ТАЛИСМАН. Сборник научно-фантастических и фантастических повестей и рассказов - Аркадий Стругацкий

Координатор откинулся на спинку кресла и сунул в рот палочку биттерола…

Бродяги появились на кораблях Пионеров очень давно, больше двух веков назад. Координатор не знал, кому впервые пришла в голову эта мысль: к тому времени, когда он сам стал Пионером, присутствие Бродяг на кораблях уже никого не удивляло, оно стало привычным, даже традиционным. Кто придумал это слово — Бродяги, Координатор тоже не знал. Просто так было: на каждом крейсере, кроме ста двадцати Пионеров и пяти членов экипажа, был Бродяга.

Когда крейсер садился на планету и организовывалась первая база, Бродяга уходил. Он шел просто так, без всякой цели, и с базой его связывал только непрерывный сигнал пеленг-браслета — на случай экстренного общего сбора. Бродягами становились разные люди. По большей части это были поэты, писатели, художники, композиторы, а иногда — просто люди, способные пешком пройти планету по экватору. И то, что они приносили с собой, было не менее ценно, нежели весь тот мегабитовый багаж информации, который несли Пионеры человечеству, хотя и не существует пока прибора, способного определить ценность трофеев Бродяг. Потому что какой бы полной информацией о планете ни располагало человечество, этого было мало. Нужно было еще почувствовать новый мир, ощутить его собой. И это делали Бродяги. Из новых миров они несли песни и поэмы, картины и симфонии…

Кто-то из первых Бродяг, с которыми Координатору пришлось иметь дело, процитировал жившего много веков назад греческого поэта. Кажется, его звали Паламас. Эти строки запомнились Координатору:

От ярости моря до скрипа жучкаВ природе повсеместноВ молчании гор или в гуле громовСкрытая дремлет песня.

Эту-то скрытую песню и искали Бродяги. Они были эмоциональными датчиками человечества.

Пионеры уходили. На смену им приходили строители. Постепенно планета преобразовывалась, — и наконец становилась домом для еще одного передового отряда человечества. Вечно растущего человечества. Люди работали здесь, жили, но им уже трудно было взглянуть со стороны на эту освоенную планету, ставшую их домом. Конечно, здесь появлялись свои художники, поэты и композиторы, но то, что несли людям Бродяги, не умирало.

Все дальше от Земли и Солнца уходила линия Границы. Все больше и больше миров заселяло человечество, а впереди, раздвигая Границу, шли Пионеры и Бродяги.

Сигнал вызова был настойчив и резок. Координатор встал. Пора приниматься за дело. Свое дело. Каждый должен делать свое дело. И кто может определить, какое из них важнее и лучше других? Каждый сам решает это для себя.

В последний раз Координатор взглянул на зеленый светлячок, замерший на берегу Каргобэя. Он снова попытался представить себе, что может делать сейчас Бродяга, но у него опять ничего не получилось. И только в глубине души шевельнулось какое-то странное чувство. Может быть, зависть… И вспомнился тот же Паламас:

Песня слагает стены из скал,Предрекает законы мира,У всех великих дел на землеОдна провозвестница — лира!

Сигнал вызова повторился. Координатор направился к выходу. Но он знал, что будет приходить сюда еще и еще, до тех пор, пока не вернется Бродяга. Будет приходить, сидеть, слушая сигнал, похожий на звон падающих капель воды, и ждать ждать новых песен, которые принесет с собой Бродяга.

II. БАЛЛАСТ

С экранов плеснул в рубку ровный серый светкрейсер вышел в аутспайс [4]. Теперь он с каждой секундой будет приближаться к базе. А база — это Земля. Зеленая Земля… Двести семьдесят парсеков, почти месяц хода — и, вытормозившись из аутспайса в районе Плутона, крейсер подойдет к ней. Координатору вдруг немыслимо захотелось, чтобы это было не через месяц, а сейчас, немедленно, сию же минуту… Он еще раз взглянул на экраны: везде одинаковое серое свечение, и только на одном двоится звездная карта. По мере приближения к базе изображения будут сближаться и при входе в Солнечную совместятся полностью. При входе в Солнечную — через месяц. «Схожу к Марсию, — подумал Координатор. — Так нельзя».

Бард жил на второй палубе, и Координатор решил пройтись пешком. Странное имя — Марсий. Двойственное. Как звездная карта на экране. Есть в нем что-то архидревнее, античное. Но что? Ведь выбрано это имя было только потому, что родился он в Монтане-на-Марсе. И во всем облике Барда есть какая-то неуловимая первозданность, — недаром он любит повторять, что происходит от пигмеев лесов Итури. Интересно, что это такое и где — леса Итури? «Надо будет запросить «эрудита», - подумал Координатор. Впрочем, он думал так уже не раз…

В Синей лоджии он остановился. Это было здесь. Тогда, полгода назад, после концерта Мусагета…

На всю жизнь запомнилось Координатору первое столкновение с декорацией. Родившись на маленьком форпасте Сариола, он, тогда еще пятилетний мальчишка, на борту лайнера «Стефан» возвращался на Землю, которую никогда не видел — далекую планету своих родителей. В один из первых дней полета, до упаду набегавшись по корабельному парку, он увидел воду. Никогда еще он не встречал столько воды сразу: мощная струя низвергалась со скалы, разбивалась о лежащие внизу камни, взрываясь мириадами пронизанных радугой брызг, и журчащим потоком устремлялась в непролазную чащу кустов. Он почувствовал яростную жажду. Во рту мгновенно пересохло; каждая пора его тела, казалось, превратилась в такой же иссушенный рот, — и, не успев даже скинуть одежду, он бросился под безудержно рвущуюся из толщи камня струю. Но вода, искристая и холодная, проходила сквозь него, с грохотом бросалась на камни — и ни одна капля не смочила его неистово жаждущего тела. Только слезы, горькосоленые, липкие, но зато настоящие, а не созданные усилиями корабельных декораторов, невольно потекли по лицу…

Такое же ощущение Координатор испытал и тогда, когда по окончании концерта вместе с Бортинженером вышел из салона сюда, в Синюю лоджию, и сел в услужливо сгустившееся под ним кресло. Музыка Мусагета, подобно декоративной воде его детства, была прекрасна, бесконечно-прекрасна, но она протекала сквозь него, проносилась мимо, радугой вспыхивая в миллионах звуков, но не порождала того ощущения соприкосновения, которого он ждал.

Мимо них, разговаривая о чем-то, прошли Мусагет и Марсий. Бортинженер проводил их взглядом, потом сказал в обычной своей манере — полувопросительно-полуутвердительно: