Наемник - Михаил Сухоросов

— Могу показать, — ухмыльнулся я. — Правда, эта кобыла поумней некоторых…

— Не знаю, не знаю… Вы с ней, вроде, на равных общались.

— Ладно, орлы, — Старый рывком поднялся. — Пора.

Мы ответили дружным стоном, он усмехнулся, вскидывая на плечи мешок:

— Работайте, негры, солнце еще высоко.

— И далеко топать? — поинтересовалась Ларико. Еще не совсем оправилась после всех сегодняшних приключений… Старый не ответил — он ушился в заросли кустарника, через пару минут оттуда вылетела пара длинных, метра по два, жердей, а потом он и сам появился — задним ходом, волоча за собой еще две.

— Значит, каждый хватайте по этой палочке. Идти четко за мной, след в след. Шаг вправо, шаг влево…

— Считаю за попытку к бегству, — усмехнулась Ларико. Старый не был расположен шутить:

— И сообразить ничего не успеешь, в глубине окажешься. Малыш, идешь замыкающим, страхуешь Ларико. Ученик Чародея, тебя хоть страховать не надо?

— Не бойся, — усмехнулся Малыш. — Оно не тонет.

— И не горит, — я знаком поджег траву у его ног, Малыш подпрыгнул чуть не на метр.

— Ну вы, водоогнеупорные, долго прохлаждаться собираетесь? Последняя инструкция: будете проваливаться — кладите шест поперек груди.

— Ладно, не учи ученого, — проворчал я, двинувшись вслед за Старым.

Не знаю, может, это и в самом деле была тропа — в таком случае она оказалась чересчур искусно замаскированной. Шли мы с интервалом шагов шесть, почва под ногами начала пружинить уже через пять минут, а потом из нее начала потихоньку выступать вода. Осока в человеческий рост, скрывающая с головой даже Малыша, только на вид казалась ломкой и чахлой, на самом деле резала она не хуже бритвы, и руки я себе тут же исполосовал в кровь. Очевидно, под переплетением корней и скрывалась трясина — земля под ногами ощутимо погуливала, полное ощущение, что по батуту идешь…

Потом осока и камыши поредели, зато пошли мшистые ходуны, а потом — водяные окна, заросшие ряской. Некоторые из них пришлось пересекать вброд — там вода поднималась почти до пояса, при каждом шаге на поверхности шоколадно-бурой жижи появлялись радужные пузыри, маслянистая пленка прилипала к одежде, каждый раз все трудней было выдирать ноги из сплетения корней.

Пекло немилосердно, раскаляло голову, солнце слепило глаза, отражаясь от поверхности воды, мешок, вроде бы довольно легкий вначале, с каждым шагом тяжелел, кожа под лямками зудела, болотная жижа, высыхая на одежде, делала ее жесткой, как накрахмаленная. Но все б ничего, если б в этой паскудной болотине не водилось такого количества всевозможных насекомых — от почти незаметных, забивающихся в нос, в уши, в глаза, под одежду, особенно в рукава, до здоровенных, чуть ли не с большой палец, рыжих и нахальных слепней. Воздух вокруг нас гудел, как высоковольтный трансформатор, разок, пробиваясь через переплетение осоки, мы вспугнули целую тучу глянцевито-коричневых мелких стрекоз и на какое-то время ослепли в живом пронзительно стрекочущем облаке…

За временем я не следил, просто у меня уже вошло в привычку отмечать его по Камню, так что с момента нашего выхода прошло часа четыре, когда мы выбрались на относительно сухое место, где росли даже какие-то чахлые ивы, и Старый объявил привал, после чего первым растянулся на земле, сбросив с плеч мешок. Мы с радостью последовали его примеру и тут же принялись ожесточенно чесаться — мошкара в покое не оставляла ни на минуту. Не знаю уж как у меня, но у остальных вид был достаточно жалкий — мокрые, исцарапанные…

Мы выпили по глотку воды из фляжек и тут же, не сговариваясь, принялись набивать трубки. Дым помог мало — жужжащая туча продолжала колыхаться над нами. Малыш, ожесточенно, с каким-то мазохистским наслаждением, хлопая себя по шее, высказался:

— Гомосекомые, — а потом прибавил еще парочку словечек покрепче, мы ржанули. Старый, яростно расчесывая предплечье. оскалился:

— Черт бы этот Институт подрал! Шлют сюда все, от шнапса и презервативов до автоматов, а простого репеллента прислать не додумались.

— Тут, наверно, и змеи водятся? — Ларико с тревогой поглядывала на покрытую ряской гладь и островки камыша.

— Водятся, — успокоил Старый, потом рассмеялся, заметив, как у нас вытянулись рожи. — Да нет, сейчас их только дальше к западу встретить можно. А вот в августе…

Малыш встрепенулся:

— Ты что — хочешь сказать, мы тут до августа проторчим?

— Можно вообще подождать, пока все замерзнет, — предложил я. — А что — и дальше такая же дрянь? В смысле, болота эти далеко тянутся?

— Не расстраивайся, — поддел Старый. — Это еще цветочки были, а дальше-то и начнется самое интересное.

И есть еще одно обстоятельство, которое меня несколько нервирует:

— Ночевать хоть здесь не придется?

— Боюсь, придется. А что?

— А тебе уже приходилось в болотах ночевать?

— Да нет как-то. Говорят, всякое случиться может.

— Точно подмечено, — мрачно подтвердил я. Уж с болотной-то нежитью я с свое время столкнулся — мало не показалось… Так что я на некоторое время ушел в себя, соображая, как в случае чего отбиваться. Из раздумий меня вывел голос Старого:

— Досюда нас проследить — элементарно. Вот дальше им посложней будет — мы отсюда в любую сторону двинуться можем.

— И в какую двинемся? — Малыш, кряхтя, поднялся, забросил на спину мешок.

— Есть одно место… Авось подумают, что мы потерялись.

— Как бы и в самом деле не потеряться… — вздохнул я.

— Тоже может быть, — на полном серьезе кивнул Старый.

Да, что и говорить, первый этап нашего перехода через топи по сравнению со вторым был просто веселенькой прогулкой, а теперь от нас потребовалось напряжение всех сил. Ноги то увязали в чем-то густом и вязком, то скользили на переплетении корней, когда мы продирались через заросли сизоватых, жестких, как проволока, хвощей, вода периодически поднималась по грудь, воздух стал сырым и тяжелым от испарений. Кое-где мелькали ярко-зеленые островки травы — по словам Старого, одна из главных ловушек.

Раза четыре мы сбивались с направления, один из них чуть не стоил мне жизни — зыбун, по которому прошел Старый, не выдержал моего веса и резко ушел из-под ног, я окунулся с головой и от неожиданности вдосталь нахлебался болотной воды — смрадной и теплой. После этого меня долго и мучительно рвало, а Малыш, явно претендуя на остроумие, советовал мне отфильтровывать головастиков.

Ларико пришлось тяжелей нашего — насколько я помню, она никогда не была любительницей долгих пеших переходов, особенно по трясине. Разок она оступилась, соскользнула с тропы и плашмя повалилась в маслянистую жижу, если б Малыш не подоспел и не обрезал лямки рюкзака — все, поминай как звали… Помнится, то же было и на Югране — Роберт утопил рюкзак с пеленгатором и потом дико матерился. Только там, на Югране, еще и стреляли… Еще Германа зацепило, Раковски пер его на себе…