Насилие и социальные порядки - Дуглас Норт

Критика Болингброка была направлена против той новой роли, которую деньги начали играть в политике Великобритании, а также против того разлагающего эффекта, который это имело. Растущие траты на военные действия против Франции создали альянс между финансовыми корпорациями и короной. Распределение все возрастающего национального долга между политическими союзниками или оппонентами стимулировало лояльность держателей долгов к правительству. Растущая пропорция военных — вкупе с растущим числом военных и морских офицеров, служащих в парламенте, — равно как и растущее число чиновников (членов парламента, занимающих государственные посты) и пенсионеров, давала Уолполу и группам интереса короля преобладающее присутствие в палате общин. Болингброк обвинял короля и его министров в том, что они используют деньги для подкупа независимого парламента и уничтожения того баланса, который был создан конституцией. Чтобы сохранить приток благ и привилегий, членам парламента приходилось поддерживать корону. Независимость парламента оказалась сведена на нет зависимостью его членов от покровительства Уолпола. По мнению Болингброка, за уничтожением независимости парламента неминуемо должны были последовать тирания и рабство [186].

Утверждения вигов не были безосновательными. Британское правительство владело тремя богатыми компаниями — Банком Англии, Ост-Индской компанией и Компанией Южных морей — примерно 35–40 % национального долга в 1820-х гг. [187]. Банк Англии получил монополию на банкнотную эмиссию на территории Лондона и прилегающих окрестностей. Ост-Индская компания обладала монополией на доходную торговлю с Индией и Азией. Чиновники, пенсионеры и держатели акций в богатых компаниях, а также держатели долговых обязательств государства имели множество мест в палате общин [188]. Инкорпорированным компаниям было довольно трудно получать лицензии. В отсутствие возможности инкорпорирования путем получения королевской лицензии или специально утвержденного парламентского акта коммерческие организации были вынуждены использовать разные формы партнерств или трастов. В силу того что привилегии каждой из трех богатых компаний зависели от связей с правительством, а также в силу того, что конкурирующие организации при условии расположения правительства также могли стать корпорациями, эти компании, их акционеры и представители были просто вынуждены поддерживать правительство. В частности, целый ряд членов парламента, связанных с этими группами интересов, не могли высказывать независимые суждения по целому ряду вопросов. Таким образом, королю и правительству удалось создать поддерживающую их коалицию, которая позволила перешагнуть через парламентское ограничение их власти.

И все же для многих было очевидно, что дела в Великобритании идут ничуть не хуже, чем обычно. Революционные соглашения гарантировали право парламента принимать полноценное участие в принятии политических решений. Экономика росла и становилась все более и более зрелой. Несмотря на все сопутствующие страхи, современные финансовые институты быстро развивались. Однако общественность все же была взбудоражена страхами относительно нынешних достижений и будущих опасностей. Вот что отметил Диксон (Dickson, 1967, р. 32–33):

Хотя финансовая революция и принесла с собой гораздо более полезные вещи, чем развитие рынка ценных бумаг в Лондоне, именно последнее сплотило общественное мнение против финансовых инноваций. Этот рынок был объявлен ущербным по своей сути и полностью противоречащим общественным интересам. Фраза «фондовая спекуляция», которая использовалась для обозначения любой формы активности на рынке, явно отсылала к корыстии коррупции. Подборка комментариев современников окажется примечательно единообразной, даже монотонной, по своему тону и примечательно бессодержательной относительно того, как в действительности работает рынок.

Многие другие люди высказывали схожие соображения [189]. Их интересовал вопрос, улучшается ли ситуация в Великобритании или же зловещие признаки активизации фракций и коррупции знаменуют собой скорое возвращение деспотизма. Не поджидают ли нас в скором времени тирания и коррупция?

События

Если смотреть из XXI в., то убежденность XVIII в. в опасности, исходящей от партий и корпораций, представляется несколько странной. Мы можем считать, что элиты разделяли все опасения интеллектуалов, представленные в сочинениях, лишь если мы получим свидетельства того, что они действовали в соответствии с этими убеждениями. Были ли фракции, партии и экономические организации подавлены, ограничены или деморализованы? Если да, то как и когда?

Конкурирующие фракции в естественных государствах всегда борются за власть, делают они это и в порядках открытого доступа. Единственное различие между естественным государством и порядком открытого доступа, если брать данный аспект, — это издержки поражения. В естественных государствах терпящие поражение фракции убиваются, изгоняются или устраняются каким-ли- бо иным образом. Судьба Болингброка — замечательная иллюстрация. Будучи государственным секретарем при королеве Анне (1702–1714), Болингброк стремился к уничтожению фракции вигов: «Те из нас, кто мыслил таким образом, стремились завоевать расположение королевы, рассеять порядки вигов, лишить их всякой поддержки и занять все места в королевстве представителями тори» [190]. При Анне несколько вигов попали в тюрьму, включая и Уолпола. Когда Анна умерла, а Георг I обратился к вигам для формирования правительства, Болингброк в 1715 г. отбыл вег Францию. Тем самым Уолпол взял реванш. Он «незамедлительно провел процедуру импичмента [Болингброка], был подан лишь один голос против. Бо- лингброкбыл осужден на вечное изгнание, лишен своего титула и состояния» (Kramnick, 1968, р. 13). Болингброк лишь ухудшил свое положение в Великобритании, связавшись с Джеймсом II, смещенным в результате Славной революции 1688–1689 годов, затем, уже в ссылке во Франции, он раскаялся в своих связях с Джеймсом. В конце концов ему удалось вернуть расположение короля Георга, в 1725 г. он вернулся во Британию. Еще в 1720 г. или даже позднее, после последнего якобитского восстания 1745 г. потерпевшие поражение фракции в Великобритании сталкивались с угрозой тюремного заключения, утраты титулов и имущества, не говоря уже об угрозе смерти. Великобритания вплоть до середины XVIII в. активно ограничивала фракции, угрожая им ссылкой или даже смертью [191].