Ричард Длинные Руки – фрейграф - Гай Орловский

– Да, – согласилась принцесса, – жабы – это прекрасно!

Мириам буркнула:

– Ты даже не заметила, что он все придумал! Откуда ему знать, какие там бабочки? Или жуки… Ох, как нас легко обманывать…

Она с тоской посмотрела на быстро темнеющее небо. Звездный склон неба становится чернее и круче, звезды рассеялись по небу вольно и бесцельно, мерцают вразнобой, торопливо наслаждаются свободой, пока не выйдет царственная луна, солнце ночи, владыка мертвых и нечисти.

– Скорее бы утро, – произнесла она. – Скорее бы отцу это волшебное растение… Силы вернутся к нему, хвори отступят.

– Так с другими бывало? – спросил я. – А то слухи слухами…

– Да, – сказала она. – Он снова возьмет в руки меч, а голос его обретет силу…

Я кивнул.

– Там в чем дело? Или ты хочешь, чтобы именно я нарвал ему этой травы?

– Цветов…

Я отмахнулся.

– Все равно трава. Я ее не различаю.

– Я объясню!

Я помотал головой.

– Все равно не. У нас, драконов, глаза по-другому устроены. Для нас трава одинакова вся. Да и лапы мои для того, чтобы рвать на куски других драконов, рушить башни, ломать стены…

Она вздохнула, покачала головой.

– Тебе достаточно отнести меня туда. Я нарву сама.

Я удивился:

– С какой стати я понесу тебя?

– Я смогу найти тот цветок и сорвать!

Я прорычал:

– Но мне это зачем? Не-е-е-т, я туда не полечу. У меня своих дел хватает.

Она насторожилась, спросила живо:

– Каких дел?

Я сел и, вывернув заднюю лапу, мощно почесал ею за ухом. Поскрежетало, словно заработала камнедробилка, но удовольствие в самом деле ни с чем не сравнимое. Вот именно так: правой лапой за левым ухом. Надо будет попробовать в личине человека.

Она отступила к дереву, амплитуда движения когтистой лапы весьма, я прохрипел, закатывая глаза в неземном наслаждении:

– Да так… пустячок…

– А именно?

– Решить… – простонал я сладко, – ох, как здорово… решить, жить этой стране или умереть всем…

Мириам охнула, подбежала, уже не страшась попасть под нечаянный удар.

– Повтори, – крикнула она, – что ты сказал!

– Пустяки, – повторил я, не оставляя сладкий чес, – сжечь эту страну или снести все на длину копья в глубину земли гигантской волной с моря… Или обрушить в огненную бездну, а тут пусть раскинется море… Или что-нибудь вроде моря. Но только зеленого.

Она прокричала в ужасе:

– Да зачем это тебе надо? Мы же договорились, я со своим королевством приношу тебе присягу верности! И ярл Растенгерк со своим огромным племенем ассиров!

Я промычал:

– Это надо не мне… я всего лишь самый малый из слуг великого и ужасного повелителя драконов…

– А ему зачем?

Я пожал плечами:

– Наше дело выполнять приказы. Хотя в данном случае повелитель доверил решение этого пустячка мне.

Мириам сжала кулаки.

– Тебе? Ящерице с крыльями? Тебя что, считают умным? Какие же тогда остальные?

– Драконам ум не обязателен, – сообщил я. – Ум нужен слабым. А я – красивый. Красота спасет мир, слыхали? Вот и спасаю…

Мириам посмотрела исподлобья.

– Красивым, даже прекрасным, – сказала она медленно и мечтательно, – был тот герой, что освободил нас. Подумать только, их было двенадцать человек! А он – один… И победил всех.

– Его ранили, – напомнила принцесса. – В руку.

– Да, – подтвердила Мириам, – в руку…

Она посмотрела на меня как-то странно, вдруг схватила меня за лапу и внимательно осмотрела. Лицо помрачнело, затем, спохватившись, бросилась к другой лапе. Я видел, как было зажглись искрами ее глаза, отыскав какую-то складку на коже, но тут же погасли, а лицо стало хмурым и неприветливым.

– Когти понравились? – спросил я гордо. – Завидовать нехорошо.

Она вздохнула.

– Да, когти у тебя… когти.

– А чего вдруг? Уже видела. Или не насмотрелась? Ладно, смотри, бить не буду. Я в самом деле прекрасен. Наверное, вообразила, как такими Растенгерка царапаешь?..

– Дурак ты, – сказала она устало, – а дурак с крыльями – это всем дуракам дурак.

– Почему?

– Такого видно издали.

Я подумал и сказал рассудительно:

– Спутником красоты всегда было некоторое легкомыслие. Люди поверхностные могут принимать это за дурость, хотя это лишь свойство легкости характера красивых. А по-настоящему красивыми могут быть только драконы.

– Зато герой, что освободил нас, – повторила Мириам, – был прекрасен.

Принцесса вскинула тонкие брови, личико стало обиженным.

– Мириам, милая, – упрекнула она мягко, – ну зачем говоришь неправду? Что может быть прекрасным, когда у нас Шумил? Рядом с ним меркнут все самые красивые.

Мириам ахнула.

– Эта жаба с крыльями красивее того сверкающего воина?

– Ничего в нем не сверкало, – заявила принцесса. – А вот Шумил сверкает! Посмотри, какие блестящие чешуйки! А какой гребень?.. На затылке алмазными искрами, на шее рубиновые, а по спине зеленые, как изумруд, иглы…

Мириам смотрела на нее почти с отвращением.

– Что у тебя за вкусы? А еще принцесса.

– Хорошие вкусы, – заявила принцесса обиженно. – То какой-то воин, подумаешь, а то наш Шумил!

– Хорошо, хоть наш, – буркнула Мириам.

– Вообще-то мой, – уточнила принцесса, – это я из вежливости. Ты же Шумила не любишь, а я его люблю.

Мириам зло зыркнула, я видел, как дернулись и окаменели ее губы, удержалась, молодец, а принцесса, не слыша опровержений, лучисто улыбнулась мне и придвинулась ближе.

Я сказал важно:

– Внешняя красота еще драгоценнее, когда прикрывает внутреннюю. Книга, золотые застежки которой замыкают золотое содержание, вдвойне ценнее. Ну, Мириам, надеюсь, намек поняла?

Мириам устало махнула рукой.

– Да все я о тебе поняла. Я думала, только среди людей встречаются такие…

– Красивые?

– Да, – подтвердила она с непонятным выражением, – такие красивые, что аж тошно от таких красавцев.

Я натужился и после титанического усилия сотворил скатерть, хотя, казалось бы, чего проще, а затем уже почти привычно набросал сыра, мяса, хлеба.

Мириам дичилась, принцесса лопала с абсолютным доверием: если предложил Шумил, то какие вопросы? И чашку с горячим кофе взяла радостно, чистейшие ярко-синие глаза следили за мной поверх чашки, ясные и доверчивые, как у ребенка.

Мириам все еще временами хмурится, я вижу, как постоянно отгоняет мысль, что дракон, с которого только что слезла, не врет в привычном самцовом бахвальстве, а в самом деле может повредить всему Гайдерсгейму. И хотя самцы обычно лишь хвастаются, но иногда им удаются самые дикие замыслы…