Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения - Василий Жуковский

Илиада*

Песнь первая

  Гнев нам, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,Гибельный гнев, приключивший ахеянам много великихБедствий и воинов многих бесстрашные души низведшийВ область Аида, их трупы оставя на пищу окружнымПтицам и псам. — Так свершалася воля Крониона Зевса —С тех пор, как сильной враждою разрознены были владыки,Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес богоравный.

  Кто из бессмертных зажег в их груди толь свирепую злобу?Феб, сын Латоны и Зевса. Атридом прогневанный, язвуОн ниспослал на ахейскую рать, и бесчисленно гиблиЛюди, понеже был жрец Аполлонов Хрисес недостойноСыном Атрея обижен. Чтоб выручить дочь из неволи,С выкупом старец богатым пришел к кораблям крепкозданным,Жреческий жезл золотой Аполлоновым лавром обвивши.Всех обходил он ахеян, склоняя сердца их на жалость;Паче ж других убеждал двух Атридов, вождей над вождями:  «Вы, Атриды, и вы, броненосцы ахеяне, силаВечных богов олимпийских да вам ниспровергнуть поможетГород Приамов и путь вам успешный устроит в отчизну;Вы же отдайте мне дочь, за нее многоценный принявшиВыкуп и сына Зевесова чтя, стрелоносного Феба».

  Так он молил: восклицаньем всеобщим решили ахейцыПросьбу исполнить жреца и принять предложенный им выкуп.Но Агамемнону, сыну Атрея, то было противно;Старца моленье отверг он и так раздраженный примолвил:

  «Если, докучный старик, от моих кораблей крепкозданныхТы не уйдешь во мгновенье иль снова дерзнешь подойти к ним,Жезл твой и лавр Аполлонов тебя от беды не избавят.Дочь же твоя из неволи не выйдет; до старости позднейВ доме моем, в отдаленном Аргосе, с домашними розно,Будет работать она и моею наложницей будет;Но удались и меня не гневи: иль домой ты отсюдаЦел не пойдешь». Так сказал он; испуганный жрец удалился.Берегом моря широкошумящего молча пошел он;Стал вдалеке от судов, сокрушенный, и начал молитьсяФебу царю, светлокудрой Латоной рожденному богу:

  «Бог, облетающий с луком серебряным Хрису и КиллыСветлый предел, Тенедоса владыка, Сминтей всемогущий,Если тебе я когда угодил, изукрасив священныйХрам твой и жирные коз и быков пред тобою сожегшиБедра, мое благосклонно услышь и исполни моленье:Слезы мои отомсти на данаях твоими стрелами».

  Так говорил он, моляся, и был Аполлоном услышан.Гневный поспешно сошел Аполлон с высоты олимпийской,Тул затворенный и лук за спиною неся; и ужасноСтрелы гремели, стуча о плеча раздраженного богаВ грозном его приближенье; как черная ночь подходил он.Сев на виду кораблей, он пустил неизбежные стрелы;Страшно серебряный лук зазвучал, разогнувшись. СначалаВ мулов и вольнобродящих собак он стрелял, напоследокГорькие стрелы свои обращать и на ратных данаевНачал: всечасно бесчисленны трупов костры пламенели.Девять уж дней облетала погибель весь стан, на десятыйСозвал Пелид Ахиллес на собранье все войско ахеян.Мысли его обратила на то светлорукая Ира:В страхе богиня была, погибающих видя аргивян.Все собралися они, и собрание сделалось полным;Первый, поднявшись, так им сказал Ахиллес быстроногий:

  «Видно, Атрид, нам придется опять, избраздивши все море,В домы свои возвратиться, ежели только удастсяСмерти кому избежать; нас война и чума совокупноГубят: спросить надлежит нам пророка, жреца иль какогоСнов изъяснителя — сны равномерно приходят от Зевса —Пусть истолкует он, чем Аполлон так ужасно прогневан?Был ли обет не исполнен? принесть ли ему экатомбуМедлим? иль жертвенный запах отборных козлов и барановДолжен его усладить, чтоб от нас отклонилась зараза?»

  Кончив, он сел. И тогда поднялся птицеведатель зоркий,Старец Кальхас Фесторид, из вещателей самый премудрый:Ведал он все настоящее; ведал, что было, что будет;Дар звездознанья прияв от бессмертного сына Латоны,Он управлял и судами данаев, плывущими в Трою.Мыслей благих преисполненный, так он сказал Ахиллесу:

  «Ведать желаешь, Пелид, многославный любимец Зевеса,Чем раздражен далекопоражающий Феб Олимпиец:Истину всю вам открою; но ты, Ахиллес, поклянисяМне, что и словом и делом меня защитишь, поеликуДумаю я, что моим оскорбится пророческим словомМуж, обладатель Аргоса и всех повелитель ахеян.Сильного страшно царя человеку простому прогневать:Если сперва и воздержит он гнев свой, то памятным сердцемБудет досадовать тайно, покуда себя не насытитМщеньем. Размысли же, можешь ли ты даровать мне защиту?»

