По обе стороны горизонта - Генрих Аванесов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ход моих мыслей прервался лязгом ключа в двери. Меня повели на допрос. Обстановка в кабинете полковника оставалась прежней. И вопросы, которые он мне задавал, были теми же, что ставились перед Серегой. Теперь я про себя начал называть его прежним именем. Я рассказал полковнику свою биографию. Конечно, в моем изложении она звучала иначе, чем у Сереги, но все факты нашей совместной с ним деятельности и взаимоотношений с Генералом я осветил так же, как он. Полковник долго пытался сбить меня с толку, задавая вопросы и так и этак, но он не смог выявить в наших рассказах каких-либо противоречий. Он очень старался, но не мог даже представить себе, что, разговаривая с каждым из нас по отдельности, он все равно имел дело с одним человеком, точнее с объединенным телепатическим каналом связи единым разумом.
Спустя несколько часов я снова оказался в своей камере. Мне дали пачку писчей бумаги и несколько шариковых ручек. Предстояло положить все сказанное на бумагу. Такое же задание получил и Серега. Было ясно, что на эту работу уйдет не один день. Между тем, с момента нашего отъезда уже прошло пять дней. Что думали о нас дома? Мы не позвонили домой по прилете, как обещали, и не вернулись обратно в назначенный срок. Вот все, что было точно известно дома. Что могли предпринять в этих обстоятельствах Джессика и Ольга, можно было только гадать. Ничего другого не оставалось, как засесть за рукопись. Никогда не думал, что мне когда-нибудь придется писать столь подробную автобиографию, да еще в таких условиях.
С первым вариантом рукописи мы справились за три дня. Полковник и, судя по вопросам и заметкам на полях, еще два человека очень внимательно читали наши труды. Нам пришлось извести еще гору бумаги, пока от нас, наконец, не отстали. На это ушла еще неделя. После этого на несколько дней наступила полная тишина. Потом допросы возобновились. Теперь полковник шел на явные провокации. Держа в руках рукопись одного из нас, он говорил другому, что тот или иной вопрос нами освещен по-разному. Местами это было действительно так. Мы специально вводили в текст не противоречащие смыслу взаимодополнения. Поймать нас на противоположных или взаимоисключающих толкованиях событий нашей жизни полковнику не удалось.
Сразу после ноябрьских праздников полковник снова стал вызывать нас на допросы вместе. Довольно быстро восстановив всю хронологию событий нашей жизни от момента знакомства с Генералом почти тридцать лет назад до наших дней, он заставил нас, чуть ли не дословно, восстановить все детали наших разговоров с ним. Что-то мы действительно вспомнили, что-то, наверное, придумали на ходу. Полковнику явно нравилась проделанная им работа. Любовно поглаживая скопившуюся у него на столе стопку бумаг, он чуть-чуть пооткровенничал с нами. Генерал исчез через пару недель после нашего отъезда в Берлин. Поехал кататься на лыжах в Домбай и пропал. Искать начали не сразу.
– Такие люди, как он, имели право на таинственные исчезновения без объяснения причин. Но он не вернулся ни через две недели, как обещал, ни через месяц. Облазили весь Домбай. Расспросили тех, кто работал и жил в гостинице. Люди помнили, что однажды он отправился на склон с лыжами перед сходом лавины. Больше его не видели. Пришло лето. Снег растаял, но трупа не обнаружилось. Появились сомнения в его гибели. С тех пор все дела, которые он вел, были взяты нами на постоянный контроль. В том числе и паспорта, полученные им для своих агентов. На этом-то вы и попались. О том, что вы просите визу нам сообщили из консульства в Лондоне. Так что мы вас ждали и с нетерпением. В то, что ваш генерал на самом деле погиб, мы не верим и сейчас. Поверить мы можем, только увидев труп, а его нет. Я допускаю, что вы на самом деле больше никогда не видели своего генерала, но это мало что меняет для вас. Я доложу начальству, что вы честно и результативно делали свою работу в шестидесятых и семидесятых годах, а потом не по своей воле уехали из страны. Кстати, заводы, которые вы построили тогда, работают до сих пор и дают нам кое-какие деньги. Но сейчас у нас все равно очень мало средств. Мы даже не можем сгонять своих агентов в ЮАР, чтобы проверить ваши показания. Так что сидите теперь и ждите решения начальства, а когда оно состоится, один Бог знает.
С середины ноября допросы прекратились полностью. Мы развлекались, как могли, общаясь между собой и слушая всевозможные радиопередачи. Вообще, сидеть в одиночной камере занятие не из веселых. Постепенно привыкаешь, конечно, но иногда тяжелые мысли захлестывают мозг, сметая все на своем пути. Тогда приходит отчаяние, а это самое ужасное. Выкарабкаться из него самому почти невозможно. Не знаю, выдержали бы мы все это, если бы не возможность общаться друг с другом.
Из радиопередач мы знали, что в стране бурлят политические страсти, экономика разваливается, уровень жизни катастрофически падает. Останавливаются предприятия, выбрасывая на улицы толпы безработных. Растет только преступность. В такой обстановке достаточно искры, чтобы разгорелась гражданская война. Но наряду с радиовещательными станциями, нам были доступны передатчики, которые передавали совсем другую информацию, не рассчитанную на широкую аудиторию. Ими пользовалась милиция, пожарные, скорая помощь и другие спецслужбы. Ничего интересного в их сообщениях, как правило, не было, но переговоры, ведущиеся по одной из таких радиолиний, нас заинтересовали. Два собеседника, один из которых находился совсем близко, совершенно свободно обсуждали вопрос о том, а не расправиться ли физически с новоявленными демократами, пока они не закрепили свою власть, пока живы институты подавления инакомыслия, созданные в СССР. Они были абсолютно уверены, что их никто не слышит, и позволяли себе свободно называть имена и фамилии. Чаще всего в своих разговорах они поминали Ельцина, считая именно его причиной своих бед и бед страны. Люди эти явно были весьма высокопоставленные и информированные. Они знали реальный уровень производства стратегических товаров в стране, объем золотовалютных резервов и многое другое, чего простые люди знать просто не могут. Сначала из любопытства, а потом с все более нарастающей тревогой мы стали вслушиваться в эти разговоры, постепенно понимая, что становимся свидетелями формирующегося заговора против ряда руководителей России и, в первую очередь, против Ельцина. Что делать в этой ситуации нам, тайным радиослушателям, сидящим в тюрьме в самом центре Москвы, было совершенно непонятно. Мы могли слушать, но не могли передать полученную информацию. Кроме наших собственных детей и разбросанных по всей планете немногочисленных племен, никто на свете не мог общаться с нами телепатически. Пытаться же обратиться с этим к нашим тюремщикам нам казалось бесполезным. Скорее всего, один из собеседников сидел в том же здании, что и мы, правда, в ином качестве.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});