Возвращение призраков - Джеймс Герберт

Вода сомкнулась над его головой.

Мэдди Баклер шила, ожидая. До того она поставила на окно маленькую лампу. Возможно, это было глупо, но чувство говорило, что лампа может послужить маяком.

Рядом лежал Гаффер, прижавшись к креслу так близко, что мог коснуться хозяйки. Пес бегал за ней повсюду, с тех пор как в позапрошлую ночь вернулся один и стал выть у двери. Тогда у Мэдди не было сомнений, что с Джеком что-то случилось. Она сразу же позвонила в полицию, но там отказались ехать в лес искать его. Пусть рассветет, сказали ей, и тогда — если с ее мужем что-то случилось — его будет легче найти. Кроме того, в любой момент он сам может вернуться, ругая убежавшую собаку. Мэдди не удалось убедить их, что здесь что-то не так и нужно начинать поиски немедленно. Она уговаривала Гаффера отвести ее к Джеку, но собака отказывалась выходить из коттеджа, убегала от входной двери и забивалась под стол в кухне.

Позже, утром, полиция нашла тело Джека, но их извинения и выражения сочувствия уже не могли помочь. Так же как и заверения, что виновного, прострелившего ему сердце металлическом стрелой, скоро разыщут.

Прошлой ночью Мэдди ждала, что Джек вернется. И теперь ждала снова.

Он придет. Она знала, что он придет. Он найдет путь в противном тумане, и свет в окне направит его.

О, пусть говорят, что он умер! Они могли унести его тело, но это не значит, что Джек не вернется к ней.

Потому что все возвращаются.

Как никто не понимает этого?

Все возвращаются.

И поэтому она будет сидеть здесь и шить, пока Джек не придет. Мэдди начала напевать себе под нос.

Но прекратила, когда Гаффер вздернул голову. Эрдель тихо заскулил.

— Все хорошо, старый дурачок. Ты знаешь, кто это.

Собака, не отрываясь, смотрела на дверь, жалобное скуление стало настойчивей.

— Теперь помолчи, добрая псина.

Мэдди положила руку на длинную плоскую собачью голову, и пес успокоился. Впрочем, он оставался начеку, повернув голову в сторону и приподняв ухо.

Вскоре и Мэдди услышала шаги.

Они доносились с дорожки, ведущей к коттеджу.

Шаги приближались.

37

Не раз Грейс убегала вперед, и Эшу приходилось ускорять шаг, чтобы догнать ее. Теперь туман рассеялся клочьями, он то становился редким, так что при неполной луне под деревьями с обеих сторон была видна дорога, то вдруг сгущался, и Эш боялся потерять Грейс из вида; только фонарь у нее в руках указывал путь. Запах, тошнотворный запах разложения, по-прежнему стоял в воздухе, но Эш немного привык к нему и больше не испытывал позывов рвоты при каждом вдохе.

Начав уставать, он взял Грейс за локоть.

— Может быть, сбавим темп?

— Если не спешить, мы можем опоздать.

Она даже не взглянула на него, сосредоточенно изучая изъезженную дорогу перед собой.

— Куда? Какого черта нам делать на развалинах?

— Ты видел, что случилось с картиной в кабинете отца.

Их обоих поразило это явление, тем более необычное, что, хотя изображение Локвуд-Холла было уничтожено невидимым пламенем, раму и стену даже не опалило.

— Мы… — начал Эш, но Грейс прервала его.

— Отец там, — сказала она. — Я знаю, что он там.

Он замолчал, высматривая путь. Густое облако тумана преградило им дорогу, затмив все, в том числе и облачное ночное небо. Они продолжили свой путь, Грейс светила фонарем под ноги на ярд или два вперед. Наконец туман немного рассеялся, и Эшу показалось, что впереди мелькнула обгоревшая оболочка Локвуд-Холла, прежде чем ее опять поглотила налетевшая мгла. Грейс тоже заметила развалины и пустилась бежать. Эшу ничего не оставалось, как последовать за ней.

Ей недолго удалось поддерживать взятый темп — как и Эш, она устала от ходьбы. Туман и изрытая дорога делали путь трудным; временами приходилось идти почти вслепую, так как свет фонаря отражался от тумана. Когда они подошли ближе, впереди снова показались развалины Локвуд-Холла. На какое-то время мгла рассеялась, и Эш с Грейс увидели заброшенный особняк почти целиком. В свете луны Локвуд-Холл казался, мрачным как никогда.

Эш ощутил жгучую потребность отвернуться от этого безрадостного места — даже черные провалы окон казались угрожающими, — но Грейс все равно пойдет, даже если останется одна, а он не мог допустить это. Их близость в тот день была не просто случайным совокуплением — страсть возникла из более глубокого источника, из понимания природы друг друга и осознания общности бремени, которое каждому из них уготовила судьба.

Словно уловив его мысли, Грейс вдруг взяла Эша за руку. Она смотрела не на него, она не отрывала глаз от полуразрушенного здания, что маячило впереди, теперь уже совсем рядом. Вместе они приблизились, и мгла сомкнулась.

Они вышли на широкую площадку перед лестницей, к которой когда-то, давным-давно, подъезжали кареты, где собирались всадники со сворами гончих, суетящихся у лошадиных ног, или толпились спешащие на бал гости. Грейс указала на свет, видневшийся в одном из окон на обветшавшем фасаде.

Верхние этажи старого дома терялись в тумане, стены, казалось, уходили в забвение, в туманную пустоту, ведущую в бесконечность. Эш ощутил мерзость запустения и нечто большее — здесь была какая-то зараза, черная злоба, которая не проявляла себя во время их первого посещения. Возможно, только темнота могла обнажить гнойную язву этой несчастной души, или некий временной цикл управлял этими нечестивыми проявлениями, поскольку Эш явственно чувствовал, что выпущенное на Слит зло достигло своей кульминации. Он поежился от этой мысли, не понимая, откуда она взялась.

— Отец внутри.

Эш резко взглянул на Грейс:

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда же, откуда и ты, — ответила она, светя фонарем на вход в Локвуд-Холл.

Она начала пересекать каменную, поросшую травой площадку. Когда Эш присоединился к ней, Грейс уже подошла к ступеням, ведущим к колоннам у входа. Эш взял у нее фонарь, и они начали подъем.

— Слышишь?..

Грейс остановилась, и он обернулся к ней, поставив ногу на ступеньку.

Музыка была едва слышна, она нарастала и убывала, так что ему приходилось вслушиваться. Она напоминала отдаленные звуки клавесина.

Грейс подошла к нему и взялась за его локоть.

— Я часто слышала это, когда была маленькой, — сказала она приглушенным голосом и добавила: — Когда отец брал меня сюда.

— И он знал?..

— Я… не могу вспомнить. Наверняка я спрашивала его, слышит он музыку или нет. — Она прикоснулась к виску, словно воспоминания вызывали боль. — Я танцевала под эти звуки у меня в голове, и он предупреждал, что пол внутри может провалиться.