  Вещему старцу ответствовал так Ахиллес быстроногий:«Смело открой нам — тебе откровенную волю бессмертных;Я ж Аполлоном, любимцем Зевеса (ему же, Кальхас, тыМолишься, волю богов возвещая данаям), клянусяЗдесь, что, покуда живу и сиянием дня утешаюсь,Руку поднять на тебя не дерзнет ни один из данаевБлиз кораблей крепкозданных; хотя бы и сам Агамемнон,Между ахейцами первым слывущий, был назван тобою».

  Тут, ободренный, сказал Ахиллесу Кальхас прорицатель:«Бог раздражен не забвеньем обета, не ждет экатомбы;Он за жреца, Агамемноном здесь оскорбленного, гневен;Гневен за то, что не выдали дочери старцу, что выкуп отвергнут;Вот что на нас навлекло все беды и еще навлечет ихМного. И Феб далекопоражающих рук не опуститПрежде, покуда, отцу светлоокую деву без всякойПлаты, без выкупа выдав, святой не пошлем экатомбыВ Хрису: иначе ничто не смирит раздраженного Феба».

  Так говорил он; и быстро поднялся пространнодержавныйПастырь народов Атрид, повелитель царей Агамемнон,Гневом проникнутый; сердце его преисполнено былоЧерною злобой, и очи как яркое пламя горели.Грозно взглянув на Кальхаса, воскликнул Атрид Агамемнон:

  «О зловещатель! ты доброго мне никогда не пророчил:Сердце твое лишь напасти предсказывать любит; ни разуСловом и делом благим от тебя я порадован не был.Ныне в собранье ахейских вождей утверждать ты дерзаешь,Будто за то нас казнит Аполлон стрелоносец, что мноюБыл от отца Хрисеиды, невольницы пленной, не принятВыкуп; но я несказанно желаю прекрасную девуВ дом свой у весть: мне она и самой Клитемнестры супругиСтала милее, понеже ее превосходит высокимСтаном, лица красотой, и умом, и искусством в работе.Но и ее уступить я согласен, когда уж так должно, —Лучше, конечно, мне видеть спасенье, чем гибель народа.Только от вас за убыток я должен иметь воздаянье.Мне ль одному без возмездия быть? Неприлично, то все выВидите сами, чтоб дар мой почетный был мною утрачен».

  Тут, возражая, сказал Ахиллес богоравный Атриду:«Ты, многосильный Атрид, ненасытный копитель корыстей,Как же ты требовать можешь подарка себе от данаев?Разве имеют в запасе какое богатство данаи?Наши добычи из всех городов мы давно разделили;Должно ли все разделенное вновь собирать, чтоб делитьсяСнова? Отдай ты теперь Хрисеиду, покорствуя богу;Втрое и вчетверо будет тебе воздаянье, когда намГрад Илион крепкостенный Кронион разрушить позволит».

  Царь Агамемнон, ответствуя, так возразил Ахиллесу:«Сколь ты ни силен, Пелид богоравный, но мыслишь напрасноСердце мое обольстить; вам меня провести не удастся.Или ты думаешь, сам награжденный богато, что будуЯ терпеливо сидеть без награды, твоей покорившисьВоле? Пускай за утрату мою отдадут мне данаиТо, что по мысли моей и достоинства равного будет.Иначе, если откажут данаи, своею рукоюЯ иль твое, иль Аяксово, или на часть ОдиссеюДанное взять к вам приду, не заботясь о вашей досаде.Но об этом и после есть время подумать, теперь жеЧерный корабль на священное море немедленно спустим,Выберем сильных гребцов и, корабль нагрузив экатомбой,В нем Хрисеиду, прекрасную, светлокудрявую деву,С миром отпустим к отцу, — корабля ж предводителем будетИдоменей, иль Аякс, иль герой Одиссей богоравный,Или ты сам, Ахиллес, меж ахеян ужаснейший, богаЗлых посылателя стрел поспеши усмирить экатомбой».

