Когда рассеется туман - Кейт Мортон

— Думаю, уже лучше.

Так много надо ему сказать! А сил совсем не осталось. Я только киваю.

Приходит Урсула. Чмокает меня в щеку. Я хочу открыть глаза, сказать ей спасибо за то, что помнит Хартфордов, не дает им затеряться в прошлом — и не могу. Гостью развлекает Марк. Я слышу, как он благодарит ее за видеокассету, уверяет, что я буду страшно рада, что всегда с любовью говорю об Урсуле. Интересуется, как прошла премьера.

— Сногсшибательно! — рапортует она. — Я, конечно, психовала, как и положено, но все прошло без сучка без задоринки. Даже есть уже пара отзывов.

— Я видел, — отзывается Марк. — Очень неплохая статья в «Гардиан». Назвали фильм «запоминающимся», «неуловимо прекрасным». Мои самые искренние поздравления.

— Спасибо, — говорит Урсула, и я мысленно вижу, как она улыбается: смущенно и гордо.

— Грейс жалела, что не смогла пойти.

— Я тоже. Было бы здорово, если бы она пришла. Зато приехала моя собственная бабушка, — оживляется Урсула. — Из Америки.

— Ух ты! — удивляется Марк. — Какая преданная бабушка.

— Скорее, романтичная. Это ведь она когда-то рассказала мне историю Хартфордов. Она им дальняя родня. Троюродная сестра, если не ошибаюсь. Родилась в Англии, а потом их семья переехала в Америку, когда отец погиб во время первой мировой.

— Тем более прекрасно, что она смогла приехать и посмотреть, на что она вас вдохновила.

— Я не смогла бы остановить ее, даже если бы и пыталась, — хохочет Урсула. — Бабушка Флоренс не знает, что такое «нет».

Урсула подходит ко мне. Я чувствую. Берет с тумбочки фотографию.

— Я такую раньше не видела. Правда, Грейс тут очень симпатичная? А кто это рядом с ней?

Марк улыбается — я слышу по голосу.

— Это Альфред.

Пауза.

— Моя бабушка тоже не промах, — с любовью в голосе объясняет Марк. — В шестьдесят пять, к ужасу мамы, нашла себе мужчину. Верней, это он ее нашел. Они были знакомы много лет назад.

— Как романтично, — вздыхает Урсула.

— Да, — соглашается Марк. — Альфред мне нравился. Они не расписывались, но прожили вместе почти двадцать лет. Грейс часто повторяла, что когда-то упустила его и не собирается повторять одну ошибку дважды.

— Звучит вполне в ее стиле.

— Альфред любил поддразнивать ее: хорошо, говорил, когда жена — археолог. Чем старше он становится, тем он ей интересней.

Урсула хохочет.

— А что с ним теперь?

— Уснул и не проснулся, — отвечает Марк. — Девять лет назад. Тогда Грейс и переехала сюда.

Из открытого окна веет теплый ветерок, обдувает лицо. Наверное, полдень.

Марк здесь. Уже некоторое время. Я слышу, как рядом со мной поскрипывает по бумаге ручка. Иногда он вздыхает. Слишком часто. Встает, подходит к окну, выходит в коридор, в туалет.

Потом приходит Руфь. Садится на край кровати, гладит меня по щеке, целует в лоб. Я чувствую аромат пудры «Коти».

— Ты что-то пишешь? — осторожно спрашивает она у Марка. Даже голос дрожит.

Будь снисходителен, Марк. Она ведь старается…

— Пока сам не знаю. — Марк некоторое время молчит. — Так, задумки.

Я слышу их дыхание. Ну, скажите же что-нибудь.

— Про инспектора Адамса?

— Нет, — быстро отвечает Марк. — Совсем новая тема.

— Какая же?

— Грейс прислала мне несколько кассет.

— Кассет?

— Что-то вроде звуковых писем.

— Она мне не рассказывала, — тихо говорит Руфь. — И о чем же они?

— О разном.

— И… обо мне тоже?

— Иногда. Бабушка рассказывает и о прошлом, и о настоящем. Она прожила удивительную жизнь, не правда ли?

— Правда, — соглашается Руфь.

— Целое столетие. От простой служанки до доктора наук. Мне хочется написать о ней, — признается Марк после паузы. — Ты не против?

— Нет, конечно. Почему я должна быть против?

— Не знаю… — Кажется, Марк пожимает плечами. — Просто показалось…

— Ошибаешься, — твердо говорит Руфь. — Пиши. Я с удовольствием почитаю.

— Мне самому будет интересно. Совсем новый жанр.

— Не детектив. Марк смеется.

— Да уж. Не детектив. История — неизменная и достоверная.

Ах ты мой мальчик! Нет такой истории. Нет и быть не может.

Я просыпаюсь. Марк рядом со мной на стуле, царапает что-то в блокноте. Поднимает глаза.

