Кадын - Ирина Богатырева

Я хотела спросить у нее еще, но тут в дом вошел красный с мороза Атсур, и в руках его были волосы, как обрубки конских хвостов.

Он подошел к отцу и опустился перед ним на одно колено.

– Царь, я сделал свой суд над теми, кто оскорбил твоих слуг. Я не мог убить их, я мало взял с собой людей. Но я узнал виноватых и велел высечь их, а хвосты с их голов приношу тебе.

Он положил перед отцом отрезанные с макушек черные волосы.

– Для вас это ничто, – продолжал Атсур, – но они вернутся домой с позором, как воины, бежавшие с поля боя.

– По нашим законам труса разрывают конями, – сказала я, возвращаясь к очагу. Атсур обернулся ко мне.

– Ваши законы суровы, я их запомню. Мы же иначе судим: трус в этом бою может богатырем стать в следующем. Позора достаточно ему, а не смерти.

– Только если это будет бой с его женой, – пошутил Санталай, и мужчины расхохотались.

– А какой суд был бы над этими злодеями дома, в Степи? – спросила я.

– У нас не было бы суда над ними, царевна, – ответил Атсур.

Я не спала в ту ночь. Странные видения посещали меня, но были это лишь грезы, не сны. То виделось мне, что во весь опор скачу на гнедом коне, но вот кончилась под ним земля, и мы падаем вместе – но я вздрагивала и приходила в себя. То виделся бой, в каких еще не бывала, и враги обступают, но стоило мне ударить клевцом, как они рвались, будто бурдюки, и темная вода из них вытекала. Я чувствовала себя в грязи – и просыпалась.

Наконец поднялась с постели Очи, подошла к сосуду с водой у двери – высокий, стройный старинный сосуд из рога был у нас, за ночь вода в нем замерзла, и донеслось, как Очишка ломает тонкий лед, – отпила, а после, неслышная, скользнула из дома. Чуть позже поднялся Атсур, натянул сапоги с шумом и, шатаясь спросонья, на ощупь двинулся к двери.

Он вышел, и я осталась как перед началом скачек: все напряглось, ожидая нужного мига. Не знала, как выждать время, чтобы и не опоздать, и не столкнуться с ними. Потом, поняв, что никто не вернется, встала, обулась, затянула шубу потуже, опустила уши у шапки – все делала неспешно, чтобы, проснувшись, никто не решил, что вслед за ушедшими спешу. Но никто не проснулся или виду не подал. Я же от самой двери вернулась к очагу, наклонилась и попросила помощи у Табити.

С тем и вышла. Пурга улеглась, но была еще непроглядная ночь, самое морозное время. Я нацепила лыжи и короткой дорогой побежала в лог. Следы Атсурова и Очишкиного коней мне подсказали, что они встретились на опушке и поехали вместе. Я же пустилась иным путем.

Холодная, застывшая тайга, полная алчных духов. После пурги особенно тихо, по звездам уже ясно, что скоро поднимется Солнцерог, но он еще спит на вышних холмах. Мои лыжи скрипят о мерзлый снег, и больше нет звуков в мире.

Я быстро добежала до лога, вышла к нему с верхних отрогов и, спускаясь, о том только думала, чтоб не показаться на глаза Очи и Атсуру. Ничего не было вокруг видно, кроме темных деревьев, но я замедлила бег, приближаясь к открытому месту. Каменная река – язык осыпи – спускалась с горы и пересекала весь лог. Летом под камнями и правда течет вода, ее слышно, и камни влажные. Но воду ту не достать, не напиться, сколько ни поднимай валуны. Зимой вода замерзает, а камни не видно под снегом. Коням опасно здесь – переломают ноги. Камка потому и держала табун в этом месте, потому что река была ему преградой, вожак знал, сколь она опасна, и водил табун стороной. Сам же лог открытый, с легким настом, привольно пастись на крутых южных склонах. Но сменился вожак в табуне, и Камка на новое место перегнала его.

Я спустилась к руслу этой странной реки и осторожно пошла вдоль него. Я не знала, где Очи и Атсур, и, чтоб найти их, стала смотреть иными глазами, как учила нас Камка.

И только сделав так, поняла, отчего именно сюда вела Очи жертву для алчных духов: они кишели по всему руслу, будто откупорили сосуд. Меня скорчило от омерзения, и больших сил стоило держаться. А они выходили из своего мира, разлетались над тайгой или вдруг падали в снег, сливались вместе, меняли форму… И слышалось шуршание сухих их бесплотных тел, и в шуршании этом мерещился тихий шепот: «Крови! Крови!»

Тут показались Атсур и Очи. Медленно выехали они из тайги и направили коней к руслу. Я свернула к деревьям и притаилась. Сонм алчных духов продолжал шуршать и клубиться. Очи стала озираться. Их разговор не долетал до меня, но я поняла: она искала лучшее место. Они приближались, и вот нас разделяли уже только русло реки – и сонмы темных духов.

– Отъедь, царь, сто шагов вверх, держись на ту трехголовую лиственницу, – расслышала я голос Очи. – Но не давай коню шагать вправо, под снегом камни.

– Ты куда? – Голос Атсура был странен. Я понимала: он уже не доверяет Очи. То ли сердце что-то подсказало ему, то ли даже степские чуют таежных духов.

– Я отъеду к моей старой землянке. Там схоронено кое-что, что хочу подарить моему первому избраннику. Но где это место, ты не должен знать. Отъедь, стой и жди. Как выйдет солнце, станешь моим.

Атсур расхохотался:

– Это ты станешь моей, дева! Так говорят.

– Нет. – Очи покачала головой. – Как хотела, так и сказала. Езжай, царь.

А сама развернула коня и стала спускаться к деревьям по другую сторону горы. Атсур же поехал выше по руслу. Я осталась на месте, хотя Очи лучше видела теперь, чем степняка.

Небо стало сереть, звезды исчезли. Смутным сделался воздух, сумеречным, как бывает перед рассветом. Мне ясен был Очишкин замысел: к рассвету алчные слетаются в одно место, где проводят день. Очи, верно, знала, что русло каменной реки и есть их гнездовище.

Атсур отъехал, как было велено, спешился, ходил, согреваясь, охлопывал себе плечи руками. Очи не искал, думая, что она спустилась вниз по склону. Она же стояла чуть в стороне, и я видела, как уже готовит лук. Спокойная, ждала только нужного мига.

Солнцерогий олень показал свой первый венец. Горы зарделись, свет выплеснулся в небо, озаряя их спины, но в логе было еще темно, даже как будто темнее стало. Зашуршали ээ-борзы, слетаясь к щели в свой мир. От их облика меня мутило. Осмелев, я поднялась из своего укрытия и увидела, что Очи уже целит стрелу.

Но в этот миг на склоне появился барс. Так близко от Атсура, как только можно вообразить: и трех прыжков не разделяло их. Солнце уже скользнуло по верхушкам черных деревьев на восточном склоне, осветило дальнюю белую стену гор. Атсур замер под взором истинного царя.

Отчего подошел он, всегда осторожный, так близко, зачем проложил свой путь именно там в ту минуту? Это потом, когда все свершилось, Очи поднималась туда и нашла остатки его добычи. Ночь вблизи нее провел царь и уходил с рассветом. Атсур спугнул его в логове. Но тогда мы этого не знали и смотрели в трепете, как замер он на вершине холма.