  Мрачно взглянув на Атрида, сказал Ахиллес быстроногий:«Ты, облеченный в бесстыдство, копитель богатств ненасытный,Кто из ахеян исполнить твое повеленье захочет,Если пошлешь иль в сраженье, иль в трудный поход за добычей?Я же сюда с кораблями пришел не троян копьеносныхВ битве губить: мне от них никакой не бывало обиды;Не были ими ни кони мои, ни быки своевольноСхвачены, также они и полей многоплодно-обильнойФтии моей не топтали: покрытые тенистым лесомГоры и море пространно-шумящее нас разлучают.Здесь для тебя мы, чтоб ты веселился, бесстыдный, чтоб братуЧесть возвратил и чтоб Трою, собачьи глаза, ниспровергнул,Мстя за свое оскорбленье: но ты и не мыслишь об этом;Ныне ж и взять у меня мой участок добычи грозишься,Стоивший мне несказанных трудов, мне ахейцами данный.Здесь не бывало таких, как твои, мне участков, когда намГород какой многолюдный троянский разрушить случалось.Бремя тревог утомительно шумного боя лежалоВсе на плечах у меня, при разделе ж богатой добычиЛучшая часть доставалась тебе, и, довольствуясь малым,Я к кораблям возвращался, трудом боевым изнуренный.Нет, мне пора возвратиться в мою плодоносную Фтию;Время домой отвести корабли крутоносые. Ты жеЗдесь, оскорбивши меня, ни добыч, ни богатства не скопишь».

  Пастырь народов Атрид, возражая, сказал Ахиллесу:«Хочешь бежать ты — беги! Умолять, уж конечно, не будуЯ, чтоб остался ты здесь для меня; здесь найдется довольноБодрых вождей для добытия славы; за нас и Кронион.Ты из питомцев Зевеса царей для меня ненавистнейВсех; ты всегдашний заводчик раздоров, смятений и брани.Правда, ты силен; но сила даруется нам без заслугиНебом. Веди же в отчизну свои корабли и дружины,Властвуй спокойно своей плодоносною Фтией; ты здесь мнеВовсе не нужен; о гневе твоем не забочусь; напротив,Слушай: когда уж берет у меня Аполлон Хрисеиду,В собственном я корабле и с своими людьми не замедлюДеву послать; но зато из шатра твоего Брисеиду,Дар твой почетный, своею рукою исторгну, чтоб знал ты,Сколь я сильнее тебя, чтобы вперед и другие страшилисьДерзостно мне возражать и со мною надменно равняться».

  Так он сказал. Закипело в косматой груди АхиллесаСердце; меж двух волновался он, сильно озлобленный, мыслей:Острый ли меч от бедра отхватив, сквозь данаев прорватьсяПрямо к Атриду и разом его умертвить; иль кипучийГнев успокоить и руку свою воздержать от убийства.Тою порой как рассудком и сердцем он так колебался,Выхватив меч из ножон в половину великий, слетелаС неба Афина Паллада — ее светлорукая Ира,Сердцем обоих любя, за обоих тревожась, послала;Став позади Ахиллеса, его за густые схватилаКудри богиня, ему лишь открывшись, незримая прочим.Очи назад обратил, изумясь, Ахиллес; он АфинуРазом узнал, устрашенный ее пламенеющим оком.К ней обратился лицом он и бросил крылатое слово:

  «Дочь потрясателя грозной эгиды, зачем ты, богиня,Здесь? Любоваться ль пришла самовластным нахальством Атрида?Я же тебе говорю, и тому неминуемо сбыться:Жизнию он за свою безрассудную гордость заплатит».

  Так отвечала Афина богиня лазурные очи:«Гнев успокоить твой, если покорен мне будешь, сошла яС неба — меня светлорукая Ира, тебя и АтридаСердцем любя, за обоих вас сердцем тревожась, послала.Вдвинь же убийственный меч свой в ножны и спокойся; словамиМожешь с ним ратовать сколько душа пожелает. Тебе жеЯ предскажу, и мое предсказанье исполнится верно:Некогда втрое богатою платой твое оскорбленьеГордый загладит; теперь усмирися и будь нам покорен».

  Так, отвечая богине, сказал Ахиллес быстроногий:«Слово, богиня, уважить твое, без сомнения, должно,Сколь бы ни злилась душа; то будет, конечно, полезней:Смертный, покорный богам, завсегда и богами внимаем».

  Тут, к рукояти серебряной крепкую руку притиснув,Меч свой великий в ножны он, покорствуя слову богини,Вдвинул. Она же на светлый Олимп улетела, в жилищеЗевса-эгидодержавца, в собрание прочих бессмертных.

