NZ - Оксана Демченко

— Знал, что здесь смерть. Был предупреждён. Надёжно. Зачем пошёл? Нет личной задачи. Нет приказа. Нет цели.

Голос гудел внутри черепа. От него чесалась кожа головы, а дно глаз будто давило на сами глаза и зачерняло весь обзор лёгким полуобмороком.

— Игль мой друг, — отмахнулся Уильям.

— Такого закона нет.

— У меня внутри есть, — возмутился Уильям.

— Перекрыл линию огня, мешал устранить преступного Тиля. Не друг. Нет закона внутри для него. Нет закона внешнего. Есть угроза жизни.

— Он солдат, он пришёл сюда с честью и прикрывал мне спину. Он мне не чужой. И, черт вас подери, нельзя живого Тиля убивать просто так, из-за какого-то там мёртвого и пыльного параграфа уложений. — Уильям почесал зудящую кожу. — Что у вас, совести нет?

— Это не закон. Нет прописанного регламента. Нет надёжных признаков. Нельзя вложить в каждое сознание. Почему такое тебе ближе и проще понятного внешнего закона? Есть габ-устав. Есть закон самого общего пользования. Есть межрасовые уложения.

— На такое положить — дело не хитрое. Это ж не честь и не слово. Откуда мне знать, что писали толковые люди, а не ублюдки какие… простите, высочайший. — Уильям тяжело вздохнул. — Правила всех стригут, как косилка — газон. Без разбора. Но мы люди, не трава. Сложные мы. Разные.

— Зачем согласился спуститься в ядро, когда придёт к тебе старость? Не вижу внутри согласия.

— Обстоятельства.

— Почему высокого Чаппу считаешь… — голос в сознании замялся, выискивая понятие. — Другом? Он инсект. Он тебя не выбирал. Он дал тебе пять порицаний.

— Толковый мужик.

— Покажи сны. — Голос затих надолго, в мозгах снова копались, и делали это куда грубее, чем Игль. Вероятно, решил Уильям, морщась, это из-за малого опыта работы с людьми. Под сводом черепа снова загудело чужое опасливое любопытство: — Нет смысла… Ты прошёл сюда ценой смерти четырёх бойцов. Ты ценил их жизнь выше, чем требует целесообразность. Противоречие. Закон внутри сам себе противоречит. Закон внешний отрицает выбранный путь. Но ты жив и не утратил способность принимать решения.

— Тиль перевёл много наших книг, он умён, как чёртов очкарик-профессор, — устало усмехнулся Уильям, принимаясь тереть лоб и массировать затылок. — Я читал мало. Но я знаю твёрдо одну штуку: у нас в книгах нет ответов, там сплошь вопросы. Та же дрянь с головой. У меня там ворох вопросов и нет ни одного ответа, постоянного и годного на все сто. Так мы и живём.

— Закон внутри всегда силен у людей?

— Нет.

— Иди.

Уильям встал, поклонился, сам не зная, кому и чему, может, просто спину проверил — а то давит усталость так, будто горб прирос к лопаткам. Хотелось миновать зеркало и навсегда оставить позади недра планеты Жвир и её отшельника, уединившегося среди миллионов соплеменников, которые не содержат вопросов и потому не нарушают размышлений законника Огга.

— Черт, не могу я так просто уйти, — спохватился Уильям. — Надо передать Тилю его личные вещи. Надо на правах габ-сотрудника подать прошение о допуске к общению с ним в целях контроля условий содержания. Еще я должен забрать останки солдат Оберега.

— Это сделано, — отозвался голос. — Оно было… громким в сознании, очень громким. Иди.

Уже шагнув к зеркалу, Уильям разобрал последний шёпот, едва слышный. Огга соизволили пообещать разобрать случай Тиля, как особенный. Вероятно, для законника это было величайшим одолжением. Пришлось снова поклониться и поблагодарить.

До самого крейсера Уильям молчал, прикрыв глаза и отдыхая. Сознание мутилось, под веками мерцали зелёные круги, словно пришлось долго смотреть на солнце. Хотя он не смотрел, он сам был объектом, в нем копались со спокойным интересом патологоанатома к трупу… Ему ставили не подлежащий обжалованию диагноз, норовя приписать перечень недугов всему человечеству.

