Огненный шторм - Дмитрий Янковский

Но впереди наконец появился темный провал выхода из ангара. Я надел «ПНВ» и не поверил своим глазам. Судя по всему, створки, защищавшие вход, закрывались. Я быстро прикинул в уме. Размах крыльев самолета составлял приблизительно пятьдесят шесть с половиной метров, а ширина ангара сто. Створки закрывались со скоростью приблизительно двенадцать метров в секунду. Нам оставалось до выхода около пятисот метров, а наша скорость составляла примерно сто пятьдесят метров в секунду. Получалось, что мы должны пройти впритирку со створками ангара.

Я сдвинул рычаги двигателей до отказа, однако бомбардировщик и так уже был на пределе. От спасения или от гибели нас отделяло чуть более трех секунд. Мои кулаки непроизвольно сжались. Самолет был уже рядом с выходом, но створки сходились слишком быстро. Я понимал, что при таком раскладе наши шансы спастись колебались от одного до пяти процентов. Но…

Эти пять процентов спасли нас. С ювелирной точностью самолет вписался между закрывающимися броневыми дверями. Я потянул рычаг на себя, набирая высоту, и вдруг заметил, что до сих пор держу в руке рацию. Я отложил ее. Корпус был погнут.

– Надеюсь, они нам больше не подкинут сюрпризов, – сказал Горюнов.

Я посмотрел на него. Парень отлично держался, даже не побледнел. Но, как будто в ответ на его слова, на приборной доске загорелся индикатор топлива. Горючее самолета сжигалось очень быстро.

– Литовченко! – я включил рацию. – Посмотри-ка, не вытекает ли топливо из баков?

– Да, вытекает, – почти сразу ответил боец. – У нас тут целый шлейф.

– Что ж ты раньше молчал?!

– Я не знал, топливо ли это. Оно какое-то прозрачное, почти как вода.

– Правильно, это керосин. Придется менять планы. – Я переключил рацию на частоту Белкина: – Слышишь меня?

– Да.

– Срочно стыкуйся со своим кораблем. У нас утечка топлива, даже на необходимую высоту выйти не сможем. Поэтому вам придется взять нас гравизахватами и удерживать некоторое время в воздухе.

– Понял, приступаю. Сколько у вас топлива?

– Минут на шесть. Может, меньше.

– Мы будем через четыре.

20:48:51

Мы сидели в кают-компании и лакомились приготовленным Шишкиной лимонным пирогом, запивая его чаем. Девушка отнеслась к моей шутке со всей серьезностью. Наше долгое путешествие подходило к концу. С того момента, как мы взлетели с американской базы, прошло более получаса. За это время мы успели перегрузить все ядерные заряды на корабль и пустить их в ход. Подробный компьютерный видеоанализ позволил определить места, где находились остальные американские базы. Всего их оказалось девять. Мы нанесли по два удара по каждой, разрушив их до основания. Возможно, это и не уничтожит полностью американскую цивилизацию здесь, но нанесет ей такой урон, что она не сможет восстановиться и постепенно зачахнет.

Корабль уже летел к Федерации. Сейчас мы отмечали более-менее успешное окончание нашего путешествия. После ужина нам предстояло лечь в анабиоз на семь долгих месяцев.

– Маршал, – неожиданно сказал Саурон, – я возвращаюсь на родную планету, чтобы доказать, что достоин звания воина. Но со мной нет никого, кто мог бы подтвердить Совету, что я мужественно сражался. Могу я попросить вас полететь со мной на Серкеш после возвращения и выступить перед Советом?

– А как же ты, Миша? – я повернулся к Володарову.

– Не, я пас, – ответил капитан. – Все эти церемонии не для меня.

– Я понимаю, что это слишком дерзкая просьба, – торопливо произнес Саурон, видимо, подумав, что я хочу отказаться, – особенно учитывая, что вы и так чуть не погибли из-за меня…

– Успокойся, Теоден. Для меня будет большой честью участвовать в обряде посвящения тебя в воины. Я знаю твою храбрость и верность долгу, поэтому с радостью выполню твою просьбу.