  Снова Пелид обратился с ругательной речью к Атриду.Так он ему говорил, преисполненный яростным гневом:«Пьяница, сердце оленье, собачьи глаза, никогда ты,В панцирь облекшися, воинства в бой не водил, ни однажды,С первыми вместе вождями в засаду засев, не решилсяВыждать врага — ты в сраженье лишь смерть неизбежную видел.Легче, конечно, бродя по широкому стану ахеян,Силой добычи у тех отымать, кто тебе прекословит;Царь-душегубец, ты, видно, не смелых людей повелитель;Иначе, думаю, ныне в последний бы раз так обидноЗдесь говорил. Но послушай меня: я священным клянусяЭтим жезлом, и столь верно, как то, что ни листьев, ни ветвейОн уж не пустит, покинув, отрубленный, гору, и вечноЗелен не будет — теперь от коры и листов он очищенОстрою медью; его скиптроносцы, владыки ахеян,Правды блюстители, держат в руках, на земле сохраняяЗевсов порядок. И ныне моей он великою клятвойБудет. Наступит пора; Ахиллеса ахеяне станутВсе призывать. И не будешь ты им, сколь ни сетуй, защитойПротив людей истребителя Гектора, их беспощадноВ бое толпами губящего; сердце свое лишь измучишь,Поздно раскаясь, что лучшего между ахеян обидел».

  Так он сказал и, свой жезл, золотыми гвоздями обитый,Бросив на землю, нахмуренный сел. АгамемнонГневно словами его оскорблять продолжал. Тут поднялсяЗвонкоголосный, приветноречивый витязь пилийскийНестор, которого речи лилися как мед благовонныйС сладостных уст; два колена людей говорящих, с ним вместеЖившие, кончили жизнь и исчезли; во граде священномПилосе царствовал он уж над третьим людей поколеньем.Мыслей благих преисполненный, так он сказал пред собраньем:

  «Горе нам! злая печаль всю Ахейскую землю обымет,Будут Приам, и Приамовы все сыновья, и троянеВ сердце своем ликовать несказанно, когда к ним достигнетСлух о раздоре, смутившем вождей знаменитейших наших,Первых меж нами и мудрым советом и мужеством в битве.Дайте, о дайте мне вас образумить! меня вы моложеОба; и с лучшими, нежели вы, современно на светеЖил, и знавался, и не был от них за ничто принимаем.Я уж не вижу теперь, не увижу и после, подобныхСлавным любимцам богов Пирифою, Дриасу, Кенею,Или Эксадию, или владыке людей Полифему,Или Тезею, Эгееву богоподобному сыну:Силою с ними, конечно, никто на земле не равнялся;Сами сильнейшие, в бой и сильнейших они вызывали;Страшных кентавров они на горах истребили. В то времяЯ их товарищем был, к ним пришед из далекого градаПилоса, призванный ими самими, и подвигов много,Ратуя вместе, тогда мы свершили; никто б из живущихНыне людей земнородных не в силах был с ними бороться.Но и они мой ценили совет, моему покорялисьСлову. И вы покоритесь ему. Нам покорность полезна.Пленницы ты у него не бери, Агамемнон, — ты властенВзять, но ее получил он от рати ахейской в почетныйДар; а тебе, благородный Пелид, неприлично так споритьДерзко с царем — ни один на земле из царей скиптроносных,Зевсом прославленных, не был подобною честью украшен.Если, рожденный богиней, ты в дар получил при рожденьеБолее мужества, выше он властью, он царь над царями.Ты же, Атрид, успокойся и к просьбе моей благосклонноСлух преклони, не враждуй с Ахиллесом: ахеянам твердойОн обороною служит в пылу истребительной брани».

  Нестору так, возражая, ответствовал царь Агамемнон:«Старец! ты правду сказал, и разумен совет твой; но этотГордый всегда перед всеми себя одного выставляет,Всеми господствует, всем управляет как царь самовластный,Хочет для всех быть законом, который никем здесь не признан.Если искусно владеть он копьем научён от бессмертных,Вправе ль за то раздражать здесь людей оскорбительным словом?»

  Речь перебивши его, отвечал Ахиллес богоравный:«Жалким, достойным презрения трусом пусть буду я признан,Если во всем, что замыслишь ты, буду тебе покоряться.Властвуй другими и все им предписывай, я жеВласти твоей признавать не хочу и тебе не поддамся.Слушай, однако, и в сердце свое запиши, что услышишь.Против тебя и других за невольницу рук подымать яВовсе не думаю: данное вами возьмите обратно;Но до того, что мое на моих кораблях крепкозданных,Я ни тебе, ни твоим не дозволю дотронуться. Если жХочешь, отведай — тогда все ахейцы увидят, как чернойКровью твоею мое боевое копье обольется».

