Собрание сочинений. Т.2 Иван Иванович - Антонина Коптяева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ольга ринулась было за ним, но он, мощный и быстрый на ногу, мгновенно скрылся за бараками.
69«Даже сейчас я хотел бы возврата, но его не может быть, и надо свыкнуться с этой мыслью», — думал Иван Иванович, шагая взад и вперед по своему домашнему кабинету.
Останавливался. Курил. И опять ходил по квартире, споря сам с собой.
«Все ясно, а сердце щемит и щемит. Когда же наступит облегчение? Да-да-да. Стыдно не то, что тебя обманывали. Постыднее теперь: уже знаю — разлюбила, не нужен я ей, а успокоиться не могу. Где же твое самолюбие? — с гневным укором бросил он себе, а после минутного раздумья: — Да что стыд и самолюбие! Тут другое: прав, прав Логунов! Всем я был вроде хорош, а в семейном вопросе сорвался. Почему я сам не заметил наклонностей Ольги к литературной работе, а Тавров, посторонний, заметил? Почему я не ободрил ее, когда она терпела первые неудачи в газете? Ведь Тавров тоже занят работой, и разве у меня совсем нет свободного времени? Играл же я в городки, в карты, ходил на охоту! Да, иногда нескольких слов достаточно, чтобы поддержать пошатнувшегося человека. В самом деле: сорвал девчонку с третьего курса института, с настоящей учебы, а потом считал себя прекрасным мужем потому, что давал ей возможность мотаться по всяким случайным лекциям. А если бы это дочка моя ушла из института… Наверно, я уговорил бы ее вернуться. И какой переполох вызвало бы такое в семье! Отчего же за жену-то не беспокоило чувство ответственности!»
Мимоходом Иван Иванович взглянул в зеркало, замедлил и несколько минут всматривался в черты человека, стоявшего перед ним.
«Осунулся, постарел, что и говорить! Бороду отпустил. Подумаешь, маскарад! Долой! Нечего из себя отшельника изображать!»
Он побрился, протирая одеколоном щеки и подбородок, еще раз грустно и взыскательно посмотрел на свое лицо: Волосы топорщатся непослушным ежиком, и на темных бровях тоже петушки какие-то… Иван Иванович потрогал эти густые вихорки на бровях и, вздохнув, отошел от зеркала, решительно не зная, чем ему заняться теперь, как убить выдавшийся свободный вечер. Читать не мог, перо валилось из рук: такая нудная тоска томила его, что он все время чувствовал себя словно на иголках.
«Пойду в больницу, посмотрю, что там». — Он двинулся к выходу, но раздался стук в дверь, и в квартиру, сразу заполнив ее запахами парфюмерного магазина, вошла Пава Романовна.
— Добрый вечер! — промолвила она ласково.
Иван Иванович не ответил, вопросительно глядя на нее. У него-то вид был не очень ласковый.
— Я к вам по делу, — сказала она и, точно не замечая его угрюмого взгляда, без приглашения присела к столу.
— Да, у вас все дела!
— Правда, у меня много нагрузок… — Она кокетливо улыбнулась, не зная, как принять его слова. — В наше время нельзя жить, замкнувшись в своей скорлупе. Общественная работа — долг каждой культурной женщины…
— Вы что же, с общественным заданием ко мне пришли?
— Нет, я к вам по сугубо личному, интимному делу…
— Если насчет аборта, то зря, — отрезал он.
Пава Романовна вспыхнула и покачала головой.
— Ох, какой вы!
— Да, уж такой!
— Вы напрасно сердитесь на меня, — заговорила она примирительным тоном. — Я вам всегда сочувствовала, клянусь… А теперь тем более… Я хочу сказать, тем более не стоит сердиться, — игриво поправилась она. — Мы уезжаем скоро. Пряхина отзывают в трест: ему трудновато на производстве. Он ведь кабинетный работник. — Пава Романовна чуточку выждала и добавила без сожаления: — Так что уезжаем в центр…
— Давно пора! — тоже без сожаления промолвил Иван Иванович. — И сейчас пора…
— Вы меня гоните! — Она испытующе, открыто зовуще посмотрела на него и еще помедлив, достала из сумки конверт. — Ольга Павловна очень просила, и я не могла отказаться от ее поручения. Может быть, ей вредно сейчас волноваться, — ввернула Пава Романовна с веселым ехидством.
По встрече Ивана Ивановича с Ольгой она определила, что он достаточно выдержан, и ничего не опасалась. Поэтому, положив письмо на стол и подвинув его в сторону хозяина квартиры, она уселась поудобнее и, по-птичьи охорашиваясь, заявила:
— Теперь вы должны любезнее относиться к своей гостье. Вы видите, как она сочувствует вам… Немного найдется охотников до таких поручений…
— Да, к счастью, таких почтальонов у нас немного, — сказал Иван Иванович, бледнея от гнева.
