Введение в Новый Завет Том I - Рэймонд Браун

В следующей главе[627] (8:12–59) мы видим тему замещения света: Иисус провозглашает себя «светом мира». Здесь снова возникает судебная атмосфера, в которой Иисус защищается от обвинений иудеев[628], и обстановка накаляется: например, звучат намеки на незаконнорожденность оппонентов и обвинения в том, что их отец — дьявол. Разговор заканчивается одним из самых поразительных высказываний, приписываемых Иисусу в НЗ: «Прежде нежели был Авраам, Я есмь» (8:58). Оно приводит к попытке побить Иисуса камнями (видимо, за богохульство).

В главе 9–й рассказывается о том, как прозрел слепорожденный. Это шедевр Иоаннова повествования, настолько мастерский, что в нем нет ни одного лишнего слова. Мотив «света мира» (9:5) и упоминание силоамского водоема (9:7, 11) обеспечивает связь с праздником Кущей, из‑за которого Иисус, по–видимому, находился в Иерусалиме. Слепой — больше, чем конкретный человек[629]. Его образ выражает один из вариантов Встречи с Иисусом. Самаритянка — пример того, с какими препятствиями можно встретиться на пути обретения веры в Иисуса при первом общении с Ним. Слепой, омывшийся в водах Силоама (название переводится как «посланный», это Иоанново определение Иисуса), представляется собой пример человека, который был просвещен при первой встрече, но понял, кто Иисус на самом деле, только позднее, после судов и изгнания из синагоги[630]. Это можно расценивать как послание имевшим подобный опыт Иоанновым христианам: что через гонения они получили возможность прийти к более глубокой вере, чем когда они впервые встретились с Христом. Все более резкие вопросы, задаваемые слепорожденному, усиливающаяся враждебность и слепота допрашивающих, которые выгнали его из синагоги, все большее понимание слепорожденным, кто такой Иисус, в процессе допросов[631], попытки напуганных родителей избежать позиции за или против Иисуса — все это мастерски развивается в драму. Эту драму можно было бы поставить в театре, чтобы показать, как с приходом Иисуса те, кто говорят, что они видят, оказываются слепы, а те, кто были слепы, прозревают (9:39).

В ходе повествования метафорическое рассуждение о добром пастыре (10:1–21), хотя оно обладает определенной автономией, обращено к фарисеям, которых Иисус в 9:40–41 обвиняет в слепоте. Это и рассуждение о виноградной лозе в 15:1–17 ближе всего к притчам, так часто встречающимся в синоптических Евангелиях[632]. В Ин содержится смешение метафор, предлагающих разные точки зрения на одно и то же: Иисус одновременно служит дверью, через которую пастырь входит к овцам, а овцы входят во двор и выходят на пастбище, и образцом пастуха, знающего своих овец по именам и готового отдать за них жизнь. На уровне служения Иисуса эта речь адресована фарисеям, изображенным как слушатели. На уровне жизни Иоанновой церкви это может быть критикой других христиан, взявших себе пастырей из людей, и эти пастыри, как может показаться, соперничают в своих притязаниях с Христом. Знаменитый отрывок в 10:16, где Иисус, упоминая о других овцах, не из этого двора, обозначает свою цель единого стада и единого пастуха, говорит о том, что во времена написания Ин разделение среди последователей Иисуса уже было проблемой.

Следующий иудейский праздник— праздник Обновления (Ханука: 10:22–42), который отмечается в память освящения алтаря и восстановления Иерусалимского храма Маккавеями (164 год до н. э.) после нескольких лет осквернения его при сирийских правителях. Тема замещения: Иисус, стоя в притворе Храма, заявляет, что Он — тот, кого Отец освятил и послал в мир (10:36). Вопросы, задаваемые Иисусу о Его мессианстве, и обвинения в богохульстве, поскольку Он называет себя Сыном Божьим, напоминают приведенные у синоптиков расследования синедриона (ср. Ин 10:24–25, 36 и Лк 22:66–71).

Столкнувшись с попытками побить камнями и арестовать Его, Иисус дерзко провозглашает: «Отец во Мне и Я в Нем». Дальше евангелист в форме inclusio рассказывает, что Иисус переходит обратно за Иордан, где рассказ начинался в 1:28, и где все еще звучат отголоски свидетельства Иоанна Крестителя (10:40–42).

