Кадын - Ирина Богатырева

Как после сладкого сна, не сразу возвращались люди. Иными, светлыми глазами переглядывались.

– Хеш, как хорошо, хеш, как рьяно, – слышалось из углов.

– Вот какие люди были! Вот какой царь!

Так говорили меж собой, а у меня словно распахнулись двери сердца. «Царь себя забывает для люда, – думала я. – Отец мне это говорил, а я не поняла. Предок мой живьем сгорел, отец мой так же поступил бы, верно, а я на такую малость не могу пойти! Разве достойна я своего рода?!» Мне стало нестерпимо стыдно. «Я счастлива быть должна жертве, – думала я. – Если и люд, и царя – если всех она сбережет».

Ашкопая хвалили и благодарили. Он улыбался смущенно и гордо, совсем заалев как маков цвет. Впервые, верно, пел при чужих, в чужом стане. Ему подали чашу с отваром, хлопали по плечам. Я с уважением глядела на него: под его прозрачной кожей текла сильная кровь.

– Что, степской царь, живут ли у вас меж верблюжьими горбами такие сказители, кто прошлое в песнях открывает? – раздался в этот момент недобрый голос Талая. – Но я ведаю: нет. О чем им петь? О том только, как убегали, трусливо поджав хвосты, от наших стрел твои волки. Как питались падалью до самых безводных степей. Так ли, пегий пес? Верно ли я говорю?

Глаза Атсура сузились еще больше, но лицо не изменилось. Глухо, как из щели в скале, он голос подал:

– Я не знаю, что за обиду носишь ты на мой народ, но обиду, которую мне ты сейчас нанес, лишь кровь смывает.

– Те, что за обида – услышать правду? – спокойно сказал Талай. – Волк зубами щелкает, да бережет хвост. Я отрежу его тебе, степской царь.

Как от удара ветра качаются кроны кедров, так всех всколыхнули эти слова. Вскочил Атсур, рванулся к Талаю, ломая под ногами блюда, и тот поднялся, шагнул навстречу. Другие тоже вскочили: кто в сторону дернулся, чтоб под удар не попасть, кто к противникам, чтоб удержать их. Но раньше, чем достиг Атсур Талая, Ату был возле них и держал обоих от драки.

– Что ты затеял, Талай! – кричал ему. – Побойся своих слов! Не нам начинать войну, царь с миром приехал!

– Собаке верить – коня потерять! – отвечал Талай. Его глаза горели уже открытой ненавистью. Таким я видела его впервые. Он рвался вперед, наскакивая на Ату грудью, сжав кулаки. Я успела преградить дорогу степняку и держала его.

– Не вставай на пути! – кричал мне Атсур. – Женщине не место в деле мужчин!

Но я выхватила кинжал.

– Ты гость, и я приказываю слушать меня, Атсур! Хоть слова его и обидны, сейчас ты простишь их Талаю. Ссоры не будет меж вами, или каждому из вас придется биться со мной!

– Кого ты защищаешь? – вскричал царь. – В Степи таких разбойников я своими руками рублю на куски и кормлю коршунам!

– Ты не в Степи и будешь то делать, что я велю! Мы уходим, благодари хозяина и садись на коня.

Он глянул на меня огнем и, не сказав ни слова, развернулся и вышел из дома. Я сама что-то сказала Ату и его жене и тоже пошла к двери. Очи тенью скользнула за мной.

– Ал-Аштара! Царевна! – Талай догнал меня на выходе. – Что ты делаешь?! Не мешай тому, что должно случиться!

Мы еще не вышли из дома, но и в доме не были, дверь не закрыв. Атсур, видела я, оседлал уже своего коня, но отъехал недалеко. Очи отвязывала Учкту.

– Почему ты даешь ему уйти? – в самое лицо сказал мне Талай, его голос дрожал. – Все к верной развязке шло!

– Бело-Синий так сделал, – отвечала я, а у самой сердце и плакало, и билось: не могла я ему передать того, что мне в сказанье открылось. И ощущала я, будто навек с ним прощаюсь. – Уходи, Талай. Не тебе вставать преградой на путях Бело-Синего. Он все решил.

– Что он решил, царевна? Ты сама меня удержала, не он! Завтра на Оуйхог уезжаю снова, и моему коню перебила ты ноги, и своему! Что, как вернусь, тебя в отцовом доме уже не застану? Степской царицей теперь тебя называть, другим людом станешь править, а о нас позабудешь?!

Не понимали мы оба, что громко говорим, что и в доме, и Атсур с Очи нас могут слышать. Не о том думали в тот миг, не о том. Тяжелой обидой падали на меня его слова.

– Я не знаю, Талай, не знаю, – отвечала тихо, сглотнув их. – Придешь ли завтра к отцу перед дорогой? Простимся.

Больше ни слова ему сказать не успела, потому что увидела краем глаза, как несется Атсур, занося тяжелый меч. Я втолкнула Талая в дом и привалила дверь спиной. На всем скаку остановил степской коня, пронес мимо меня меч со свистом.

– Вы вместе, смотрю! Яму готовила мне, царевна? – сбиваясь с дыхания, крикнул он с такой ненавистью, что я подумала: сейчас свалится на меня и придушит.

Тут подскакала Очи. Не отвечая Атсуру, я села на лошадь, и мы отправились к дому.

Атсур догнал нас. Ехал молча, а после сказал зло, но спокойно:

– Пусть твой пес стороной обходит и меня, и моих людей. Наши стрелы без промаха бьют.

– Я сказала тебе, царь: тронешь Талая – будешь биться со мной.

Он со злостью хлестнул коня, погнал его вскачь, но остановился и позволил нам себя догнать. Поехали вровень.

– Забота о людях – достоинство дочери царя, – сказал он, и голос его был по-особому мягок. – Я ценю это, царевна. Давай же не станем ссориться из-за людей. Пройдет эта луна, и твои люди моими, я чаю, станут, и тогда я сам позабочусь об этом коннике, по своей воле.

– Нет, царь, – отвечала я спокойно. – По закону жена отправляется в дом мужа, а не наоборот. Такой закон и в Степи существует, я знаю. Это свой люд ты моей власти отдашь.

Ничего не ответил Атсур, только хлестнул коня и тут же, осадив, вздыбил. Конь присел, заходил под ним, а мы спокойно свой путь продолжали. Я понимала, что гость взбешен, но радостно мне было это видеть. Понимала еще, что ненависть не только к Талаю, но и ко мне поселилась в его сердце, и этот гнев уже не остынет. Но мне было все равно. Обрекая себя на жертву, всю дальнейшую жизнь на служение люду готова была отдать, пусть даже жить мне от него далеко и сдерживать зло, в одном стане со злом находясь.

Так думала я тогда. И, верно, все так сложил бы Бело-Синий, если б не моя Очи. Ни о чем меня не спросив, ничего не сказав, все поняла она в тот вечер и в голове по-своему сложила.

Глава 11

Жертва барса

Ничто не изменилось у нас с того дня: Атсур продолжал ездить на охоту с соколами, с ним – мои братья, Очи и еще некоторые воины. Атсур держался как вожак и любимец, приковав сердца неведомой доселе забавой. Очи не спешила уезжать. Конь ее сильно хромал, Талай же уехал, не прощаясь. Очи упросила Санталая дать ей на время одного из наших коней и больше не думала, казалось, ни о чем.