  Тут, разъяренные оба, ругательный бой прекративши,Встали и собранных всех к кораблям распустили ахеян.К черным своим кораблям Ахиллес возвратился с Патроклом,Сыном Менетия, с ним и другие друзья мирмидоны.

  Тою порою корабль на соленую влагу, избравшиДвадцать гребцов, повелел Агамемнон спустить с экатомбой,Фебу назначенной; сам Хрисеиду прекрасно-младуюВзвел на корабль и его Одиссею премудрому вверил.Все собрались мореходцы и в путь устремилися влажный.Тут повелел очищаться ахеянам царь Агамемнон;Разом омывшись, они все нечистое бросили в море.После ж, дабы усмирить Аполлона, сожгли экатомбуКоз и быков на брегу неприятно бесплодной пучины.С облаком дыма взошло к небесам благовоние жертвы.

  Так очищалася рать. Той порою Атрид Агамемнон,Все, чем грозил Ахиллесу, спеша совершить, ЭврибатаВместе с Талфибием, царских глашатаев, при́звал.Были проворные слуги они; им сказал Агамемнон:«Оба идите в шатер Ахиллеса, Пелеева сына;За руку взяв Брисеиду, ко мне возвратитесь с прекраснойДевой; а если ее не захочет он выдать, за неюСам я с другими приду, и тогда огорченье сильнееБудет ему». Так сказав, их послал он с грозящим к ПелидуСловом. Пошед неохотно ко брегу бесплодного моря,Скоро они к кораблям и шатрам мирмидонским достигли.Близ корабля и шатра своего Ахиллес богоравныйМрачный сидел; и не радостно было ему их явленье.Полные страха, глашатаи в смутном молчаньеОба стояли, к нему обратить не дерзая вопроса.Он же, их робким смятеньем растроганный, кротко сказал им:

  «Милости просим, глашатаи, воли людей и бессмертныхВестники; смело приближьтесь; виновны не вы — Агамемнон,Взять у меня Брисеиду сюда вас приславший, виновен.Друг, благородный Патрокл, приведи Брисеиду и выдайИм; пусть за ними последует! Я же в свидетели нынеВас пред судом и блаженных богов и людей земнородных,Также равно и пред ним, необузданным, здесь призываю:Если случится, что снова в беде я ахеянам будуНужен… Безумный! он сам на себя и других накликаетЗлую беду, ни назад, ни вперед не глядя и ахеян,Бьющихся близ кораблей крепкозданных, защиты лишая».

  Так говорил он. Патрокл благородный, покорству другу,Вывел Брисееву дочь из шатра и глашатаям выдалМилую деву. И с нею к ахейским шатрам возвратилисьОба. За ними ж она с отвращеньем пошла. И, заплакав,Сел Ахиллес одиноко, вдали от друзей, на пустынномБереге моря седого. Смотря на свинцовые волны,Руки он поднял и, милую мать призывая, воскликнул:

  «Милая мать, на недолгую жизнь я рожден был тобою.Славу за то даровать обещал мне высокогремящийЗевс Олимпиец. Но что ж даровал он? какая мне слава?Царь Агамемнон, владыка народов, меня обесчестил,Взял достоянье мое и теперь им бесстыдно владеет».

  Так говорил он в слезах, и услышала жалобы сынаМать в глубине неиспытанной моря, в жилище Нерея.Легким туманом с пучины седой поднялася богиня;К сыну, лиющему горькие слезы, приближась, с ним рядомСела она и сказала ему, потрепавши рукоюЩеки: «О чем же ты плачешь, дитя? что твою сокрушаетДушу? Скажи, не скрывайся, со мной поделися печалью».

