Чернокнижник - Андрей Смирнов

Уилар смотрел на нее, но она не ощущала его взгляда — казалось, он смотрит не на, а сквозь нее. Марта сложила одежду и легла рядом.

— Твои мысли где-то далеко, — сказала она. Она не могла узнать, о чем он думает.

Чернокнижник ответил не сразу.

— Я думаю о том мальчишке, который когда-то жил здесь. Мальчишке, который изнывал от желания по высокой девчонке с длинной черной косой… Где теперь все это?

Что-то неуловимо изменилось в Марте. Ее пышное тело будто бы враз похудело, грудь стала меньше и острее, мягкая линия плеч приобрела какую-то девичью угловатость, волосы почернели и удлинились… Изменился даже женский запах, исходивший от нее.

Уилар покачал головой.

— Этого уже не вернуть, — сказал он. — Мы слишком изменились. Сорок лет тому назад я многое отдал бы за то, чтобы обладать тобой, сейчас же я обнимаю тебя, и… не чувствую ничего. Дело не в возрасте. Не в возрасте тел… Состарились наши души… Нет, Марта, не нужно волшебства. Твои чары могут обмануть многих, но не меня. Я смотрю в твои глаза и вижу в них ту же пустоту, которая живет и во мне. Мы убили свои страсти, чтобы выжить в мире волшебства, и те наивные, страстные, глупые дети, которыми мы были когда-то, остались только в наших воспоминаниях.

Марта долго смотрела на него, и ее взгляд — влекущая тайна и тьма — казался совершенной противоположностью ледяной пустоте в глазах Уилара. Волшебство имеет свои, иррациональные законы: Марта знала — каким-то внутренним, тайным веденьем, — что будет, если в эту ночь Уилар овладеет ею. Она выпьет его тэнгам, привяжет его, поглотит его Дар. Может быть, какая-то часть силы и останется с ним, но он уже никогда не станет тем, кем был и кем мог бы стать. Он станет всего лишь человеком, с которым она провела ночь — как проводила со многими другими, силу которых забирала себе — и, как и они, будет ей более не интересен. По-своему ей нравился Уилар, влекла его смертоносная сила, но вся ее природа была направлена на то, чтобы заполучить эту силу, и если бы это произошло, Марта тем самым уничтожила бы именно то, что ей нравилось в ее сегодняшнем госте. Но даже если бы она захотела предупредить Уилара, то не смогла бы этого сделать — в таких играх не нарушают правил.

…Понимал ли он, какой ловушки сумел избежать?

Марта полагала, что нет. Мужчины слишком разумны, слишком упорядочены — даже те из них, кому открыт путь в мир волшебства.

Но — с точки зрения Марты — не имело никакого значения, понимает ли он правила игры или действует вслепую. Его тэнгам оказался достаточно силен для того, чтобы не поддаться на притяжение ее затягивающей, жадной силы. Он проплыл мимо, и Марта вдруг ощутила какое-то полузабытое тепло в груди и еще что-то, похожее на прилив благодарности. Она потеряла добычу, гость завтра уедет, и, как и прежде, их не будет связывать ничего — но она будет знать, что этот гость был не таким, как все. Он не был всего лишь. Он был достаточно силен, чтобы не покориться ее силе… и был одним из тех немногих, кого она еще могла бы полюбить — без корысти… и без надежды.

Она заговорила — без помощи легких, губ и языка. «Мы — это только мы, — сказала она, и Уилару показалось, что он слышит смех — хотя Марта, слегка улыбаясь, по-прежнему не размыкала рта. — Было бы слишком скучно повторять то, что мы делали десятки раз в другое время и с другими людьми. Мы не принадлежим друг другу, и завтра ты уедешь, но до утра еще много времени, и мы можем превратить эту ночь в нечто особенное. Мы можем выйти за пределы того, что мы есть, стать кем-то еще и там, за пределами — может быть, только на одну ночь — вернуть тот восторг, невинность и желание, которые мы когда-то утратили».

Он не спросил Марту — женщину, в лице которой старость, юность и зрелость соединялись в единое целое, существо вне возраста и времени, — о чем она говорит и что предлагает. Их души приникли друг к другу, и знание, для которого не нужно слов, циркулировало между ними, не встречая ни препон, ни препятствий.