4. Воскрешение Лазаря и его последствия (главы 11–12). Этот раздел — своего рода мостик между Книгой Знамений и Книгой Славы. Иисус дарует жизнь Лазарю (11:1–44), как до этого дарует свет слепому (см. 11:37), и тем самым творит величайшее из своих знамений. Однако, парадоксальным образом, дарование жизни приводит к решению синедриона, что Иисус должен умереть (11:45–53), решению, через которое осуществляется Его славное возвращение к Отцу. В рассказе о слепорожденном за исцелением следовал диалог, где объяснялось значение знамения. В случае с воскрешением Лазаря объясняющий диалог предшествует рассказу, поскольку этот разговор после появления Лазаря из могилы был бы антикульминацией. В этом диалоге Марфа уже верит в то, что Иисус — Мессия, Сын Божий (ср. исповедание Петра в Мф 16:16), и в воскресение ее брата в последний день. Однако Иисус приводит ее к еще более глубокой вере. Иисус — не только воскресение, но и жизнь, и верящий в Него никогда не умрет. Чудесное возвращение Лазаря к жизни исполняет желание Марфы, но это только знамение, поскольку Лазарь умрет снова[633] — по этой причине он появляется из гробницы в могильных пеленах. Иисус пришел, чтобы дать жизнь вечную, неподвластную смерти, и Он символически демонстрирует это, когда выходит из гробницы, оставив свои могильные пелены в ней (20:6–7).

Количество сторонников Иисуса и страх, что римляне могут вмешаться к вреду для народа и Храма («места»), приводит к собранию синедриона (11:45–53). Каиафе, который был первосвященником в тот судьбоносный год, дано изречь пророчество, хотя он и не осознает этого. Он имеет в виду, что Иисус должен умереть вместо народа, но Иоанн интерпретирует это как то, что Иисус должен умереть за народ и «рассеянных чад Божьих собрать воедино». Судьба Иисуса определена синедрионом, который решает Его убить, и переходные стихи (11:54–57) подготавливают нас к Его аресту во время Пасхи.

У двух следующих сцен есть параллели в синоптических Евангелиях, но в обратном порядке. В Вифании за шесть дней до Пасхи Мария, сестра Лазаря, мажет миром ноги Иисуса (Ин 12:1–11). У этой сцены есть близкая параллель в Мк 14:3–9 и Мф 26:6–13, где говорится, что в Вифании за два дня до Пасхи неизвестная женщина возлила благовония на голову Иисуса[634]. В обоих случаях лейтмотивом служит подготовка Иисуса к погребению. У происходящей на следующий день сцены триумфального входа Иисуса в Иерусалим (Ин 12:12–19) имеются близкие параллели со сценой входа в Иерусалим в Мк 11:1–10; Мф 21:1–9; Лк 19:28–40, которая происходит значительно раньше. Пальмовые ветви упоминаются только в Ин, а решение Иисуса ехать на осле кажется здесь чем‑то вроде поправки. Цель ее — указать на обещанного в Зах царя, который принесет мир и спасение (Зах 9:9–10).

Сигнал об окончании общественного служения Иисуса — появление язычников (12:20–50), заставляющее Иисуса воскликнуть «пришел час» и заговорить о пшеничном зерне, которое умирает, чтобы принести много плода. По тону это напоминает молитву Иисуса в Гефсимании в ночь перед смертью в Мк 14:34–36 пар. В обеих сценах душа Иисуса в смятении/скорби. В Мк Он молится Отцу, чтобы этот час миновал, но в Ин Иисус отказывается молиться Отцу, чтобы Он избавил Его от часа сего, поскольку именно для этого Он и пришел. Эта разная реакция отражает то, что последующая Церковь будет считать проявлением человеческой и божественной природы Иисуса. В Мк Он молится о том, чтобы исполнилась воля Божья, в Ин — чтобы имя Божье было прославлено. Это прошения из молитвы Господней и, следовательно, отчасти отражают молитвы Иисуса. Голос, отвечающий с неба в Ин 12:28–29, принят за голос ангела. Это напоминает ответное появление ангела в Лк 22:43, а также слова Иисуса о том, что если бы Он захотел, Отец послал бы больше двенадцати легионов ангелов (Мф 26:53). Это интересный пример расхолсдения в разных вариантах традиции. Неспособность толпы принять провозглашаемое Сыном Человеческим становится в Ин 12:3741 исполнением предсказания Исайи, что они никогда не смогут поверить[635]. Действительно, некоторые в синедрионе уверовали в Иисуса, но, боясь фарисеев, не исповедуют и не провозглашают славу Божью (12:42–43). Снова возникает подозрение, что евангелист также имел в виду тех иудеев в синагогах своего времени, у кого не было мужества открыто исповедовать Христа. Последние слова Иисуса во время служения резюмируют Иоаннову весть (12:44–50). Они напоминают слова вступительного резюме (3:16–21), обращенного к Никодиму: свет пришел в мир, чтобы дать возможность людям самим решать, кто верит в Него и спасен из тьмы, а кто отвергает Его и осужден.

Часть 2. Книга Славы (13:1–20:31)