  Так ей, вздохнув глубоко, отвечал Ахиллес быстроногий:«Ведаешь все ты сама; мне не нужно рассказывать. В Фивы,Град Этеонов священный, ходили мы сильной дружиной;Град истребив, мы сюда воротились с великой добычей;Все разделили как следует между собою ахейцы;Сыну Атрееву даром почетным была Хрисеида,Дочь молодая Хрисеса, жреца Аполлонова. ТяжкимГорем крушимый, чтоб выручить милую дочь из неволи,С выкупом старец богатым пришел к кораблям крепкозданным,Жреческий жезл золотой Аполлоновым лавром обвивши;Всех обходил он ахеян, склоняя сердца их на жалость;Паче ж других убеждал двух Атридов, вождей над вождями.Всех он молил; восклицаньем всеобщим решили ахейцыПросьбу исполнить жреца и принять предложенный им выкуп.Но Агамемнону, сыну Атрея, то было противно;Старца моленье отверг он, жестокое слово примолвив.Жрец удалился разгневанный; Феб, издалека разящий,Жалобный голос им многолюбимого старца услышал;Злую стрелу истребленья послал он, и начали гибнутьЛюди; и, смерть разнося по широкому стану ахеян,Фебовы стрелы ужасно летали. Тогда прорицатель,Ведатель воли далекогрозящего бога, открыл намГнева причину; и первый подал совет примиритьсяС Фебом. Атрид раздражился; стремительно встав, он грозил мнеЯростным словом: и ныне его совершилась угроза.В Хрису на быстром везут корабле Хрисеиду, младуюДеву, ахейцы с дарами царю Аполлону. И былиПрисланы два уж глашатая в царский шатер мой АтридомВзять Брисеиду, за подвиги данную мне от ахеян.Если ты можешь, вступися за честь оскорбленного сына,Милая мать; полети на Олимп к Громовержцу, и еслиСловом иль делом когда угодила ему, помолисяНыне за сына. Не раз от тебя я в Пелеевом домеСлышал, как Зевс чернооблачный некогда был лишь тобою,Прочим богам вопреки, от беды и позора избавлен:Против него сговорясь, олимпийцы Афина Паллада,Ира и бог Посидон замышляли связать Громоносца;В помощь к нему ты, богиня, пришла, и от срама избавленБыл он тобой; на Олимп привела ты сторукого — звалиБоги его Бриареем, он слыл у людей Эгеоном.Грозный титан, и отца своего превзошедший великойСилою, рядом с Кронионом сел он, огромный и гордый;Им устрашенные, боги связать не посмели Зевеса.Ныне и ты близ Крониона сядь и, рукою коленоТронув его, помолись за меня, чтобы послал он троянамПомощь, чтоб к морю они оттеснили ахеян, чтоб, гибельВидя, ахейцы своим похвалились царем, чтоб и сам он,Гордый, пространнодержавный владыка людей АгамемнонГорько постигнул, что лучшего между ахеян обидел».

  Сыну Фетида в слезах, сокрушенная, так отвечала:«Горе! дитя, для чего я тебя родила и вскормила!Здесь, близ твоих кораблей, не крушась и не плача, сидеть быДолжен ты был, на земле обреченный так мало, так малоЖить. Но безвременно здесь умереть, в сокрушенье истративЖизнь — для того ли тебя мне родить повелела судьбина?С этою жалобой к молниелюбцу Зевесу отсюдаЯ подымусь на Олимп снегоносный. Меня он услышит.Ты же вблизи кораблей крепкозданных спокойно, питаяГнев на Атрида, сиди и в сраженье отнюдь не мешайся.Зевс на поток Океан к эфиопам вчера беспорочнымВместе со всеми богами на праздник пошел; он оттудаПрежде двенадцати дней возвратиться не может.В дом меднокованный к Зевсу тогда я приду и, коленаТронув его, помолюсь о тебе, и молитвы, конечно,Он не отринет». С сим словом исчезла богиня, оставяГневного сына в тоске по красноопоясанной деве, насильно,Сердцу ее вопреки, от него уведенной к Атриду.

  В Хрису тем временем плыл Одиссей с экатомбой; когда жеБыстрый корабль их в глубокую пристань проникнул, свернулиВсе паруса и уклали на палубе их мореходцы,Мачту потом опустили в хранилище крепким канатом,Быстро на веслах корабль довели до притонного места,Якорный бросили камень, канатом корабль прикрепилиК берегу, сами сошли на волной орошаемый берег.С ними была снесена и великая Фебова жертва;С ними сошла с корабля и сопутница их Хрисеида.Деву немедля приведши во храм, Одиссей многоумныйСам ее отдал руками отцу и сказал, отдавая:

«Прислан к тебе, о Хрисес, я Атридом, владыкой народов,Дочь возвратить и принесть экатомбу священную ФебуВ дар за ахеян, чтоб гнев укротился великого бога,Им приключившего тьмы сокрушающих сердце напастей».

  Так говоря, Хрисеиду он отдал; с веселием принялСтарец любезную дочь. По порядку потом экатомбойФебов высокий алтарь окружили ахейцы, омылиРуки и горсти наполнили жертвенным чистым ячменем;Стал посреди их Хрисес и, молясь Аполлону, воскликнул:

  «Бог, облетающий с луком серебряным Хрису и КиллыСветлый предел, Тенедоса владыка, Сминтей всемогущий,Ты благосклонно услышал мою и исполнил молитву,Честь мне воздав ниспосланием бед на ахеян:Выслушай вновь и исполни молитву мою благосклонно —Гнев свой великий смири и беды отврати от ахеян!»