На знакомой террасе Игль страдал в медицинском лежаке, черные тени залили окологлазья и не желали исчезать при сколь угодно ровном свете. Игль тянул через трубочку какой-то полезный напиток. Рядом стоял сам высокий носитель Чаппа и — бывает и такое — отчитывал сун тэя, как пацана.

— … безответственно! — донеслось до Уильяма, едва отдышавшегося после доставки. — Я свяжусь с вашим отцом. Хуже, я осмелюсь позвонить вашей матушке. Я сообщу, что вы опозорили семью. Я оповещу ри тэя, вы будете изгнаны из корпуса. Это немыслимо! Вы хотя бы отдаёте себе отчёт, что ваши игры ставят под удар миропорядок этого универсума? Вы…

— Мне стыдно, — выплюнув трубку, буркнул Игль. — Я готов принести любые извинения. Да, я осознаю, что подставил вас, единственного известного мне инсекта, действительно умеющего понимать людей. У вас будут очень большие проблемы? — Игль рывком сел, хотя ему было совсем худо. — Надеюсь, до пересмотра статуса не дойдёт? Поймите меня, я не видел иного пути. И сейчас не вижу. Хотя Тиль мой друг, а Хум мой любимый партнёр по спаррингу… был.

Игль снова лёг, покривился и закрыл глаза, позволяя лежаку продолжить экстренное восстановление живучести. Чаппа зло, в полную силу, щёлкнул жвалами и удалился, не глянув на габнора. Уильям повозился с настройками в больной своей голове, создал кресло чуть правее лежака. Сел. Зажмурился. Старательно, в подробностях, подумал, как берет Игля за грудки, дёргает на себя. Коротко размахивается и крушит челюсть левой снизу. Сразу добавляет правой по почкам. Тело худощавого сун тэя дёргается, голова мотается, кровь на кулаке, кровь на костюме. Зуб Игля летит далеко, дробно цокает по полу, оставляет штрихи красного. И совсем не хочется останавливать руку, пока ублюдок жив.

— Почему? — тихо спросил Уильям, ощущая некоторое успокоение.

— Начать надо с истории войны, — сказал Игль, прощупывая челюсть и облизывая с губы несуществующую в реальности кровь. — Если все упростить… В последний цикл противостояния три тысячи циклов назад мы грохнули планетарную систему приличных размеров, желая получить доступ к искомому. Добыли материал и успели почти полностью его декодировать, когда они грохнули наш научный сектор. Целиком и не считаясь с потерями, а равно мнением иных рас, которые пострадали из-за неудачного соседства. Дальше был просто ад, Билли. Могу попробовать назвать наши потери за следующую долю цикла, но это такое число, которое очень долго говорится. Разве в кратности к полному населению вашей Земли… и то долго. Но мы успели сделать опытный образец на базе полученного исследования, это называлось, кажется, «материнский кодер». Солдаты инсектов стали дохнуть вроде мух по осени. Их клинило от противоречия в законе и приказе. Затем был подписан мир на все времена. Мы уничтожили материалы доклада, опытный образец кодера и стёрли память выживших учёных. Они ввели тотальный контроль численности солдат расы и умерили масштаб генных изменений при разработке новых рюклов. Еще они внесли параграф о мире с людьми в свой закон. Полагаю, трёх тысяч лет достаточно, чтобы мудрецы вроде Чаппы нашли решение, делающее кодер негодным оружием. — Игль помолчал, тяжело вздохнул. — Это не важно. Вопрос прост: как объяснить хоть кому, а тем более законникам, что в сейфе тэй корпуса в научный сектор везли именно доклад? Часть его, черновики. Когда я узнал, то понял сразу: это равнозначно официальному объявлению войны. У рюкла Оберег есть все основания числиться людьми, но ведь они инсекты. В них, глубже подсознания, сидит базовый закон. При вероломном объявлении войны рюкл способен ликвидировать империум. Я телепат, Билли. Я сам проверял, Тиль мне разрешил. Скажу даже больше. Он получил данные о том, что инсекты расценили наше поведение как начало необъявленной войны, а это и есть приказ на ликвидацию… по сути. Тиль «слепой» приказ не выполнил. И выжил. Следовательно, он и правда, человек.