Глаза серкешианца торжествующе сверкнули. Он сжал кулак и, приложив его к сердцу, протянул руку вперед, ко мне. По традициям Серкеша это означало, что он мой должник. Теперь я должен был засвидетельствовать долг. Для этого следовало также приложить свой кулак к сердцу, а затем коснуться им сверху кулака серкешианца. Но я сделал по-другому – прикоснулся к его кулаку не сверху, а на одном уровне. Это означало, что я в одинаковом долгу перед ним, и, следовательно, мы в расчете.

– Не понимаю… – Саурон поднял на меня глаза.

– Все просто. Я уважаю традиции Серкеша. Но для меня существуют и традиции Федерации. А они гласят, что помочь своему соратнику – долг каждого бойца. В боевом братстве не может быть должников. Просто дружеская благодарность. Но не долг.

– Тоже хорошая традиция, – задумчиво произнес Саурон.

– А как же. Плохие традиции у нас не приживаются.

– Командир, – вступила в разговор Игнатьева. Она еще не полностью оправилась после ранения, но держалась хорошо. – Если уж речь пошла о боевом братстве, то надо понимать, что оно связывает всех, кто сражался. Прошу Анну не обижаться, но она единственная из присутствующих здесь не входит в боевое братство. Так?

– Да, ты права, – ответил я. – Это действительно верно, так что тут нет ничего обидного, Анна.

– Да что там, – ответила девушка. – Я же не военная. Какие могут быть обиды?

– Ну вот, – продолжила Игнатьева, – а для солдат боевого братства все возможные прежние проступки не имеют силы, если эти бойцы показали себя достойными прощения. Верно?

– Верно, – согласился я. – Но не пойму, к чему ты клонишь?

– Да к тому, что капитан Белкин и первый помощник Сэшаг вполне заслужили прощения за свои прежние проступки.

– Ну что тут можно сказать? – согласился я. – Все верно. Хотели бы вы вновь служить Федерации, Белкин?

– А что мне остается?

– Хорошо. Тогда после прибытия я приложу все усилия к тому, чтобы капитан Белкин был восстановлен в прежнем звании в армии Федерации. А вы, Сэшаг?

– Как я уже говорил, я пойду за Дмитрием Романовичем хоть на смерть.

– Тогда решено. Сделаю все, что в моих силах.

21:22:53

Перед тем как лечь в анабиоз, мне хотелось убедиться, что на корабле все в порядке. Выйдя из комнаты, где располагались анабиозные капсулы, я прошел в кабину. Звезды по-прежнему чертили яркие полосы в холодной бесконечности космоса. Мы с каждым часом приближались к нашей цели.

Топливо расходовалось нормально. Компьютер работал и был готов разбудить нас при малейшей опасности. Я вернулся в комнату и начал настройку своей анабиозной капсулы. Компьютер автоматически подстраивался под параметры организма, мне оставалось лишь выбрать программу сна.

Да-да, именно сна. Дело в том, что уже при первых испытаниях анабиозных капсул выяснилось, что при неглубоком анабиозе человеку снятся сны. Само по себе это было вполне логично, однако вызывало ряд последствий. Ведь сны состоят из обрывков воспоминаний, в той или иной мере переработанных мозгом. И во сне человек как бы вновь переживает прошлое. Но если анабиоз длится недели или месяцы, то спящий будет постоянно видеть одни и те же отрывки прошлого. От этого можно сойти с ума. К счастью, такого никогда не происходило в реальности. Однако несколько сотен человек, совершавших дальние гиперпереходы в состоянии анабиоза, были близки к этому и по возвращении проходили курс психолечения. В Федерации понимали, что, несмотря на сверхсветовую скорость и использование гиперпространства, будущие полеты в отдаленные области космоса будут занимать очень много времени, и без анабиоза не обойтись. Поэтому был изобретен гипнограф, основанный на принципе воздействия на биотоки мозга. Он создавал сон по заранее заложенной программе, то есть «демонстрировал» то, что человек хотел увидеть. Причем сон не повторялся, а лишь продолжался, когда человек вновь вступал в фазу активного сна. Гипнограф следил, чтобы во сне не появлялись образы, которые могли вызвать негативные эмоции.