  Так говорил он моляся и был Аполлоном услышан.Те ж приготовленным в жертву скотам, их ячменем осыпав,Шеи загнули назад, всех зарезали, сняли с них кожу,Тучные бедра отсекли, кругом обложили их жиром,Жир же кровавого мяса кусками покрыли; все вместеСтарец зажег на костре и вином оросил искрометным;Те ж приступили, подставив ухваты с пятью остриями;Бедра сожегши и сладкой утробы вкусив, остальноеВсе раздробили на части; на вертелы вздев осторожно,Начали жарить; дожаривши, с вертелов сняли и, делоКончив, обильно-богатый устроили пир; началосяТут пированье, и все насладилися пищей; когда жеБыл удовольствован голод их сладостно-вкусною пищей,Юноши, чашу до края наполнив вином благовонным,В кубках его разнесли, по обычаю справа начавши.Целый день славив мирительным пением Феба, ахейцыГромко хвалебный пеан воспевали ему; совокупноПели они стрелоносного бога; им благосклонно внимал он.Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная;Все улеглися на бреге они у причал корабельных.Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос;Плыть собралися они к отдаленному стану ахеян.Ветер попутный им дал Аполлон, и они, совокупноМачту подняв и блестящие все паруса распустивши,Поплыли; парус середний надулся, пурпурные волныШумно под килем потекшего в них корабля закипели;Он же бежал по волнам, разгребая себе в них дорогу.

  К брегу пристав и достигнув широкого стана ахеян,Быстрый корабль свой они на песчаную сушу встянули;Там на подпорах высоких его утвердили и самиВсе разошлись, кто в шатер, кто на черный корабль крутобокий.

  Близко своих кораблей крепкозданных сидел, продолжаяГнев свой питать, Ахиллес богоравный крылатые ноги;Он никогда не являлся уже на совете вождей многославных,Он не участвовал в битвах; в бездействии милое сердцеОн изнурял, по тревогах и ужасах брани тоскуя.

  Тою порою с двенадцатым небо украсившим утромВечноживущие боги на светлый Олимп возвратилисьВсе, Предводимые Зевсом. Фетида, желание сынаПомня, из моря глубокого с первым сиянием утраВышла; взлетев на высокое небо Олимпа, богиняЗевса нашла там; один, от богов отделяся, всю землюВидя, на высшей главе многоглавого был он Олимпа.Сев близ него, окружила колено священное богаЛевой рукою Фетида, а правой его подбородокГладя, Крониону туч собирателю нежно сказала:

  «Если, отец, я тебе меж богами когда угодилаСловом иль делом, мое благосклонно исполни моленье:Сына утешь моего, осужденного рано покинутьЖизнь; обесчестил его повелитель царей Агамемнон,Дерзко похитивши данный ему от ахеян подарок.Ты же отмсти за него, миродержец, всесильный Кронион!Пусть побеждают ахеян трояне, пока воздаяньяПолного сын за обиду свою от царя не получит».

  Так говорила она, и не вдруг отвечал Громовержец;Долго сидел он в молчанье; Фетида ж, к объятому преждеЕю колену прижавшися крепче, вторично сказала:

«Прямо ответствуй, Зевес; никого ты страшиться не можешь;Иль согласися, тогда утверди головы мановеньем обет свой;Иль откажи, чтоб узнала я, сколь пред тобою ничтожна».

  Тяжко вздохнув, воздымающий тучи Зевес отвечал ей:«Трудное дело ты мне предлагаешь; меж Ирой и мноюСсора опять загорится; ругательным словом рассердитИра меня; перед всеми бессмертными вечно со мноюВздорит она, утверждая, что я за троян заступаюсь.Ты же отсюда уйди, чтоб тебя не приметила Ира.Способ найду я тебе угодить; на меня положися;Слово свое головы мановеньем[2]Знаменье это для всех олимпийцев есть знак величайшийВласти моей: неизменно мое, непреложно и твердоСлово, когда подтверждаю его головы мановеньем».

  Кончил и черногустыми бровями повел Громовержец;Благоуханные кудри волос потряслись на бессмертномБога челе: содрогнулись кругом все вершины Олимпа.

