К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Комиссия, которой пленум поручил решить вопрос о Бухарине и Рыкове, заседала под председательством А. И. Микояна. В нее входили почти все высшие руководители партии, многие из которых в ближайшие два года сами пали жертвами репрессий. Голосовали поименно, в порядке алфавита. Один за другим поднимались члены ЦК – Андреев, Бубнов, Ворошилов, Каганович, Молотов – и произносили три слова: «Арестовать, судить, расстрелять!» Когда очередь дошла до Сталина, он сказал: «Передать дело в НКВД». Несколько человек затем повторили эти слова, которые, по существу, конечно, мало отличались от первых. Только Микоян как председатель комиссии не высказал своего мнения, и оно не записано в протоколе заседания.

Через два дня пленум возобновил работу. Бухарина и Рыкова вызвали на заседание, чтобы они выслушали решение. Они не сомневались в своей участи. Уходя из дома, Бухарин простился с отцом, поцеловал своего 9-месячного сына, упал со слезами на колени перед женой, прося у нее прощения за загубленную жизнь. Затем, овладев собой, поднялся и сказал: «Смотри, не обозлись, Анютка, в истории бывают досадные опечатки, но правда восторжествует! Воспитай сына большевиком, обязательно большевиком!»

Бухарин с семьей жил в Кремле. Выйдя из квартиры, он прошел в помещение, где заседал пленум. В раздевалке было пусто. Одновременно с Бухариным туда вошел и Рыков. Когда они сдавали свои пальто, их окружили восемь человек, арестовали и отправили на Лубянку; на квартирах у них работники НКВД провели обыск. Члены семей Бухарина и Рыкова еще не были арестованы, они были нужны следствию для шантажа и давления на арестованных.

Когда пленум заслушал решение комиссии о Бухарине и Рыкове, когда принималось постановление об их исключении из состава ЦК ВКП(б) и из партии, обоих уже подвергали в НКВД первому допросу.

Выступая на одном из заключительных заседаний февральско-мартовского пленума с большой речью, Сталин потребовал усилить борьбу с врагами народа, каким бы знаменем они ни прикрывались – троцкистским или бухаринским.

СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС ПО ДЕЛУ «АНТИСОВЕТСКОГО ПРАВОТРОЦКИСТСКОГО БЛОКА»

Судебный процесс по делу «правотроцкистского блока» начался 2 марта 1938 г. Председателем Военной коллегии был все тот же В. В. Ульрих, государственным обвинителем – все тот же А. Я. Вышинский. Это был во многих отношениях очень важный процесс: он якобы раскрывал наиболее тайный и наиболее многочисленный из всех «антисоветских центров». Состав подсудимых был довольно пестрым. Кроме Бухарина, главного из обвиняемых, на скамье подсудимых сидел А. И. Рыков, многие годы возглавлявший СНК СССР. Здесь были недавние народные комиссары СССР: А. П. Розенгольц, М. А. Чернов, Г. Ф. Гринько, В. И. Иванов, а также Г. Г. Ягода, всего два года назад всесильный глава НКВД; крупнейший советский дипломат Н. Н. Крестинский; крупный деятель российского и международного рабочего движения X. Г. Раковский; руководители Узбекской ССР А. Икрамов и Ф. Ходжаев; секретарь Горького П. П. Крючков, видные врачи Д. Д. Плетнев, И. Н. Казаков и некоторые другие.

К обвинениям, предъявленным на процессах 1936 и 1937 гг. и теперь лишь повторенным (убийство Кирова, подготовка убийства Сталина и др.), подсудимым были добавлены обвинения в убийстве А. М. Горького, В. В. Куйбышева, В. Р. Менжинского, в покушении на Ленина еще в 1918 г., а также в стремлении отдать империалистам не только Украину, Белоруссию и Дальний Восток, но также Закавказье и Среднюю Азию.

На первом судебном заседании председательствующий Ульрих зачитал пространное обвинительное заключение и обратился к каждому из подсудимых с вопросом: «Признаете ли вы себя виновным?» Бухарин, Рыков, Ягода ответили: «Да, признаю». Когда очередь дошла до Крестинского, тот неожиданно ответил: «Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником “правотроцкистского блока”, о существовании которого не знал. Я не совершал также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».