— За кого вы меня принимаете, — воскликнула Пава Романовна с искренним огорчением. — Сводничеством я не занималась. Они нисколечко не доверяли мне… Даже мне, — повторила она в простодушном раздумье, наморщив гладенький лоб. — Вы видите, я вполне откровенна. У меня, кажется, даже получилось, что я рада была бы посводничать. Но ничего подобного, клянусь честью!
— Клятва потрясающая! — Иван Иванович скорбно усмехнулся. — Я очень прошу вас: идите-ка вы с миром, а то боюсь, не получилось бы у нас по рассказу Горького…
— Как не получилось бы? — загораясь любопытством, спросила Пава Романовна.
— Да так… Был у него случай, когда пришлось ему погладить одну дамочку лопатой пониже спины. Учтите, я тоже человек вспыльчивый.
Осторожно, точно боясь обжечься, Иван Иванович вскрыл письмо.
«Как женщина, я должна бы остаться довольной, что наше маленькое объяснение закончилось мирно и благополучно, — писала Ольга. — Но меня мучает мысль, что вы ложно истолковали мое поведение в прошлом. Я не обманывала вас, живя с вами, но мне нечем стало жить подле вас. Когда я пыталась найти место в жизни, вы или равнодушно относились к моим попыткам, или старались подчинить меня своей работе, или просто высмеивали, как в последний раз. Когда я встретила Таврова…»
Иван Иванович гневно смял листок бумаги, который теперь действительно жег его руки…
— Какая жестокость! — вырвалось у него, но не прочитать письмо он не мог и, разутюжив его кулаком, снова устремил взгляд на колючие строчки.
«…я отнеслась к нему дружески просто, — сообщала Ольга. — Тавров заинтересовался не только моей внешностью, а стал моим болельщиком и советчиком, и это душевно сблизило нас. И, однако, когда я забеременела, я решила остаться с вами, надеясь, что рождение ребенка восстановит мое отношение к вам. Мне было тяжело, вы чувствовали по себе. Но я думала: время пройдет, родится ребенок, и нам опять будет хорошо вместе. Когда все закончилось больницей, это означало полное крушение, и я ушла.
Зачем я вам пишу? Я не хочу, чтобы вы слишком плохо думали обо мне: Пава Романовна не имеет в нашей жизни никакого значения.
От души желаю вам самого хорошего.
Уважающая вас Ольга Строганова».— Я да я, а обо мне не думает. А впрочем, и не надо. Выходит, получил по заслугам сполна! — Иван Иванович долго сидел не шевелясь, потом лицо его прояснело, добрая чуточная улыбка засветилась в глазах:
— Все-таки я не напрасно ее любил!
70— Что мне делать, Елена Денисовна? — спросила Варвара.
Она прилегла на травку возле старшей подруги, положила голову на ее теплые колени. Обе сидели в огороде у зеленевших гряд, только что прополотых ими. По всему склону горы весело пестрели женские и детские платья, белели рубашки мужчин. Звонко перекликались голоса. Проходили дружные парочки.
Был выходкой день. Но драга в долине, за прииском, стучала и лязгала не переставая; сновали крохотные издали вагонетки рудничного бремсберга, связывая в одно целое бывшие владения Платона Логунова и Таврова — людей, по-разному вошедших в жизнь Варвары, — синел дым над высокими трубами электростанции. Добыча золота шла без перерыва.
Все здесь зависело от производства, и каждый по-своему служил ему, ощущая постоянно его ритм. Была энтузиасткой золотодобычи и Варвара. На днях она закончит фельдшерские курсы, а затем занятия по подготовке в вуз. Уже есть договоренность об отправке ее в медицинский институт, окончив который она обязательно вернется обратно. Живется напряженно, интересно, но бывают минуты, когда она чувствует себя только женщиной, любящей и страдающей…
— Что мне делать? — повторила она, прикрывая ресницами горячий блеск глаз, обхватила руками крепкий стан Елены Денисовны и, пряча от нее разрумянившееся лицо, сказала: — У меня ноги подкашиваются, когда я слышу его шаги. Это нехорошо, правда? Стыдно, наверно, но я не могу справиться с собой… Помните, как он смеялся, Елена Денисовна?
— Конечно, помню, Варенька!
Варвара приподнялась, оправила платье и спросила тихонько:
— Бы любите своего Хижняка?
— Очень люблю.
— Смогли бы жить без него!
— Спаси бог! Зачем такое говорить!
— Нет, вы скажите… Смогли бы?
— Наверно, не умерла бы… Живут же, без рук и ног живут! Только без головы не проживешь.