  Тайную кончив беседу, они разлучились; с ОлимпаВ бездну соленую быстрым полетом слетела Фетида;Зевс возвратился к себе, поднялися почтительно богиС тронов своих перед вечным отцом; ни единыйСидя его не отважился выждать, но, встав, все навстречуВышли к нему. На высоком престоле он сел. От очей жеИры не скрылось, что с ним приходила беседовать тайноДочь среброногая старца морского Нерея Фетида;К Зевсу немедленно грубое слово она обратила:

  «Кто из богов, лицемер, там шептался так скрытно с тобою?Вечно ты любишь, я знаю, себя от меня отклонивши,В тайне с другими советы держать, и ни разу еще тыМне наперед не сказал откровенно о том, что замыслил».

  Ире ответствовал так повелитель бессмертных и смертных:«Ира, не мни, чтоб мои все советы постигнуть возможноБыло тебе; и супруга верховного бога не в силахВынести их. Что тебе сообщить я признаю приличным,Прежде тебя не услышат о том ни бессмертный, ни смертный;Если же что от богов утаить я намерен, не смей тыСпрашивать дерзко о том и моей не разведывай тайны».

  Ира-богиня воловьи глаза отвечала Зевесу:«Странное слово сказал ты, ужасный Зевес; никогда яДелать вопросы и в тайны твои проникать не дерзала.Все, как хотел, ты задумывал, все исполнял без помехи.Но я тревожуся, мысля теперь, что тебя обольстилаДочь среброногая старца морского Нерея Фетида,Утром с тобой здесь сидя и колена твои обнимая:Ей головы мановеньем, конечно, ты дал обещаньеЧесть Ахиллесу воздать погублением многих ахеян».

  Ире ответствовал так воздымающий тучи Кронион:«Вечно, безумная, ты примечать и подсматривать любишь!Труд бесполезный! ничто не удастся тебе! от себя лишьТолько меня отдалишь; то стократно прискорбнее будет!Быть ли, не быть ли тому, что тебя устрашает, на этоВоля моя. Замолчи же и мне не дерзай прекословить.Иди тебе не поможет никто из богов олимпийских,Если я, встав, подыму на тебя неизбежную руку».

  Так отвечал он. Богиня воловьи глаза ужаснулась;Было прискорбно то собранным в доме Зевеса бессмертным.Начал тогда многославный художник Ифест, чтоб утешитьМать светлорукую, так говорить, обратясь к ней и к Зевсу:

  «Горько и всем нам, богам, на Олимпе живущим, несносноБудет, когда вы так ссориться здесь за людей земнородныхСтанете, всех возмущая бессмертных; испорчен веселыйБудет наш пир; и чем дале, тем хуже. К тебе наперед я,Милая мать, обращаюсь, хотя и сама ты разумна:Зевсу-отцу уступи, чтоб не гневался боле отец наш,Сильный Зевес, и чтоб весело мы пировать продолжали:Он громовержец, он царь на Олимпе, он, если захочет,С наших престолов нас всех опрокинет; он бог над богами.Словом приветным порадуй его и к нему приласкайся;Снова он милостив будет ко всем нам, богам олимпийским».

  Так он сказал и, поспешно приблизившись, кубок двудонныйПодал божественной матери в руки, примолвив: «Терпенье,Милая мать; покорися, хотя то тебе и прискорбно;Здесь ненавистных побоев твоих мне своими глазамиВидеть не дай: за тебя заступиться не в силах я буду,Как бы того ни хотел; одолеть Олимпийца не можно.Было уж раз, что, когда за тебя я поспорил, меня он,За ногу взявши, с Олимпа швырнул, и летел я оттудаЦелый, кувыркаясь, день и тогда лишь, как стало садитьсяСолнце, совсем бездыханный ударился оземь в Лемносе;Дружески был я синтейцами добрыми поднят полмертвый».

  Так говорил хромоногий Ифест[3]Ира с улыбкой взяла от него поднесенный ей кубок.Стал он потом подносить по обычаю, справа начавши,Сладостный нектар, его из глубокой черпая кратеры;Подняли смех несказанный блаженные боги Олимпа,Видя, как с кубком Ифест, суетясь, ковылял по чертогу.Вечные боги весь день, до склонения солнца на запад,Шумно пируя, себя услаждали роскошною пищей,Дивными звуками цитры, игравшей в руках Аполлона,Также и муз очередным, сердца проницающим пеньем.Но когда уклонилось на запад блестящее солнце,Боги, предаться желая покойному сну, разошлисяВсе по домам. Им построены были те домыДивно искусной рукой хромоногого бога Ифеста.Также и молний метатель могучий Кронион в чертоге,Где отдыхал он обычно, блаженному сну предаваясь,Лег и заснул; с ним на ложе легла златотронная Ира.

Песнь вторая