Клан Мёртвого Кота (Dead Cats Clan) - Window Dark

А слов так и не нашлось. Слова остались далеко-далеко. Вместе с Раулем. В том мире, куда Ириску, оказывается, никто не собирался отпускать.

Ириска тоскливо смотрела в сторону двери. В коридоре пахло пылью и маминым недовольством.

— Нечего шляться по ночам, — выговаривала мама. — В начале года нельзя расслабляться. Пора уже думать об экзаменах.

"На самом деле пора забыть о них", — отрешённо пронеслось в мыслях.

Птицам не нужны деньги, как не нужны экзамены Чёрным Розам. Особенно тем, кто растёт за Пятым Переулком. Не нужны и тем, кто собирается шагнуть за горизонт. Единственным стоящим делом было решить: прорываться ли за горизонт или остаться на холме Чёрной Розой. Но ответа не найти, если тебя каждую минуту попрекают, что пыль не вытерта, мусор не вынесен, а пол не блестит.

Кому надо, тот пусть и натирает пол. И ведра выносит. До скончания веков. Ириска больше никогда не прикоснётся к мусорному ведру. Вот так-то!

Только бы отпустили. Ну что вам стоит отпустить ребёнка чуть-чуть прогуляться. И если сейчас не разрешают вечер вне дома, то кто, скажите вы мне, отпустит девочку на всю завтрашнюю ночь. На ночь Ржавого Полнолуния. И врать-то нельзя. По каким-то неведомым законам враньё тут же раскроется, и станет только хуже. И Панцирную Кошку уже никто не остановит. Что бы такое сказать, чтоб не соврать ни чуточки?

"Скажи нужные слова в нужное время", — усмехнулся призрачный Рауль.

"Да когда ж оно наступит-то — нужное время", — усмехнулась в ответ Ириска.

— И нечему улыбаться! — надвигалась серьёзная буря.

Но Ириску она волновала не больше тайфуна у берегов Японии.

— Покажи-ка дневник, — от слов мама перешла к действиям.

Ириска улыбнулась с грустинкой. Вот так приходится проводить последние часы перед чем-то по-настоящему важным. Пускай никто не поверит. Ну и что? Ведь жизнь прекрасна и замечательна, когда её заполняет то, во что веришь ты, а не кто-то другой, пусть даже обвешанный дипломами и наградами.

— Ты шагай по жизни смело, и кому какое дело, кто тебе в постели нужен, это секшн революшн, — подсказывало радио на кухне.

— Дневник, — напомнила мама.

Ириска замотала головой. Она не понесёт дневник. Ну почему взрослые подменяют настоящую жизнь какой-то ерундой? От того, что мама увидит в дневнике пятёрку по физике, Панцирная Кошка не помрёт. Никакие дневники в мире не защитят от Панцирной Кошки. Не существует защиты от того, во что веришь. И чего боишься больше всего на свете.

Хотя так ли страшна кошачья королева? Не страшнее ли, если Ржавое Полнолуние не наступит? И тогда для Ириски не будет Пятого Переулка. А для Рауля не состоится рывок за горизонт. Рауль исчезнет. А Ириске придётся возвращаться в серую нудную жизнь, заполненную тоскливыми мелочами. В жизнь, от которой Ириска незаметно успела отказаться.

Девочка не смотрела на маму. Глаза буравили пол. Она знала каждую досочку, каждую щёлочку между ними. Ещё так недавно квартира казалась огромной. Ириска, переводя кукол через выщербленные доски, дивилась нескончаемости коридора. Его наполняли загадки и тайны. Куда всё делось? Почему осталась лишь покосившаяся этажерка и вешалка.

Назови мне день, когда тает сказка.

Но только не говори, что остаётся вместо неё.

Я знаю сама!

Но не хочу думать.

Не отбирай, мама, мою последнюю сказку. Мой шанс сделать не так, как у людей.

Я молчу, ты молчишь. Мы обе тоскуем. Только о разном. Ты грустишь о том, что не сбылось, и боишься, как бы у меня не было ещё хуже. Я боюсь, что у меня будет хуже. И намного. А грущу, потому что ты толкаешь меня в серую, пыльную осень. Где зелёные летние листья вдруг оказываются сорванными злобными ветрами. И скрюченными комками трутся об асфальт, рассыпаясь в прах. Исчезая из памяти, будто и не было их никогда. Листья кружат по городу и беззвучно плачут. Потому что в голос нельзя! Потому что те, кто ещё не затёрся до дыр, оборвут тебя шорохами и шепотками. Мол, нехорошо же так, на всю округу. Мол, кому сейчас легко. Мол, мы всегда там, где трудно. А тебе не ответить. Тебя жжёт печальная правда, что пройдёт чуток времени, и они подхватят твою песню, поспешно свиваясь трубочкой, чтобы прикрыть первые дыры. Смешные. Им кажется, что дыры затянутся. Что снова наступит лето. Почему же им тогда совсем не хочется, чтобы было "как у людей".

Но пока предсмертная песня не спета, они никого не пустят за Пятый Переулок.

Толчок. И сильное встряхивание за плечи.

— Ты не… Ты ничего не…

Хочешь узнать, не колюсь ли я, мама? Не глотаю ли таблеточки? Не нюхаю всякую дрянь? Только слова подобрать не можешь. Я замотаю головой, а ты не поверишь. Я улыбнусь, и тебя, может впервые в жизни, напугает моя улыбка. Я смеюсь не над тобой. Мне видится тёмная сцена, по которой мечутся два десятка карликов в целлофановых костюмах. А потом, слева, из-за дальней кулисы выходит огромный шприц.

Ты можешь представить шприц на тонюсенький ножках-ниточках?

Тогда тебе не понять, почему я смеюсь.

И не понять, что мне не нужно холодное счастье. Оно не согреет, как солнце в небе Пятого Переулка. Куда тебя не пустят. И поэтому ты страшишься отпустить меня. Места, в которые нас не пускают, всегда кажутся вредными, опасными, ненужными. Потому что ненависть легко подменяет тоску от праздника, на который тебя не позвали. И позорно выгнали, когда ты робко втиснулась туда сама. Легче не верить в такие праздники. Правда, мама?

— Тебя спрашивают!

— Можешь посмотреть в сумке…

"Если не веришь" добавлять не стоит. Нам не нужно слово "Если". "Если" уже в прошлом.

— Что найдёшь — твоё! Заодно и дневник посмотришь.

— Ещё огрызаешься!

Глаза туманились от слёз. Блёклые цветы на обоях дрогнули и превратились в облака. Как много лет назад. Тогда легко было стать волшебницей. Просто надавить пальцем на веко. И мир расплывётся. А потом тебя наругают. Странные взрослые. Они думают, что никому не интересно смотреть, как цветы становятся облаками. И ещё им почему-то это кажется вредным.

Всё вокруг знакомо до сладкой боли в груди. Когда-то казалось, что квартира всегда будет убежищем от внешних невзгод. Местом, где тебя поймут, утешат, защитят. Вместилищем тепла и непередаваемого запаха уюта, вдохнув который, хочется смеяться. Особенно, вернувшись из лагеря или поездки на море.

— Мир придуман для того, чтобы ты одна осталась дома, — издевалось радио на кухне.

Почему теперь всё стало маленьким, заношенным, плоским, неказистым? Почему остался всего один шаг, чтобы понять: невыносимо противно может быть даже то, что мы называем домом.