Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

Патриарх Тихон в письме поблагодарил Сербского Патриарха Димитрия за помощь «русским изгнанникам», но в мае 1922 года направил митрополиту Антонию (Храповицкому) постановление, в котором Карловацкий Собор признавался «не имеющим канонического значения», а призыв к «восстановлению династии Романовых» – призывом, который «не выражал официального голоса Русской Церкви»; заграничное ВЦУ следовало упразднить (198, с. 558). На совещании заграничных архиереев епископ Вениамин предложил во исполнение воли Патриарха упразднить ВЦУ: «Митрополит Евлогий должен взять управление в свои руки без всякого Собора, а если необходимо Синод временно сохранить, то надо, чтобы митрополит Евлогий – не митрополит Антоний – был его председателем». «Тут мне и следовало проявить власть, – много позднее сокрушался митрополит Евлогий, – заявить, что я исполню волю Патриарха… Но я ради братского отношения к собратьям-архиереям, закинутым в эмиграцию, во имя любви к митрополиту Антонию, старейшему зарубежному иерарху… пренебрег Правдой – волей Патриарха. В этом была моя великая ошибка…» (50, с. 371). Не решившись пойти на открытый разрыв с законным главой Русской Церкви, Архиерейский Собор в Карловцах упразднил ВЦУ, но образовал Синод во главе с митрополитом Антонием с такими же функциями и той же открыто антисоветской политической ориентацией. Это прямо противоречило посланию Патриарха Тихона от 25 сентября 1919 года о невмешательстве православного клира и мирян в политическую борьбу: «…Установление той или иной формы правления не дело Церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение», что созвучно словам апостола Павла: Молю вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры… и уклонитеся от них (Рим. 16, 17).

Инициатор созыва заграничного Собора оказался этим же Собором отвергнут. Оставшись в одиночестве, епископ Вениамин уходит от дел церковного управления и поселяется в сербском монастыре Петковице; в 1923–1924 годах он окормляет православных Карпатской Руси в Чехословакии; в 1924 году возвращается в Сербию, служит настоятелем русской церкви и законоучителем в двух кадетских корпусах. В 1925 году митрополит Евлогий (Георгиевский) пригласил владыку в Париж для работы инспектором и преподавателем созданного Свято-Сергиевского богословского института, епископ Вениамин согласился и фактически возглавил институт.

Подобно многим великим деятелям Церкви, владыка Вениамин был настоящим пастырем, спешившим на помощь людям, нуждающимся в духовном наставлении и окормлении. В Париже с ним познакомился двадцатилетний князь Дмитрий Шаховской. Молодого студента экономического факультета университета в Бельгии, увлеченного исканиями русской религиозно-философской мысли, не удовлетворяли идеи литератора Д. В. Мережковского и философа Н. А. Бердяева и даже богословские исследования протоиерея Сергия Булгакова. Его душа искала чего-то иного, искала выхода из «мелкого погружения в глубочайшие Божьи тайны». И владыка Вениамин «просто и ясно» открыл ему будущий путь иноческого служения Богу и людям (70, с. 52, 53).

«Мой духовник, очень искренний и добрый человек, глубокой веры, епископ Вениамин (Федченков)», – вспоминал позднее архиепископ Иоанн (Шаховской), и «через него я, никогда и мыслей не имевший о служении Церкви, был призван на это служение… Весною 1926 года из Брюсселя я написал своему духовнику епископу Вениамину в Париж, что жизнь в Европе мне стала духовно трудна, и я прошу его благословить меня уехать в Африку, в Бельгийское Конго… Ответ владыки Вениамина был таков: “Дорогой Дмитрий Алексеевич, пет воли Божией на Ваш отъезд в Африку. Ваш путь: монашество и Духовная Академия – служение Церкви”» (70, с. 57–58). И это лишь один пример пастырской деятельности владыки Вениамина.

Сам же он в 1920-е годы оказывался перед теми же вопросами, что и в начале своего монашеского пути: как жить в миру и освободиться от мирских пут? Как сохранить верность Церкви перед открытыми угрозами ее существованию? Как отличить правду Божию от правды человеческой?

Мысли о Евангельской проповеди для родного народа, о судьбе терзаемой большевистской властью и обновленцами родной Церкви никогда не оставляли владыку Вениамина, которого все более тяготили споры между Антонием и Евлогием. Еще в 1924 году он предпринял попытку вернуться на родину, но из послушания церковной власти в лице митрополита Евлогия (Георгиевского) отказался. «Дорогой Владыка! – писал ему в записке митрополит Евлогий. – Именем Божиим умоляю Вас: откажитесь от поездки в Россию. Слухи об этом как-то проникли уже в ряды эмиграции и вызывают лишь большой соблазн, что архиерей едет в Советскую Россию…» (31, с. 382). Тем не менее он, один из немногих оказавшихся за рубежом архиереев, глубоко и чутко реагировал на события церковной жизни в России.

Владыка Вениамин был очень внимателен к проявлениям духовной жизни. Он впитал в себя лучшие традиции Оптинского старчества, пользуясь наставлениями великих старцев Анатолия и Нектария. Это проявлялось и в отношениях с его духовными чадами, и в анализе своей духовной жизни. Сильнейшее впечатление на него произвел сон, увиденный как-то во время пребывания в Каннах в 1924 году: «Будто я в каком-то огромном городе. Кажется, в Москве… Но на самой окраине. Уже нет улиц, а просто разбросанные кое-где домики… Вдруг кто-то говорит: Патриарх идет… Глядим – почти над землей двигается Святейший Тихон. В мантии архиерейской, в черном монашеском клобуке (не в белом патриаршем куколе)… И вдруг я ощущаю, как в сердцах окружающих меня крестьян начинает что-то изменяться: они точно начинают “отходить”, оттаивать… И понял я, что сначала надо пригреть грешную душу – и уже после выправлять. И Святейший мог это: он очень любил этих грешных, но несчастных детей своих. И любовью отогрел их… Наконец, не выдержав, я решаюсь обратиться к нему с безмолвным вопросом: Владыко! Ну что же нам делать там (за границею)?.. Куда же мне идти?.. Я ждал ответа… Какого? Можно было сказать ему: иди к м. Антонию, или, наоборот, к м. Евлогию, или что-либо в этом стиле, вообще по поводу разделения… Но ответ был совершенно неожиданным, какого никак не придумать: ПОСЛУЖИ НАРОДУ… Вот какие поразительные и неожиданные слова сказал мне святейший: ни о митрополитах, ни о разделении, ни об юрисдикции, а о службе народу… И именно народу, то есть простонародью» (32, с. 333–335).

Вот почему упорная верность митрополита Антония (Храповицкого) идее самодержавия показалась ему в то время ненужной. Однажды митрополит Антоний в разговоре убежденно произнес: «Церковь нуждается в православном царе». «А если царя не будет?» – спросили в ответ. «Русская Церковь тогда станет захудалой, как Коптская или Эфиопская», – ответил владыка (70, с. 78). Его младший собрат думал иначе.

В 1927 году епископ Вениамин поддержал известную «декларацию» митрополита Сергия (Страгородского), в которой провозглашалась лояльность Церкви к Советской власти. «Одною из забот почившего Святейшего отца нашего Патриарха Тихона, –