«Пойдем», — позвала Марта. Они встали с ложа и, держась за руки, вышли во двор. Холода они не ощутили. Метель уже утихла, царило полнейшее безветрие, прекратился и снегопад. Разбросав снег за воротами, Марта Весфельж охотничьим ножом провела по земле ровную линию. Затем она передала нож Уилару, повернулась, села на корточки и сделала кувырок назад. Уилар продолжил линию, удлинив ее вдвое, после чего воткнул нож в ворота и повторил за Мартой все ее движения. Когда он совершал кувырок, мир закружился, как карусель; а когда он приземлился на все четыре лапы, мир уже был другим.

Черный волк и серебристо-серая волчица неслись по заснеженному полю к дикому, первозданному лесу, где зима, осень, весна и лето царили все вместе, не враждуя друг с другом, как в мире людей. Лес был населен странными животными и птицами, Тайнами и духами, и невидимыми существами, чье дыхание можно было ощутить, но чье присутствие оставалось незамеченным и неуловимым. Волки мчались по лесу, играясь, кусаясь и догоняя друг друга, принимая как должное то, что четырехликий лес в эту ночь обратил к ним свое весеннее лицо. Их кровь кипела, и мир пел вместе с ними. Они были неутомимы и в игре и в любви, но когда наконец они успокоились и, отдыхая, неторопливо бежали вдоль реки, что поднималась из низины и текла вверх по склону горы, из леса вышло огромное черно-серое существо, чьи размытые очертания то выдавали в нем волка, то медведя, то — сотни других зверей и птиц. Любовники не боялись никого в этом лесу; вернее, почти никого — потому что тварь, которая приближалась к ним, была намного сильнее каждого из них. Черный волк молча оскалился, серебристо-серая волчица припала к земле и зарычала. Огромный зверь остановился. Конечно, на самом деле он не был зверем, как никогда не был и человеком. В своем лесу он стерег Тайны и выслеживал неосторожных пришельцев; если бы даже Климединг в обличье зверя вошел в его лес, он бы напал на него и, скорее всего, победил бы. Он и сейчас не сомневался в победе, но волков было двое, и пока он будет расправляться с одним, второй сумеет ранить его. Волк и волчица — слишком опасная неблагодарная добыча, и огромный туманный зверь не стал тратить на них силы. Они отступили, и он позволил им уйти. А они, потеряв его из виду, тут же забыли о нем. Они ничего не боялись и ни о чем не тревожились. Они затеяли любовную игру на поляне, где припорошенные снегом, выраставшие из золотого ковра опавшей листвы, яркие цветы благоухали так, как может благоухать только сама весна.

…Эльга находилась на границе между бодрствованием и сном, когда почувствовала — что-то изменилось в доме. Откуда-то она уже знала, что Уилара и Марты здесь нет. Она не слышала их шагов, слышала только, как скрипнула дверь и дом опустел; и ей представилось на минуту, как чернокнижник и ведьма — уже не живые люди, а порождения ее собственных снов — плывут по воздуху, не касаясь половиц, к двери, и как дальше их подхватывает ветер и уносит в какую-то далекую страну, оставляя ее здесь в одиночестве. Эльга долго лежала в темноте, прислушиваясь к шорохам и шептаниям, переполнявшим дом — так долго, пока темнота не стала так же ясна, как день, и не явилась уверенность, что она уже не сможет заснуть. Тогда она встала, кое-как оделась и, обойдя печку, заглянула во второю половину дома — туда, где стояла кровать Марты. Она ожидала увидеть любовников спящими, по чудеса продолжались, и она почти не удивилась, обнаружив, что кровать пуста. «Возможно, их нет потому, что сплю я сама», — подумала Эльга. Очевидно, она и в самом деле спала, потому что даже эта мысль не показалась ей странной. Повинуясь логике того странного состояния, которое владело ею, она вышла во двор. Она не рассчитывала, что Марта и Уилар возьмут ее с собой, но надеялась — хотя бы издалека — увидеть ту далекую страну, в которую они улетели.