Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин

— Много ты девушек оставил склеивать разбитые сердечки?

— Тысячи, — скромно ответил Никас. Пророк довольно засмеялась. — А если серьезно, то дело не в разбитых сердцах. Я тоже скитался, потому что у меня не было дома. Был музей моего отца, в который мать превратила дом. Жила когда-нибудь в музее?

— Да, — удивила его Максиме. — Я работала в нем и жила. Музее Модуту Сесе Сене. Мне было лет одиннадцать.

— У него целый музей был? — изумился Никас.

— И не маленький. Это было красное кирпичное здание, в котором раньше находился маленький торговый центр. Там продавались импортные товары, в основном одежда, так что его закрыли. Вместо этого, там расставили восковые фигуры, фотографии в рамках, землю, по которой ступал лидер. Там даже мебель из его дома была. Я дрыхла на кровати великого вождя. Ужасно неудобная была, наверное, именно она сформировала волевую личность. Смотритель меня не гонял. Я ему помогала с уборкой, экскурсиями, бегала по мелким поручениям. Неплохой был человек. Хоть и лапал бывало. Но, знаешь, это пустяки.

Никас молчал, переваривая.

— Я поняла, что ты хотела сказать, насчет музея. Понимаю, почему ты ушел. Я ушла, потому что наш дом сгорел. Не во время войны, нет. Отец с матерью постоянно курили в постели. Но только после того как напьются. В общем, в один прекрасный день я вернулась на пепелище.

— Вернулась?

— Я часто уходила из дома на неделю, две. Работала где-нибудь за еду. Как в музее, например. Иногда мне платили деньгами. Я копила, чтобы уехать как бабушке. Она для меня была как Шамбала, сказочная страна, где познается покой. Я помнила, как жила у нее, когда была совсем маленькой. Было очень хорошо, спокойно, весело. Но, став постарше, я поняла, что ее, скорее всего, нет в живых. И что мне лучше начать осваивать какую-нибудь настоящую профессию, а не ждать покровительства далеких родственников. В то время мне повезло, и я смогла обратить на себя внимание иностранца. Он пилотировал почтовый самолет. Я была такой милой и обходительной, насколько это вообще было возможно. Он привязался ко мне как пес. Ему было уже за сорок, одинок, холост, а мне девятнадцать, свежа и ласкова. Я была одновременно несуществующей дочерью, о которой можно заботиться и учить чему-то, и любовницей, которую можно с рычанием пялить в гостинице. Идеальное сочетание для мужика в его положении. Со временем он научил меня пилотировать. Иногда я делала вылеты за него, пока он, пьяный, дрых в багажном отделении.

Максиме помолчала.

— Я до сих пор ему благодарна. Если б не он, я бы так и продолжала работать за харчи, или вообще погибла от злокачественного триппера. После того как я ушла от него, меня уже знали и ждали нужные люди. Они предложили мне возить контрабанду. В основном наркоту. Но иногда обычные шмотки, продукты, лекарства…

— Людей? — спросил Никас.

— Иногда, — спокойно ответила Максиме. — Ну не пучь глаза. Боевиков. Всяких четких коммандос. Туда-обратно. Иногда только туда. Мне это не очень нравилось, но деньги были хорошие. Я стала самостоятельной. Училась драться у новых друзей. Стрелять. Продуктивно общаться, в общем.

— И что было потом?

— Давай в следующий раз, — пророк взглянула на него ореховыми глазами. — А то у меня уже язык устал.

Она повозилась, мурлыкая и раскачиваясь. Потом легла, положив пятки на колени Аркаса. Это было приятно. Журналист смотрел, как на них плывут звезды. Одинокая планета бороздила пустоту вечного космоса. О чем мы болтаем? — подумал он, удивляясь самому себе. Сидим тут как познакомившиеся в интернете одиночки среднего возраста и пытаемся понять, стоит ли тратить друг на друга время. Я должен был спросить у нее для чего нужно терзать Многомирье.

И он уже открыл рот, но тут Максиме выгнула грудь, ее лохмотья серых оттенков, расползлись, и Никас увидел темные соски. Они, однако, ненадолго захватили его внимание. Логово Одиночества стыло там, где должно было биться сердце. Окаменевшие ткани и татуировки обрамляли глубокую рану, в которой медленно, вразнобой с носителем, дышала темная страсть. Аркас видел, как маленькие волны накатывают на кожу.

Настолько острое желание сбежать, спрятаться, замкнутся, Аркас еще не испытывал. Оно было моментальным и непреодолимым. Одиночество не замечало его, дремлющее в живой колыбели. Не смотря на это, сидеть рядом не было сил.

— Подожди, — шептал Аркас. — Значит, ты хранишь его. Служишь как сейф. Это ждало и меня? Девел говорил…

Максиме громко расхохоталась. И почти сразу закашлялась. Сильно, со рвотными спазмами, задыхаясь и всхлипывая. Одиночество взглянуло на внешний мир из груди женщины. Та подскочила на скамье, вершиной ее силуэта стал острый, дергающийся подбородок. По подбородку потекла черная слюна. Глаза выкатились и остекленели, стали неживыми. Смуглая кожа покрылась капельками мутного пота.

Никас мог только беспомощно наблюдать.

— Максиме! — позвал он. — Что это такое?! Борись с этим! Я никогда тебя не брошу, слышишь? Я приду за тобой!

Одиночество заскрежетало в ответ.

— Лучше бы я была придумана, Аркас. Лучше бы мне быть только фантазией…

Глава 12

— Мой милый.

Темная Ирония гладила голову Никаса, нежно придерживая затылок.

— Потерпи еще немного.

Никас не отвечал. Он спал и видел странные сны. Ирония аккуратно опустила его голову, и осмотрела сочащиеся раны. Их пытались перевязать, но человеческую кровь не удержать фантазией. Ирония запустила тонкую руку в кожистый карман на животе, в недра своей сущности, и вытащила туго свернутую штанинину от брюк. Если б Аркас был в сознании, он легко узнал бы эти брюки.

Распоров ткань костяным ножом Максиме, Ирония надежно стянула раны Никаса неровными лентами. Он потерял уже очень много крови. Достаточно, чтобы умереть самому и обречь остальных.

Но Ирония слишком ценила свое время, что бы все ее труды оказались напрасны из-за уловок Пророка.

— Живи, Никас Аркас, — светло-синие губы коснулись бледного лба. — Многомирье должно уцелеть. Максиме не понимает, что борьба прекрасна сама по себе. Она должна продолжаться. Неважно, кто защищается, а кто нападает. Неважно кто погибнет, а кто останется. Из зла прорастет ветвь милосердия. А дорога добрых намерений приведет в темнейшую ночь. Это цикл бесконечен и свят. Ты должен защитить его от гибельной философии Максиме. Она должна умереть!

Внутри грудной клетки Никаса черная лапа схватила сердце, которое перестало биться минуту назад. Схватила и сжала, наполняя целебной злобой. Человек выгнулся, земли касались только его затылок и