— Привет, Грейс. — Он улыбается и откладывает блокнот. — Наконец-то ты проснулась. Я хотел сказать тебе спасибо.

— Спасибо? За что?

— За кассеты. — Марк берет меня за руку. — За твои рассказы. Я и забыл, как я люблю занимательные истории. Читать их и слушать, и сочинять… С тех пор, как Ребекка… Я совсем… Просто не мог… — Он делает глубокий вдох и пытается улыбнуться и договорить:

— Я забыл, как это интересно

Счастье — или надежда? — с мягким жужжанием поднимается откуда-то из-под ребер. Мне хочется подбодрить Марка. Объяснить ему, что время — и впрямь лучший лекарь. Умелый и опытный. Я пытаюсь заговорить, но Марк ласково приказывает:

— Молчи.

Он ласково гладит меня по лбу.

— Тебе надо отдыхать, Грейс.

Я закрываю глаза и лежу. Долго? Не знаю. Сплю? Не уверена.

Потом снова поднимаю веки и говорю:

— У меня еще одна.

Голос хриплый от того, что я почти все время молчу.

— Еще одна кассета.

Я указываю на комод, и Марк открывает ящик. Находит под пачкой фотографий кассету.

— Эта?

Я киваю.

— А где магнитофон?

— Нет, — торопливо говорю я. — Не сейчас. Позже. Он не понимает.

— Оставь на потом, — объясняю я.

Марк не переспрашивает. Сообразил. Прячет кассету в нагрудный карман. Улыбается, подходит, гладит меня по щеке.

— Спасибо, Грейс. Как же я без тебя?

— Хорошо, — шепчу я.

— Обещаешь?

Я уже давно ничего не обещаю. Просто собираю все силы и пожимаю ему руку

В окне красноватые отблески — закат. В дверях появляется Руфь, под мышкой — сумка, в глазах — озабоченность.

— Я не опоздала?

Марк встает, берет у нее сумку, обнимает.

— Нет, нет, не опоздала.

Мы будем смотреть кино, фильм Урсулы — все вместе. Семейный просмотр. Это Руфь с Марком придумали. Я с удовольствием гляжу, как они договариваются, строят какие-то планы, и не вмешиваюсь.

Руфь подходит поцеловать меня, берет стул, устраивается у моей кровати.

И снова стук в дверь. Урсула.

И еще один поцелуй.

— Как хорошо, что вы пришли! Это Марк, он и вправду обрадован.

— Как я могла пропустить такое событие? — отвечает Урсула. — Спасибо, что пригласили.

Она садится с другой стороны от меня.

— Сейчас, только шторы задерну, — говорит Марк. — Готовы?

В комнате темнеет. Марк берет еще один стул и садится возле Урсулы. Шепчет что-то, она смеется. Мне тепло рядом с ними.

Играет музыка — начало фильма. Руфь придвигается ближе, берет меня за руку. На экране автомобиль, мы издали наблюдаем, как он едет по проселочной дороге. На передних сиденьях мужчина и женщина, курят. На ней платье с блестками и боа из перьев. Машина въезжает в ворота и по извилистой дорожке поднимается все выше и выше. И вот он. Дом. Огромный, холодный. Урсула метко схватила и его заброшенность, и остатки былого величия. К автомобилю выбегает лакей. И вот мы уже на кухне. Я узнала пол. Кругом шум. Лопаются пузырьки шампанского. Все волнуются. Вверх по лестнице. Дверь открывается. Через вестибюль, на террасу. Жутковато смотреть на украшенный Ханной сад. Мерцают в темноте китайские фонарики. Гремит джаз-банд, повизгивает кларнет. Гости веселятся, отплясывая чарльстон…

И тут что-то бахает так, что я просыпаюсь. Это в фильме. Выстрел. Я задремала и проспала финал. Ничего страшного. Я знаю, как кончается это кино: на озере, в имении Ривертон, в присутствии двух очаровательных хозяек Робби Хантер, поэт и герой войны, покончил с собой.

А еще я знаю, что случилось на самом деле…

КОНЕЦ

Наконец-то. В девяносто девять лет моя смерть наконец-то пришла за мной. Перетерлась последняя ниточка, связывающая меня с этим миром, и северный ветер сдувает меня отсюда. Я блекну, растворяюсь.

И пока еще слышу их. Смутно понимаю, что они рядом. Руфь держит меня за руку. Марк лежит поперек кровати. Ногам тепло.

А в окне — кто-то еще. Наконец-то она делает шаг, выступает из тени на свет, и я гляжу на самое прекрасное лицо на свете. Мама? Ханна? И да, и нет…

Она улыбается. Протягивает мне руку. Вся — мир, прощение, милосердие.

Я беру ее за руку.

И вот я у окна. Гляжу на себя, лежащую на кровати: такую древнюю, седую, хрупкую. Пальцы неспокойно двигаются, губы шевелятся, но не могут произнести ни слова.

Грудная клетка поднимается и опадает.

Хрип.