Растерявшийся Ульрих повторил свой вопрос, но получил тот же твердый ответ. Затем Ульрих продолжил опрос подсудимых, и все они признали себя виновными. После этого был объявлен перерыв на 20 минут. Что происходило во время этого перерыва? Несомненно, было решено изменить порядок допроса подсудимых. Первым начали допрашивать Бессонова, роль которого и в организации процесса, и по «сценарному плану» была особой. Именно Бессонов был по плану тем, кто якобы связал троцкистов и зиновьевцев с «правыми», в первую очередь, с Бухариным, Рыковым и Томским. Это он, работая в торгпредстве СССР в Берлине, будто бы организовал встречи оппозиционеров с Троцким и сыном Троцкого – Седовым. Это Бессонов будто бы передавал директивы Троцкого «правотроцкистскому блоку». К тому же Бессонов в отличие от Крестинского явно подтвердил свою готовность продолжать играть отведенную ему роль.

Итак, после короткого перерыва утреннее заседание возобновилось с допроса Бессонова. Когда тот говорил о своих усилиях связать троцкистов и зиновьевцев с «правыми», Вышинский обратился к Бухарину с вопросом, может ли он подтвердить эти показания. Бухарин сказал, что переговоры с Пятаковым и другими троцкистами велись «правыми» еще до встречи с Бессоновым. «Вы вели переговоры об объединенных действиях против Советской власти?» – спросил Вышинский. «Да», – кратко ответил Бухарин.

Однако, когда Вышинский обратился к Крестинскому за подтверждением показаний Бессонова, тот их отверг. Крестинский был крупным партийным и государственным деятелем и до своего ареста работал заместителем наркома иностранных дел. Хотя Крестинский сочувствовал некоторым акциям «левой» оппозиции, он не был троцкистом и не участвовал во внутрипартийной борьбе 20-х гг. хотя бы потому, что до 1930 г. работал советским послом в Германии. Во время следствия он быстро подписал все то, что от него требовали подписать. Вероятно, он понял, что готовится новый процесс, и решил сохранить силы, чтобы сказать правду на этом процессе. Теперь в ответ на новый вопрос Вышинского Крестинский резко, даже пронзительно заявил, что никогда и нигде с Бессоновым о связях с троцкистами не говорил, что Бессонов лжет. На вопрос растерявшегося Вышинского о показаниях Крестинского на предварительном следствии он ответил, что они были ложны. «Почему же вы не говорили правду на предварительном следствии?» – спросил Вышинский. Крестинский помедлил с ответом, и Вышинский торопливо произнес: «Ответов не слышу, вопросов не имею» – и опять стал допрашивать Бессонова. Через некоторое время обвинитель вновь должен был обратиться к Крестинскому, и тот снова отверг показания Бессонова. При этом Крестинский прямо сказал, что не мог и не хотел говорить правду на предварительном следствии, ибо убедился, что «до судебного заседания, если таковое будет», ему не удастся отвести от себя ложные обвинения. «Для чего же вы вводили следствие и прокуратуру в заблуждение?» – спросил Вышинский. «Я просто считал, – ответил Крестинский, – что если я расскажу то, что говорю сегодня, – что это не соответствует действительности, – то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства». Вышинский задал затем несколько вопросов Бессонову и объявил утреннее заседание суда законченным [336] . Перерыв между утренним и вечерним заседаниями продолжался два часа.

Новые показания Крестинского действительно быстро дошли до руководителей партии и правительства. Подсудимые давали свои показания, подходя к микрофону, провода от которого шли не только к усилителям в самом зале, но также и в Кремль. В разных местах сцены и в зале, недалеко от председателя суда и государственного обвинителя, были вмонтированы тайные микрофоны для управления ходом этого сложного спектакля. Кроме того, весь процесс от начала до конца снимался на кинопленку.

Во время двухчасового перерыва в помещении для руководителей процесса собрался весь его «штаб». Поскольку процесс был большим спектаклем, были и опытный режиссер, и группа помощников режиссера. Для этого «штаба» оборудовали комфортабельные помещения неподалеку от Октябрьского зала Дома Союзов, причем вход в эти помещения был тщательно замаскирован, хорошо охранялся и был известен только самым посвященным [337] . Во главе «штаба» стоял старый чекист Л. Заковский, который занимал видное положение в ЧК-ГПУ-НКВД при всех прежних руководителях и сохранил свое положение при Ежове.

Нам неизвестно, как обсуждался в «штабе» инцидент с Крестинским. После перерыва Вышинский вел допрос Розенгольца и Гринько. Они дали суду все «нужные» показания, в том числе и «обличающие» Крестинского. Но тот опять настаивал на своей невиновности.

На утреннем заседании 3 марта Вышинский допрашивал других подсудимых. Однако на вечернем заседании во время допроса Раковского он обратился к Крестинскому с вопросом: