото лежит. Но ты туда, Матюша, и не дойдешь, там не бабой быть надо, а мужиком, а из тебя, уж прости за прямоту, мужик никакущенький вышел.