И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишь Альфонс понимал, что новый год начнется именно с печали и боли. Он не питал иллюзий относительно здоровья брата, но, чтобы не расстраивать его, изображал радость и веру в его слова.
Глава XVII
После Рождества цирк продолжил принимать гостей, на сей раз уже с полностью праздничной программой, посвященной только лишь ему. Например, были устроены небольшие театральные постановки, посвященные истории Христа, или, вот, продолжалась бесплатная раздача подарков и сладостей. Омар к последним числам декабря практически полностью восстановился и принял решение тренироваться в метании ножей и глотании шпаг, поставив цель к концу января отточить свое умение до мастерства, чтобы доказать Пьеру Сеньеру, что он достоин возможности выступать на манеже. Марин передала бен Али, что Сеньер не сильно злился на него, но решил перенести рассмотрение предложения о нем до конца января следующего года. Единственное, что сильно омрачало наступление 1870 года – это ухудшение состояния здоровья Густава Лорнау. После перенесенного потрясения 19 декабря он захворал, а после празднования Рождества, когда безостановочно пил, ел, мало спал и много ходил, в итоге слег окончательно. Подагра добила его, полностью лишив возможности ходить. Он ежедневно мучился от невыносимых болей, принимал опиум постоянно, заколачивая гвозди в крышку своего гроба. В первых числах февраля у него должен был быть пятьдесят первый день рождения, однако он уже и не надеялся, что доживет до него.
В один из январских дней он захотел встретиться с Омаром, чтобы обсудить какой-то вопрос. Бен Али, когда зашел в шатер к Густаву, увидел, что посередине стояла большая кровать, окруженная белым тюлем, словно королевское ложе. На кровати бездвижно лежал сам Густав, по грудь закрытый черным одеялом. Собственно, все постельное белье было черным. Лишь руки лежали поверх одеяла. Они также не двигались, а на кистях выступали многочисленные язвы. Лицо его, очень белое, с красными опухшими глазами, не выражало ничего, кроме бесконечной усталости. Подле Густава находилась Агнес, денно и нощно следившая за отцом, прислуживавшая ему. С последнего своего появления на страницах данного романа девушка очень сильно исхудала, устала, наверное, даже больше, чем отец. Однако она не могла помыслить, что когда-нибудь его не станет, и что момент этого «когда-нибудь» приближался все стремительнее.
Подойдя к кровати, Омар встал на одно колено и тихо поздоровался с Густавом. Лорнау-старший еле заметно повернулся и дернул левой рукой. Агнес поняла знак и, поклонившись, спешно покинула шатер. Густав не сразу смог заговорить. Опиумная зависимость помутнила его сознание, и речь, вследствие этого, также оказалась нарушена.
– Омар, – произнес Густав с невероятным усилием, – наблюдать за мной снова поставили этого недомерка Моррейна. Я хочу, чтобы ты знал, что с ним не нужно иметь никаких дел. Он опасен…он страшен. Он…
– Альфонс уже рассказал мне все, – сказал бен Али, – это дикая подлость.
Взгляд Густава преобразился. Будто что-то живительное проникло в его организм со словами Омара. Он попытался немного приподняться, но сам сделать этого не смог. Омар помог Густаву закрепиться в полулежащем положении.
– Мне кажется, что этот сопляк травит меня своей коричневой гадостью! – выкрикнул Густав, сжав кулаки.
– Не думаю, – сказал Омар, – в данной ситуации только опиум в силах тебе помочь. Не нужно отказываться от него, иначе боли твои станут нестерпимыми.
– Они и так нестерпимы! И от того, пью ли я его дрянь или нет, это совершенно уже не зависит! Он смерти моей хочет, ублюдок. Но я не позволю себе умереть сейчас, не позволю. Вот что еще хочу тебе сообщить: на случай моей скоропостижной кончины, упаси Господь, я припрятал в своем вагоне на «Горе» несколько очень важных документов. Они касаются финансовой составляющей цирка, а точнее – обличают не какого-то докторишку, а самого Хозяина!
У Омара округлились глаза от слов Густава. Сам же Лорнау-старший не договорил, поскольку сильно раскашлялся.
– Зачем же ты мне об этом говоришь? – спросил бен Али.
– А затем, – ответил Густав, – что эти документы ты передашь цирковым юристам, которые безвылазно сидят в поезде. Они помогут уничтожить весь этот Ад, что издевательски величается Раем.
– Почему же это не сделать Альфонсу?
– Его устраивает нынешняя ситуация, он не станет этого делать. Но он также знает об этих документах. Поверь мне, Омар, надежда моя только на тебя. Теперь же иди, меня скоро снова будут поить этой отравой.
Омар поклонился и покинул шатер. Он не знал, что делать. С одной стороны, он не мог подставить друга, Альфонса, который просил не вмешиваться в весь конфликт. С другой стороны, он мог прекратить весь ужас, творившийся в цирке. Ему совершенно не было понятно, что происходит. Для него также стало большим открытием то, что именно Густав, считавшийся одним из самых влиятельных людей в цирке «Парадиз» и, казалось, совершенно довольный своей жизнью, решился, пусть и после смерти, положить конец тирании Пьера Сеньера. Другой вопрос: а правда ли все, что сказал Густав? Не может ли это быть обыкновенным бредом, вызванным чрезмерным употреблением опиума? На эти вопросы вразумительно мог ответил только Альфонс. Когда бен Али вышел из шатра Густава, он наткнулся на Алекса Моррейна, шедшего на встречу. Они слегка кивнули друг другу и разминулись. Омар отправился к Альфонсу, чтобы прояснить ситуацию, а Алекс вошел в шатер. За ним прошла Агнес, несшая небольшой саквояж.
Как только вошедших увидел сам Густав, он громко выругался и закрыл глаза, ожидая очередную порцию опиумной жидкости, которая успела ему настолько осточертеть, что его от одного ее вида воротило и заставляло чуть ли не рваться. Но он был вынужден признать, что обойтись без этого лекарства попросту не имел возможности. Однако, к своему удивлению, Густав не дождался привычной ложки, наполненной коричневой жидкостью. Он открыл глаза, чтобы посмотреть, что же пошло не так. Оказалось, что Алекс очень тщательно обрабатывал
